«Нельзя ни говорить, ни дышать»: как россиянка борется за права моделей во Франции

Я закончила СПбГУ по специальности «переводчик» в 2013 году и сразу после этого поступила в магистратуру на компьютерную лингвистику в Университет Страсбурга. Работать моделью я начала в сентябре 2014 года: тогда я училась и иногда ездила в Париж на концерты. Однажды знакомый посоветовал мне отправить свои фотографии в стрит-кастинговое агентство Бриса Компаньона Casting Office. И меня взяли.

Это было именно кастинговое, а не модельное агентство, поэтому я работала как бы на фрилансе. Обычно моделей представляет агентство, к которому обращаются директора по кастингу. Агентство может и само направить модель на кастинг, где происходит отбор. Последнее звено этой цепочки — клиент, который и нанимает директора по кастингу. Я же работала с кастинговыми директорами напрямую. В течение года мне просто звонили из Casting Office и говорили, куда приезжать на съемку. Работать на фрилансе оказалось довольно сложно, потому что многие крупные клиенты отказываются сотрудничать с моделью, если она не находится под крылом какого-нибудь агентства. Если бренд крупный, у него очень сложное децентрализованное устройство, где каждую задачу выполняет отдельный человек. Директор по кастингу, которого они обычно нанимают, не будет рассматривать вариант «неподписанной» модели, потому что он получает пачки comp cards (фотовизитки моделей. — Прим. ред.) от агентств каждый сезон. Мелкие бренды охотнее работают с моделям-фрилансерами, потому что так не надо выплачивать дополнительные 20% агентству.

Позднее я подписала контракт с мужским агентством Rock Men в Париже, с которым работала до недавнего времени. Я понравилась букеру мужского агентства, хоть они девочками и не занимались. Чаще я работала на мужских Неделях моды: в то время только начали делать смешанные дефиле. В феврале я расторгла контракт с Rock Men, потому что нашла другое агентство, но пока это закрытая информация.

Я работала с брендами Acne Studios, Vetements, Damir Doma, Melitta Baumeister, Barbara Bui, снималась для Pop Magazine, Purple, i-D, Elle Italia и Madame Figaro. Заработок модели зависит от сезона, но, честно скажу, денег не хватает. Хотелось бы, чтобы все по крайней мере было стабильнее: иногда в один момент приваливает много проектов — и тогда можно даже не париться о деньгах, а бывают периоды, когда ты вроде бы работаешь, но денег не получаешь. Например, не оплачивается большинство эдиториалов: ты по 12 часов снимаешься для какого-то огромного издания, а тебе вдруг говорят, что у них нет для тебя гонорара. Есть мнение, что съемки в журнале — это рекламный щит модели. Якобы чем круче издание, тем больше будет клиентов. Но на практике это может сработать, только если у модельного агентства есть хорошие менеджеры, которые знают, куда отправить твою публикацию, чтобы ее заметил потенциальный клиент.

Во французском законодательстве существует пункт, согласно которому каждый человек, получивший право легально работать во Франции, ни в коем случае не может работать за бесплатно. А на деле получается иначе. Я согласна работать бесплатно, если это крутой начинающий инди-журнал, когда у редакции действительно нет денег. Но когда это, извините, съемка для Vogue… Летом я снималась для одного издания, связанного с Condé Nast International, и мне заплатили 50 евро за день съемки.

Самый большой гонорар я получила за съемку лукбука Acne Studios Resort 2016 года. Это было где-то две тысячи евро в день, но из этих денег я получила 40% — остальная сумма ушла агентству в качестве комиссии. Параллельно я работаю переводчиком с французского и английского: в основном меня интересуют темы, связанные с культурой и модой, чтобы самой было интересно переводить. Иногда приходится работать с документами для экономического форума или переводить дизайнерские гайдлайны.

В 2015 году на съемке Pop Magazine я познакомилась с французской моделью Гвенолой Гишар. Она закончила магистратуру в сфере политической коммуникации, жила в Париже и занималась моделингом — подольше меня. С Гвенолой мы стали обсуждать волнующие нас проблемы моделинга: почему задерживают зарплату, почему мы так привязаны к агентству и почему нас не посвящают в дела собственной работы. Мы поняли, что сходимся во взглядах, но повода публично говорить на эту тему тогда не было. Собственно, так это и затихло, но, естественно, продолжало накипать.

В марте 2017 года на Models.com (профессиональная платформа для работников модной индустрии. — Прим. ред.) создали что-то вроде опроса для моделей — мол, как, по вашему мнению, с вами должны обращаться в индустрии. Я заполнила форму: можно было ответить анонимно, но я решила, что ничего такого не говорю, и отправила ответ под своим именем. В итоге редакторы сделали выборку из 10–15 ответов, включая мой.

В сообщении я описала свои глобальные ощущения от индустрии и финансовую нестабильность в профессии. Например, тебе приходится выклянчивать, чтобы тебе оплатили перелет по работе. То есть ты едешь на съемку, которая и так уже бесплатная, а тебе надо самой купить билет, ты уходишь в минус. Бывают случаи, когда агентство покрывает эти расходы, но при этом не просит клиента, чтобы он их возместил, — так у модели появляется долг перед агентством, что вообще ненормально. В моем ответе не было ничего личного, но на следующий день мне в панике позвонил директор моего агентства.

Остальные ответы были похожими. В основном девочки писали, что недовольны финансовой нестабильностью, а также обращением с собой как с объектом, который ничего не должен знать, а только выполнять указания других. Порция ответов была про харассмент (истории про домогательства получили огласку в прессе осенью 2017 года после скандалов с Харви Вайнштейном. — Прим. ред.), в целом — ничего сладкого.

После выхода материала Models.com мы с Гвенолой поговорили на тему расширения прав моделей и решили: «Окей, давай потихоньку начнем писать манифест, чтобы потом создать ассоциацию». Мы долго и мучительно его писали, а в ноябре подали в префектуру документы на регистрацию MODEL LAW (в пер. с англ. — «модельный закон»). 16 декабря нашу ассоциацию официально зарегистрировали во Франции. Наш манифест состоит из вступления и нескольких страничек А4, где мы прошлись по ключевым темам, которые отстаивает наша организация. Под манифестом подписались уже около 150 человек — моделей, фотографов, дизайнеров и блогеров.

Главный тезис MODEL LAW — пересмотреть правовой статус модели (собственно, поэтому мы и выбрали такое название). Статус модели во Франции регулируется конвенцией, написанной профсоюзом модельных агентств, согласно которой модель рассматривается как работник с частичной занятостью. Ее последняя крупная редакция была проведена в 2004 году, но весь модельный бизнес до сих пор работает по ее правилам (ежегодно в акт вносятся правки. — Прим. ред.). Модели — это как обычные наемные рабочие, но при этом у нас нет прав, которые есть у работников других похожих профессий. Единственное, что напоминает нам о том, что у нас есть постоянный работодатель, — это тот факт, что когда нам платят зарплату, мы делаем обязательные отчисления в соцстрахование.

Мы хотим изменить конвенцию и приблизить ее к современности, потому что сейчас она выглядит так: «Модели ничего не должны знать. Им нельзя ни говорить, ни дышать». Например, в Государственном профсоюзе модельных агентств не состоит ни одной модели. Директоры агентств используют его, чтобы обсуждать тарифные сетки.

Во Франции модели работают по упрощенному найму: мы подписываем контракт с агентством, который буквально можно перевести как «контракт о представлении модели». В нем описаны основные обязательства модельного агентства (финансовые вопросы) и встречные обязательства от модели (о том, что она должна держать их в курсе всех изменений во внешности). По сути агентство — наш работодатель, но при этом оно выступает посредником между моделью и клиентом и подписывает все контракты от имени девочки. Модели не участвуют даже в обсуждениях своих гонораров — считается, что никакого мнения по этому поводу мы иметь не можем; не всегда даже спрашивают, интересен модели проект или нет.

Мы предлагаем заменить упрощенный наем на фриланс, но не в его российском представлении, когда человек просто нигде не работает. Во Франции, если ты фрилансер, ты должен официально зарегистрироваться в профессии и получить специальный налоговый номер. Но нюанс в том, что моделей-фрилансеров законодательно не признают. Фактически то, за что мы выступаем, когда-то приняли в среде иллюстраторов и графических дизайнеров. До этого большинство из них тоже работали без четкого статуса, но лет 10 назад государство разрешило им вписаться в государственную организацию Le Maison des Artistes («Дом художников»), которая занимается защитой трудовых прав работников культуры.

Мы хотим повысить юридическую грамотность моделей, потому что многие из них не воспринимают моделинг как профессию, и это самая большая проблема. Пока мы консультируем самостоятельно, на основе личного опыта. Но нам уже написали два юриста о желании с нами работать. Также писали из профсоюза модельных агентств: сказали, что видели наш манифест, и хотели бы с нами встретиться.

Следующая важная задача MODEL LAW— финансовая прозрачность и пересмотр комиссий агентств. Модель во Франции получает за свою работу 33–36% от суммы, которую клиент заплатил модельному агентству. Есть отчисления на страховку и налоги, к этому вопросов нет. Но в некоторых агентствах дополнительные 5–10% из зарплаты могут сливать под видом покрытия расходов. Если кто-то попытается разобраться, в агентстве скажут, что бухгалтеры посчитали правильно, просто модель ничего не понимает. Во Франции моделям могут формировать долг даже за печать comp cards, которые перепечатывают каждый сезон.

Конечно, мы говорим про объективацию тела в индустрии, но пока это не наша основная цель. Темы тела и секса тяжело регулировать, потому что нельзя заставить людей иначе их воспринимать. Даже когда пытаешься поговорить об этом с представителями индустрии, все переводят стрелки. Агентство скажет, что виноват директор по кастингу; директор по кастингу скажет, что виноват клиент; клиент скажет, что виновато агентство, потому что оно представляет только таких девочек. В итоге получается замкнутый круг.

В 2017 году LVMH и Kering (компании, владеющие крупнейшими модными домами. — Прим. ред.) подписали хартию имени себя, в которой говорится, что они больше не будут сотрудничать с девушками, чей европейский размер одежды меньше 34-го, и с мальчиками, размер которых меньше 44-го. Следовать этой хартии должны все бренды компаний. Была также введена обязательная медицинская проверка перед Неделями моды. И, что самое забавное, эта проверка уже существовала в документах конвенции в поправке 2012 года, но ее никто никогда не проводил. Тогда даже не было специальной организации в Париже, которая занималась бы профосмотром моделей. Меня отправили к обычному врачу, которому я пыталась объяснить, что мне надо: говорю, посмотрите меня, взвесьте, скажите, что со мной все хорошо.

Сейчас уже есть организация, она также занимается профосмотром актеров. Моделей там взвешивают, измеряют, потом им выдают медицинский сертификат, который дает право работать. Он выдается на два года, что, конечно, смешно: за это время со мной может такое произойти… Когда я была на осмотре в октябре, врач рассказал, что были случаи, когда они выдавали девушкам с совсем низким индексом массы тела сертификаты на неделю: «Мы не можем выдать им сертификат, но в большинстве случаев понимаем, что если его не выдадим, то сделаем им только хуже». Врачи боятся, что лишат девушек возможности работать. Обычно им говорят, что если они будут есть, получат в следующий раз разрешение на месяц. Самый ад происходит в высокой моде — там с размерами совсем все плохо, а манекены, на которых делается одежда, с каждым годом уменьшаются.

Проблема хартии LVMH заключается в том, что они просто повторяют уже прописанные законы и говорят: «Мы — новые!» Это смешно, потому что они выдают за прогрессивное то, что давно было, но раньше не применялось.

За последние несколько лет нестандартных моделей в модной индустрии стало больше, но, к сожалению, часто это что-то одноразовое. Модель однажды приглашают в проект, все выглядит здорово и красиво, но потом, скорее всего, денежной работы у нее не будет. Очень редко кому-то с нетипичной внешностью удается остаться в бизнесе надолго. Для этого агентствам нужно развивать модель, а не просто иметь ее в списке среди 300 человек.

Сейчас на рынке идет большое возвращение моделей из 90-х годов в духе Стеллы Теннант, им уже далеко за 35 лет. Но я не вижу пока новых bright stars, которых вдруг бы в 35 лет обнаружили. Есть большая дыра, в которой женщины после 30 лет плохо представлены. Это либо уже бывшие модели, которые сами себя представляют, либо совсем возрастные, как «Олдушка». В агентстве Rock Men есть коммерческое отделение, которое занимается поиском моделей для рекламы. Оно сотрудничает с очень красивыми пожилыми моделями, которые постепенно начинают появляться в моде. Но в Европе я не знаю модельных агентств, которые бы специализировались только на возрастных моделях. Во Франции таких нет, я не встречала.

Конечно, я сталкивалась с харассментом на съемках. Очень сложно работать, когда у тебя нет места, где можно переодеться, и ты часто делаешь это перед всей командой; было и такое, что я переодевалась на улице. В какой-то момент ты перестаешь относиться к этому как к чему-то странному. Сейчас вроде собираются устанавливать на съемках кабинки для переодевания. Слава богу, в моей практике не доходило до изнасилования, но неэтичное отношение, комментарии и какие-то недвусмысленные предложения были. Другой вопрос, как ты на это все реагируешь: даешь сразу понять, что это стоит прекратить, или стоишь в ступоре. Каждый справляется с этим по-разному. Кого-то это может глубоко шокировать, а кто-то отсечет — и все.

Про Терри Ричардсона знали очень давно, его не один раз обвиняли (в январе полиция Нью-Йорка начала расследовать обвинения в сексуальном насилии, выдвинутые против Ричардсона. Крупные издания уже прекратили сотрудничество с фотографом. — Прим. ред.). Мне кажется, все так долго молчали, потому что все это было завязано на деньгах. Терри Ричардсон — это марка, его имя несет определенную смысловую нагрузку, это очень важно в рекламе.

Раньше о харассменте не говорили, потому что не было открытого спроса на такую дискуссию, а когда она появилась в медийной сфере, стало ясно, что замять скандалы не получится. Сейчас такая же история происходит с Брюсом Вебером и Марио Тестино (в январе несколько мужчин обвинили фотографов в харассменте. — Прим. ред.): там мужчины-модели подняли эту тему. И это очень здорово, что тему харассмента начинают поднимать не только женщины.

Предложение ввести четкую рабочую этику касается не только харассмента. Например, есть стилисты, которые с тобой обращаются как с половой тряпкой. Каждая секретарша, которая работает в моде, думает, что она уже кто-то, хотя она просто сидит печатает мейлы, работает на ресепшене. А ты смотришь и думаешь: блин, если бы она работала в школе, то она бы была точно такой же секретаршей, просто в школе.