Какое кино о музыке посмотреть на длинных выходных: от шугейза до Velvet Underground

«Ты не помнишь, какой альбом был на первом месте в хит-параде, когда вышел „Loveless“, — рассуждает подозрительно молодо выглядящий фронтмен The Cure Роберт Смит. — Но ты помнишь, когда вышел „Loveless“». Второй альбом группы My Bloody Valentine вышел 4 ноября 1991 года, и, к сведению Роберта Смита, на первых местах хит-парадов тогда восседали «Ropin’ the Wind» Гарта Брукса (в США) и «Stars» Simply Red (в Великобритании). Иначе говоря, Смит абсолютно прав: у MBV не было хитов, а ведомое ими движение приутихло быстрее, чем его толком заметили, но проверку временем шугейз прошел на ура.

Характерно, что судьба посвященного шугейзу фильма тоже вышла непростой. Смит, Билли Корган, Трент Резнор и другие говорящие головы выглядят подозрительно молодо, потому что интервью с ними записывались давно-давно — судя по всему, 15–20 лет назад. Через пару лет после начала работы над «Красивым шумом» его автор Эрик Грин провел успешную краудфандинг-кампанию на Kickstarter, но потом грянул финансовый кризис 2008 года. Обещанный в конце нулевых фильм увидел свет только в середине 2010-х, когда у тех же My Bloody Valentine уже успела выйти первая за 22 года пластинка.

Как следствие, «Красивый шум» нечаянно оказывается портретом сразу двух эпох: становления и расцвета шугейза (то есть конца 1980-х и начала 1990-х) и времени, когда его вклад в современную музыку подвергся лестной и заслуженной переоценке (то есть нулевых). Грин почему‑то умалчивает роль, которую в этом сыграл великий саундтрек к «Трудностям перевода» Софии Копполы, нанявшей композитором лидера MBV Кевина Шилдса и давшей вторую жизнь главным песням My Bloody Valentine и The Jesus and Mary Chain. Но все остальное на месте: от рассказа о царившем в шугейзе гендерном паритете до перечисления артистов, на которых эта музыка заметно повлияла.

Во время очередного интервью за спиной говорящего лежит груда видеокассет, и порой сложно избавиться от ощущения, что и «Красивому шуму» самое место на VHS. Это бюджетное, технически несовершенное кино, где за связь между частями отвечают в лучшем случае камео людей, причастных к успехам многих из обсуждаемых групп (радиоведущего Джона Пила, звукорежиссера Алана Молдера), а чаще — карточки для титров с ключевыми словами («Эксперименты», «Возрождение»). Но, несмотря ни на что, это вполне завораживающее зрелище — и из‑за обилия музыки (в том числе щедрых кусков концертных записей), и благодаря красноречию отдельных спикеров.

Смит активно хвалит «Loveless» и группу Ride. Резнор от души рассказывает, как хорош был дебютный альбом The Jesus and Mary Chain «Psychocandy», и замечает, что главной деталью имиджа шугейз-групп было его отсутствие. Фронтмен Primal Scream Бобби Гиллеспи, в середине 1980-х игравший в The Jesus and Mary Chain на ударных, сравнивает своего экс-коллегу Уильяма Рида с Колтрейном. А Коргану есть что сказать на, кажется, любую тему: от стоявшей у истоков шугейза группы Cocteau Twins до легендарных лайв-исполнений «You Made Me Realize» MBV: «сначала это неплохо, потом невыносимо, потом довольно смешно, а минуте на десятой ты начинаешь по-настоящему врубаться, что к чему».

После всех его фотографий с кошками и интервью про инопланетян Коргана сложно воспринимать как мудрого аналитика, но в «Красивом шуме» он предстает именно в этом амплуа. В частности, лидер The Smashing Pumpkins замечает, что «в новую эру интернета, в которую мы вступаем» (на дворе, напомним, середина нулевых), слушателям будет легче найти и оценить все эти группы, и говорит о новом поколении музыкантов, для которого Slowdive и Lush будут как для него когда‑то — The Velvet Underground. Так все и случилось, и мелькающие в «Красивом шуме» M83 и Ульрих Шнаусс — первые в длинном ряду артистов, взявших на вооружение звучание и эстетику шугейза.

Самих лидеров обсуждаемого движения слушать не всегда интересно. Заметное исключение составляют обменивающиеся уколами основатель лейбла Creation Алан МакГи («Loveless» … [очень] переоценен») и Шилдс («Алан МакГи сторчался на коксе»). Но оно и понятно: если сменивший шугейзеров на страницах NME и Melody Maker брит-поп питался конфликтами, то шугейз, который на этих самых страницах презрительно называли «сценой, которая поздравляет сама себя», всегда был не про слова, а про музыку. «Процитируйте мне четыре строчки из песни My Bloody Valentine, — возвращается мудрый Билли. — У вас не получится».

Эта самая дружность шугейзу приходилась и тогда, когда пришла пора реюнионов его тотемных групп, и после выхода того самого первого за 22 года альбома MBV. Вслед за «m b v» новые — превосходные — пластинки вышли и у The Jesus and Mary Chain, и у Ride, и у Slowdive. И надо ли добавлять, что о 30-летии «Loveless» никто не забыл — даже после бурного празднования аналогичных юбилеев «Nevermind» Nirvana и «Черного альбома» Metallica.

Учитывая, что The Velvet Underground повлияли, мягко говоря, не только на Билли Коргана, немного странно, что посвященный им авторизованный рок-док почти не черпает из этого — бездонного — колодца, обходясь одной закадровой цитатой Дэвида Боуи и, напротив, излишне обстоятельным общением с Джонатаном Ричманом. Впрочем, Тодд Хейнс слишком идиосинкратический кинематографист, чтобы следовать стандартам: напомним, что в снятом им антибайопике Боба Дилана «Меня там нет» музыканта играла в числе прочих Кейт Бланшетт.

К тому же сложно избавиться от ощущения, что Хейнс попробовал сделать свой фильм максимально симметричным истории The Velvet Underground, в связи с чем добрая половина фильма подводит к появлению их непревзойденного дебютного альбома, а вот концовка кажется непростительно внезапной и резкой. Визуальные решения Хейнса — экспрессивный монтаж, нервирующий полиэкран — вещи на любителя, но рассказчик он талантливый, и это важнее любых формальных приемов.

«The Velvet Underground» можно смотреть как рассказ о судьбоносной встрече двух людей, один из которых (Лу Рид) искал вдохновение в гей-барах и поэзии Гинзберга, а другой (Джон Кейл) — в расстроенных гитарах и гуле холодильника. Но гораздо больше фильм впечатляет на макроуровне — как хроника рождения нового Нью-Йорка и новой культуры, которая презирала миролюбивых хиппи, а под «дискотекой» понимала уорхоловский альянс музыки, кино и доверенной обывателям светотехники.

Концерты My Bloody Valentine давно известны тем, что их посетителям на входе выдают беруши. У группы Dinosaur Jr. подобной практики нет, а зря: однажды, оказавшись на их шоу, автор этих строк оглох на неделю. «Freakscene» — в этом смысле — честное предупреждение: в самом начале фильма один из участников этой «дисфункциональной семьи» признается, что она выходит на сцену, чтобы «нападать на людей». Тем не менее в какой‑то момент Dinosaur Jr. были сертифицированными звездами альт-рока: их снятые Спайком Джонзом и Мэттом Диллоном клипы крутили на MTV, их приглашали играть в шоу Дэвида Леттермана, их разогревала уже выпустившая «Bleach» группа Nirvana.

Обо всем этом «Freakscene» как может рассказывает, но выглядит фильм еще большим лоуфаем, чем «Красивый шум» (кстати, у Кевина Шилдса из My Bloody Valentine тут камео). Вероятно, дело отчасти в том, что снял его шурин фронтмена группы Джея Маскиса, подтверждающего репутацию одного из самых немногословных собеседников в роке. За него говорят его коллеги по группе и приглашенные звезды: Генри Роллинз, Ким Гордон и Терстон Мур из Sonic Youth и Фрэнк Блэк из Pixies, в какой‑то момент превращающий описание этоса Dinosaur Jr. в совершенно театральный монолог. Ну а красноречивее любых слов их концертные записи, одна из которых триумфально заканчивается дракой музыкантов.

Наконец, под определение фильма-концерта формально попадает недавний лайвстрим Coldplay, чья снятая Полом Дагдейлом, режиссером трех других фильмов-концертов Coldplay, и отредактированная версия вроде бы должна появиться в каталоге Amazon Prime. В отличие от последних альбомов группы, ее шоу по-прежнему впечатляют, но похоже, что их теперь будет меньше, чем хотелось бы. Окончательно перебравшись с арен на стадионы, Coldplay опубликовали предметный манифест о желании стать самой «зеленой» группой планеты, что, по идее, подразумевает сокращение числа городов, где они теперь будут играть.

Ареной, ради которой было сделано исключение, стал только что перестроенный (за миллиард долларов) и переименованный (компанией, вы не поверите, Amazon) 17-тысячник в Сиэтле, работающий исключительно от возобновляемой энергии. Явно ориентируясь на аудиторию лайвстрима, Coldplay начали с получасового блока хитов, потом исполнили пару совсем старых и несколько совсем новых песен, после чего не поперхнулись, сыграв вслед за кавером «Nothingman» Pearl Jam (это, напомним, на родине гранжа!) кей-поп-шлягер «My Universe». Ну а завершает шоу Coldplay теперь, конечно же, «Coloratura» — единственное (зато 10-минутное) оправдание существования их нового альбома.