«Вещи — ничто, продолжайте бороться»: россияне из США — о протестах, погромах и расизме

Сейчас обстановка в городе довольно мирная: протесты продолжаются, но нацгвардию вывели. Мы с мужем решили не присоединяться к ежедневным протестам, потому что еще не резиденты. И если вдруг произойдет какой‑то замес, нам бы не хотелось оказаться среди задержанных. Но в глобальном плане мы солидаризируемся с активистским движением. Например, когда в нашем районе Кореатаун проходило шествие на прошлой неделе, мы присоединились. Прошли по тротуарам вместе с протестующими, поддерживая и выкрикивая лозунги. То же самое сделали жители района: у нас много людей азиатского происхождения и они также поддерживают протесты. Все прошло спокойно, в нашем районе вообще не было мародерства и лутинга.

Я, конечно, не поддерживаю погромы, но могу понять, почему они происходят. Лутингом занимается очень маленькая часть протестующих, а чаще всего это люди, которые под шумок начинают грабить. И это не только афроамериканцы, но и светлокожие ребята, которые пользуются случаем. Протесты создали условия неразберихи и хаоса, и кто‑то ими воспользовался. Но я не считаю, что это дискредитирует мирные митинги. Часто протестующие сами пытаются остановить лутеров. И это ни в коем случае не должно влиять на смысл протестов, потому что требования у Black Lives Matter («Жизни темнокожих важны») абсолютно мирные. Я не видела ни одного транспаранта «Eat the Rich» («Ешь богатых»), например, как говорят в России.

Мне кажется, нам всегда сложно солидаризироваться со слабым. Когда я говорю мы, я имею в виду Россию, Украину, Беларусь. Когда ты живешь в системе, где тебя все время заглушают, игнорируют, тебе сложно проявить сочувствие к другим группам. Жертва, которой все запрещено и у которой нет возможности свободно говорить о своих проблемах, — все мы знаем, как сложно протестовать в Москве, — в итоге становится агрессором и обесценивает желание других людей бороться за свои права. Меня удивило, что многие русские и украинские эмигранты, которые здесь живут, тоже негативно относятся к протестам. Это грустно, потому что люди вроде как уже должны понимать местную специфику и культуру, но нет. И конкретно здесь, мне кажется, выражается как раз необразованность и нежелание вникать в проблемы другой группы населения.

Нужно понимать, что погром — это крайний метод протеста. Когда люди долгое время борются за свои права, выходят с мирными намерениями — Black Lives Matter проходит каждый год, — а в итоге ситуации как с Джорджем Флойдом продолжают происходить. Похожая трагедия в 2014 году произошла с Эриком Гарнером, и из копов тогда никого не наказали. И когда это случается из года в год, конечно, градус недовольства растет. Ты постоянно живешь в несправедливости, и в какой‑то момент это настолько выбешивает, что приходится выходить на улицы.

Есть также теория, что полицейские больше фокусируются на протестующих, чем на мародерах, потому что погромы помогают создавать картинку, дискредитирующую протест. При этом есть огромное количество владельцев магазинов и ресторанов, чей бизнес пострадал от погромов, и они все равно продолжают поддерживать протесты, говорят: «Вещи — это ничто, продолжайте бороться за равноправие. Мы с вами».

С прошедших выходных и по сей день протесты в Нью-Йорке проходят мирно, ситуация спокойная. Наверное, потому что из‑за ночного мародерства власти ввели комендантский час. Я была на одном из митингов в воскресенье, это было больше похоже не на протест, а на парад под лозунгом Black Lives Matter. Обстановка позитивная, чувствуется объединенность и всеобщая вера в светлое будущее. В общем, душевная атмосфера. Дневные протесты всегда проходят мирно, на них не происходит того, что всем показывают по телевизору.

Конечно, основной месседж — это Black Lives Matter, но также люди протестуют против жестокости полиции, потому что она все еще есть, особенно по отношению к темнокожим. Люди требуют перераспределения бюджета полиции. Кроме того, можно увидеть людей с плакатами «Repeal 50-A» — это такая секция в кодексе полиции Нью-Йорка, согласно которой необоснованная жестокость при задержании или в тюрьме может скрываться. А вчера, 10 июня, прошел законопроект по аннулированию «50-А», и губернатор штата Нью-Йорка планирует его подписать в конце недели, так что маленькими шажочками протестующие меняют будущее.

Важно понять, что есть огромный океан проблем расизма и непропорционной агрессии в сторону темнокожих. Мародерство — это маленькая капля в этом океане. Погромы действительно были, никто их не поддерживает, но не нужно ставить их на первый план. Мародеры не имеют ничего общего с протестующими, обычно это молодые парни из гетто, и все, что они знают в жизни, — как давать в морду и грабить магазины.

Протесты приводят как минимум к тому, что люди начинают изучать тему расового раскола в Америке. И уже заметно, что сознание большинства понемногу меняется. Все мои знакомые теперь читают исследования про систематический расизм, историю и всю эту литературу о том, что пережили темнокожие за последние четыреста лет. Люди понимают, что одним только судом над копами, которые виновны в убийстве Джорджа Флойда, эту систему не изменить. Сегодня мы все понимаем, что быть не расистом уже недостаточно, важно быть антирасистом и бороться с неравенством.

Я живу в районе Бед-Стай в Бруклине — по сути, в районе темнокожих, в котором последние десять лет происходит джентрификация. У меня на улице 70% прохожих — афроамерикацы. Я всегда здесь чувствовала себя в безопасности, и сейчас ничего не изменилось. Единственное, я боялась ходить на протесты в начале прошлой неделе, потому что было много задержаний и полиция вела себя довольно агрессивно.

8 июня у нас был самый массовый протест за все время — пришло около 100 тыс человек. Протесты продолжаются по сей день в разных районах. Все абсолютно спокойно и безопасно. Даже полиции стало гораздо меньше на улицах.

Я хожу на митинги каждый день, как на работу. И, с одной стороны, испытываю невероятную боль, обиду и чувство несправедливости за то, что происходит. Из‑за этого порой невозможно сдержать слез, особенно когда кто‑то произносит речь и делится своим опытом. Наверное, это осознание невозможно получить нигде, кроме как в таких ситуациях. Когда ты светлокожий привилегированный человек, твоей жизни это не касается. Ты можешь знать об этом, но ты никогда этого не переживал. И оказавшись в стотысячной толпе, которая страстно отстаивает свои права и просвещает тебя, невозможно остаться равнодушной.

Происходит такой прилив адреналина и счастья, что все остальное меркнет. Эти протесты — единственное место, в котором я не чувствую себя одинокой, потому что окружена единомышленниками. Я могу не знать их лично, но они все равно мои друзья, мы смотрим и мыслим в одном направлении — я первый раз в жизни переживаю такое единение. Это абсолютно уникальный опыт.

Мародеры не имеют ничего общего с протестующими — они не борются против полицейского произвола и расизма. Это организованные группировки, которые воспользовались моментом. И, конечно, ни один адекватный человек не может поддерживать воровство, поджоги и другие нелегальные акции. При этом я должна сказать, что это происходило всего два дня. С тех пор уже больше недели погромов не было. И в Лос-Анджелесе уже об этом забыли, но я понимаю, что в России и других странах до сих пор кричат: «Смотрите, они говорят, что борются за права, а на самом деле сжигают магазины». Обидно и неприятно, потому что это ложь.

На прошлой неделе я ходила на протест и в районе, где мы находились, в пять вечера начинался комендантский час. Но, конечно, никто расходиться не собирался. Тогда пришел шериф и дал классную речь о том, что он на нашей стороне и прекрасно понимает, зачем мы все здесь стоим. Он сказал: «Давайте договоримся? Мы не будем никого арестовывать, поможем всем добраться до дома, сделаем все безопасно, а вы, пожалуйста, оставайтесь мирными». И народ сначала как‑то с недоверием отнесся. А потом он добавил: «Если мы все вместе с вами сядем на колено в знак солидарности, вы мне поверите?» И это был потрясающий момент единения. И действительно, никого не стали арестовывать, все разошлись полюбовно.

Все происходящее в Америке показало мне, что у людей в России совершенно отсутствует понимание проблемы. Что такое расизм? Где он берет свои истоки? Изменилось ли что‑то с тех пор? И если изменилось, то как? Что на самом деле сейчас происходит? Люди ничего об этом не знают. Конечно, надо отдать должное пропаганде, которая очень точечно выбирает, что транслировать в массы. Я часто слышу от русских знакомых вопросы в духе: «Почему светлокожие копы встают на колени перед темнокожими? Что это такое?» Но это полная чушь, потому что никто ни перед кем на колени не встает, это знак солидарности и памяти о погибших.

Очень жаль, что люди в России так яростно отстаивают свою позицию по ситуации, к которой они не имеют никакого отношения. По-моему, у россиян достаточно своих проблем и забот, на которые стоит обратить внимание и направить свою энергию.

В Сан-Диего сейчас все спокойно. У нас было несколько крупных маршей в центре города и на окраинах. Протесты в основном были мирные, и лишь несколько из них ближе к ночи переросли в беспорядки. Как итог, разбили несколько витрин, причем, как рассказал мне местный полицейский, их разбили, но ничего не украли.

За прошедшую неделю я побывала на трех крупных протестах, каждый длился более шести часов. Все марши были довольно позитивные и мирные. Только на первом были люди, которые, очевидно, пришли вылить свой гнев и нарваться на неприятности. Там чувствовалось больше негатива и агрессии в сторону полиции. Но этих людей было меньшинство. Подавляющим же большинством были люди, выступающие за равноправие и желающие выразить поддержку темнокожему населению.

Еще меня приятно удивило, что к нам присоединились самые разные люди: светлокожокие, афроамериканцы, латиноамериканцы, американцы азиатского происхождения; молодые и пожилые; обеспеченные и не очень. Были и родители с колясками, и велосипедисты, и люди с инвалидностью. И в такой атмосфере было совсем не страшно.

По опыту Сан-Диего я четко увидела, что мародеры и протестующие не одни и те же люди. Во-первых, судить о поступках сотен тысяч людей по действиям десятка наиболее агрессивных из них — неправильно. Во-вторых, мне кажется, в России люди реже проявляют эмпатию и сострадание по отношению к необеспеченным слоям населения. Я это говорю не в укор россиянам: такая уж у нас система и культура. Я сама осознала это только во время учебы в Стэнфорде, во время разговоров со своими американскими и европейскими одногруппниками. Большинство вандалов и мародеров — это представители малообеспеченных и малообразованных слоев населения, то есть, те люди, которые и стали жертвой социального неравенства и несправедливости. Это не значит, что этим людям надо соболезновать и прощать за их поступки. Но в то же время что это, если не очередной довод в пользу борьбы за равноправие и справедливость?

На одном из протестов к нашей колонне присоединилась офицер полиции, прошла несколько метров, потом обняла одну из протестующих и прокричала нам: «Спасибо!». Не хочу сказать, что было ощущение единения с полицией, все же протест был направлен против полицейской системы, но впечатления остались положительные.

Протестующие начали добиваться результатов с самых первых митингов. Сначала, после убийства Флойда, жители Миннеаполиса требовали более серьезных обвинений полицейскому, убившему его, и эти обвинения последовали. Затем требовали возбудить уголовные дела против напарников, которые присутствовали при убийстве, и эти требования тоже удовлетворили. Потом в Миннеаполисе вообще потребовали отказаться от полиции, и сначала мэр эту идею отверг, но затем сообщил, что будут приняты меры, чтобы перераспределить нагрузку по охране правопорядка на другие органы, в том числе усилить медицинские сервисы, которые работают с людьми с психиатрическими особенностями. Мэр Нью-Йорка, где требовали уменьшить бюджет полиции, пообещал перераспределить средства по другим ведомствам (не силовым). В академической среде тоже произошли изменения. В Стэнфорде, где и так глубоко изучают вопросы неравенства, решили направить еще больше сил и средств на исследования в этой области.