Почему россияне боятся полиции — и что делать, если этот страх мешает жить

Страх с точки зрения клинической психологии помогает людям выживать. При этом мозг человека эволюционно руководствуется принципами экономии энергии и оперативного реагирования на раздражители. У наших далеких предков сформировался механизм, объединяющий две эти особенности, — шаблонное мышление. «Они не рассматривали каждого отдельного хищника на предмет опасности для себя, а мыслили категориями. Например, если у зверя есть большие зубы и когти, нужно либо убегать, либо драться с ним, времени на анализ нет», — говорит психолог Анастасия Черница. Это объясняет тот факт, что человек не склонен рассматривать каждого полицейского как отдельную личность, оценивая угрозу. «Наш мозг обязательно навесит общий ярлык на всех представителей разом», — считает специалистка.

Тревожность при виде сотрудников правоохранительных органов и нежелание с ними сталкиваться «вполне нормальны и объяснимы, учитывая текущие реалии», подчеркивает Анастасия Черница. Но некоторые люди генетически более склонны к тревожным расстройствам или могли иметь более яркий травматичный опыт. В таких случаях речь может идти не просто о страхе, а о настоящей фобии, при которой человек сталкивается с соматическими проявлениями: тахикардией, повышенной потливостью, головокружением, сухостью во рту, затрудненным дыханием. Анастасия Черница приводит три фобии, которые, с точки зрения психологии, могут быть связаны со страхом полиции:

• астиномиафобия, или поликофобия, — страх перед органами правопорядка;
• капиофобия — боязнь быть арестованным;
• хоплофобия — страх перед оружием или вооруженными людьми.

«До 18 лет я жила возле местного РУВД, и первое, что я уяснила насчет полиции, — когда надо, она тебе не поможет. Когда я была в дошкольном возрасте, моего соседа зарубил топором собутыльник. После звонка с жалобой о беспорядках сотрудники не приехали, они появились только после сообщения о трупе. Это было моим первым знакомством с полицией.

Позже, уже в 14 лет, я увидела из окна, что возле подъезда лежит окровавленный мужчина без сознания в одних трусах. На улице была зима, а жила я в Новосибирске. Позвонила в полицию — мне ответили, что не могут приехать, так как у них нет машины. Судя по навигатору, здание РУВД было всего в 222 метрах от моего дома. Через какое‑то время я увидела, как неизвестные утащили тело мужчины за гаражи.

Другой случай произошел спустя три года. Мы с другом были у меня дома и около полуночи услышали крики с улицы. В окно я увидела, как мужчина бьет девушку лицом об асфальт. Мы машинально побежали к ним — увидев нас, мужчина испугался и скрылся. Девушка была в ужасном состоянии, ей было очень страшно, она не давала себе помочь. Мы решили пойти вслед за ней на расстоянии, чтобы убедиться, что она в порядке. Она шла в сторону РУВД, и, проходя мимо, мы попросили полицейского сопроводить девушку, но тот лишь отмахнулся, сказав, что она пьяная.

Из‑за этого опыта поначалу я чувствовала к полицейским лишь презрение. Я относилась к ним как к чему-то ненастоящему и бесполезному. Настоящий страх появился позже, с переездом в Москву.

Я боюсь полиции и как обычный человек, и как политический активист. Она везде: например, и на входе в метро, и на станциях, и на выходе. Я сторонилась полицейских и, если они заходили в мой вагон, старалась незаметно отойти как можно дальше. Это как бояться в Москве такси и при виде желтой машины испытывать ужас, будто стоишь на краю обрыва. Просто добраться из точки А в точку Б в Москве невозможно, не встретив представителей органов правопорядка.

Этот страх проник почти во все сферы моей жизни. У меня всегда есть PDF-копии моего паспорта, связь с адвокатом, запароленные гаджеты, приложения, переписки. Если я видела подозрительную или полицейскую машину возле своего подъезда, то тут же меняла маршрут и уезжала: не хотелось проверять, за мной это или нет. Но больше всего я боюсь стука в дверь. Еще живя в Москве, я замирала и прислушивалась каждый раз, когда слышала, как кто‑то поднимается по ступенькам. Дверной звонок я отключила в день заезда в квартиру. Многие мои друзья знали, как я боюсь стука, и, когда приходили в гости, просто писали или звонили мне, чтобы я им открыла.

Сейчас мой страх перерос чуть ли не в фобию. Когда вижу полицию, у меня учащается пульс, я впадаю в ступор, мне тяжело дышать. У меня есть опыт общения с полицейскими на митингах, в ОВД, судах, у дверей квартиры — это все внесло огромный вклад. Есть еще и другая эмоция — нелюбовь к ним как к людям, которые совершают жестокие вещи и наслаждаются этим.

Я покинула Россию по разным причинам, в том числе из‑за того, что не чувствую себя в безопасности от «своей» же полиции. Сейчас я живу в другой стране, но до сих пор, услышав звук, похожий на стук, вздрагиваю. Ребята, с которыми я здесь общаюсь, замечали мое странное поведение, и мне из‑за этого очень неловко. Я понимаю, что травмирована страхом, мне хочется скорее оказаться в месте, где, надеюсь, смогу избавиться от него».

«Если мы говорим о текущей ситуации в России, то стоит отметить, что грань между иррациональным и рациональным страхом очень тонкая. Страх появляется там, где нет доверия к органам власти в целом и к полиции в частности», — говорит Анастасия Черница. Другой его причиной, как отмечает специалистка, может быть негативный опыт взаимодействия с полицией. «Играет роль не только непосредственно личный опыт, но и случаи, произошедшие с близкими и знакомыми. Многие из нас хотя бы раз сталкивались с виктимблеймингом, превышением полномочий или тотальным бездействием, и этот опыт мог оказаться в разной степени травматичным», — говорит специалистка.

Наконец, такой страх может быть связан с общим имиджем правоохранителей, который устоялся в обществе. «Согласно свежим вакансиям на сайте HH.ru, требования к рядовому полицейскому в России низкие: достаточно среднего образования и приемлемого здоровья. Заработная плата не очень высокая, впрочем как и престиж профессии», — делится наблюдениями психолог.

«В детстве, которое пришлось на нулевые, страха перед тогда еще милицией я не испытывала. Взрослые учили, что при опасности нужно обращаться к „дяденьке-милиционеру“, поэтому всякий раз, оказываясь в незнакомых местах, я искала глазами служебную машину или людей в форме. Рядом с ними на любом мероприятии мне было спокойнее и безопаснее. Из‑за отсутствия доступа к независимым медиаресурсам я и мои сверстники знали только о светлой стороне работы милиции, которую транслировали по телевизору и в газетах.

В то время я не общалась с представителями силовых органов ближе чем на уровне зрительного контакта. Страх появился в подростковом возрасте, когда я впервые увидела на улице жестокие задержания обычных граждан: как грубо представители полиции скручивают женщин и подростков, равнодушно реагируют на крики испуганных или раненых людей. Из интернета и рассказов очевидцев я узнала о пытках, которым подвергают арестованных за административные нарушения и которые порой приводят к их „внезапной смерти“. В новостях я прочитала о девушке, которая пришла в отделение, чтобы написать заявление, а полицейские там же ее изнасиловали. После этой истории я навсегда зареклась обращаться в полицию в одиночку.

Так я поняла, что это уже вовсе не те добрые дяди, которые всегда помогут и защитят, как обещали когда‑то родители. Мне стало ясно, что полиции сегодня важнее отработать зарплату и закрыть глаза на несправедливость, чем увидеть разницу между преступником и обычным гражданином или решать реальные проблемы. А безнаказанность и вовсе приводит к насилию.

Когда я прохожу мимо полицейских, невольно вздрагиваю и начинаю фантазировать, за что они могли бы меня задержать. И в то же время пытаюсь придумать, как оправдать себя, если вдруг у них возникнут ко мне вопросы. Умом я понимаю, что ни в чем не виновата, не имею запрещенных вещей, не веду себя подозрительно или вызывающе — я совершенно обыкновенный человек. Рядом с полицейскими я с трудом контролирую волнение, помня чудовищные эпизоды насилия над людьми со стороны силовиков».

«Сегодня страх перед органами, которые должны меня защищать, мешает мне чувствовать себя комфортно за пределами дома. Эта фобия словно лишает меня всех прав и свобод, я оказываюсь совершенно беззащитной перед полицейскими, которые могут сделать со мной что угодно. Близкие меня не понимают и не поддерживают, потому что их устраивают и сегодняшние реалии, и работа полиции. Они в глубоком избегании всего негативного, а раз получается избегать — то и рефлексировать не о чем».

«Многие люди принадлежат к дискриминируемым группам, численность которых в России увеличилась вопреки принципам гуманности, — отмечает Черница. — Ежедневные задержания и приговоры нависают над членами сообществ, как Дамоклов меч, чем вызывают серьезный стресс и страх».

На уязвимость дискриминируемых групп указывает и зарубежная статистика. Например, большинство белых американцев хорошо относятся к полиции, при этом более половины небелых жителей США после смерти Джорджа Флойда не только не доверяют ей, но и боятся. «И на это есть причины: исследование 2019 года показало, что небелые мужчины и мальчики сталкиваются с гораздо более высоким риском быть убитыми органами правопорядка: 96 из 100 000 смертей против 39 из 100 000 у белых», — поясняет специалистка.

«К полиции я всегда относилась настороженно — чем старше становилась, тем сильнее был страх. Помню, лет в 13–14 мне нужно было узнать дорогу, и помочь мог только полицейский. Мне пришлось минут пять уговаривать себя подойти к сотруднику. Я никогда не ощущала себя в безопасности рядом с полицейскими: они сливались в напряженное, одинаково черное пятно униформы — особенно, если это ОМОН и Росгвардия в полном обмундировании. В 2018 году этот страх стал еще сильнее, а после 24 февраля — настолько привычным и незыблемым, что я перестала его замечать. Как, например, страх случайно обжечься утюгом или оказаться перед стаей бродячих собак.

Когда едва совершеннолетняя девчонка показывает тебе гематомы от дубинок — это на всю жизнь остается в голове. Это случилось в 2018 году после митингов, а помню до сих пор. Девушка лет 16–17 рассказала, что была на демонстрации, их начали разгонять и били. Сдернула кофту до локтя, а там рука целиком желтая. Я подумала: „Как я могу не бояться, если защищаться нужно от тех, кто должен защищать тебя?“

Если сталкиваюсь с полицией, то прохожу мимо, не поднимая глаз, внутренне сжимаюсь. У меня есть шопер „Редакции“, на нем крупная надпись: „Все всё понимают“. Если я иду мимо полицейских, то переворачиваю его пустой стороной. Страх, что мне за нее предъявят, особенно развился после февраля 2022 года, когда людей начали массово останавливать за „неоднозначные“ надписи. То же самое с сумкой по оруэлловскому „1984“: уже год я не выхожу с ней из дома.

Я живу недалеко от здания ОВД, а на улице часто встречаю школьников-кадетов. Из‑за этого привыкаешь к присутствию людей в форме рядом и вечному напряжению. У меня нет панических атак от вида полицейских, я не впадаю в истерику и не трясусь, но всегда замечаю, что сжимаю челюсть, лямку сумки, держу телефон ближе, будто его отбирают. Я и на выборы ходила с почищенным и запароленным телефоном, потому что не знала, чего ждать. Первого марта [на похороны Алексея Навального] в Марьино я ехала с полной готовностью провести ночь в отделении — интересно, что единственный раз, когда полицейские меня совсем не пугали, был именно тогда, в центре толпы своих людей.

Сложно отслеживать свои реакции, когда они становятся неотделимой частью жизни. Ты обходишь сотрудников правопорядка стороной, даже не дышишь — потому что если захотят, то найдут все в любых требуемых количествах. Если они с оружием — пытаешься абстрагироваться и поскорее уйти. Страх перед ними — константа. И это очень давит.

В моем окружении есть люди, которые меня понимают. У некоторых этот страх даже сильнее, чем у меня, вплоть до паранойи: они боятся, что органы прослушивают разговоры, постоянно чистят переписки, во „ВКонтакте“ заходят только по учебе или работе, а на улице говорят чуть ли не шепотом.

Когда ты не один, становится чуть проще. Пишешь опаздывающей подруге: „Давай быстрее, тут в метро много полиции“, — и она спешит, потому что понимает, что тебе страшно, и испытывает те же чувства. Ты не знаешь, что может случиться, даже если ты ничего не сделал и ни в чем не виноват».

«Жить с любой фобией непросто, но хорошая новость в том, что психологи владеют эффективными техниками и инструментами борьбы с ними. Хорошо зарекомендовали себя когнитивно-поведенческая психотерапия и EMDR-терапияДесенсибилизация и переработка движением глаз, ДПДГ (Eye Movement Desensitization and Reprocessing)., — говорит Анастасия Черница. — При необходимости к психотерапии возможно подключить и фармакотерапию».

Психолог обращает внимание, что страх перед сотрудниками полиции сам по себе существенно повышает градус тревожности в повседневной жизни, а в дальнейшем он может нарастать как снежный ком. Кроме того, в психологии есть такой феномен — самосбывающееся пророчество. Его механизм Черница объясняет так: «Невиновный человек видит полицейского и начинает сильно нервничать. От этого его поведение становится подозрительным, и в итоге его действительно могут задержать. И с каждым разом его страх будет снова и снова подкрепляться и увеличиваться».

Если на занятия с психологом нет ресурсов, а страх перед полицией беспокоит, можно попробовать снизить его самостоятельно. Психолог советует несколько простых способов, которые могут помочь в стрессовых ситуациях:

Дышите в ладони. В этом нет ничего странного: в ситуации стресса и паники у человека часто наблюдается учащенное дыхание — гипервентиляция. Это приводит к избыточному количеству кислорода в организме, что, в свою очередь, вытесняет углекислый газ и может вызвать головокружение и потерю сознания. Метод дыхания в ладони (или, например, в бумажный пакет, как в кино) позволяет насытить организм необходимым количеством углекислого газа и стабилизировать состояние.

Разомните и разотрите ладони. Это простой способ сбросить нервное напряжение и собраться с мыслями для более продуктивного общения с полицией.

Заранее подготовьте телефон адвоката и держите его в быстром доступе. Даже если он вам никогда не понадобится, знание, что у вас есть этот ресурс, придаст уверенность и поможет меньше поддаваться панике.