— Первое, что мне хочется спросить: когда я читал вашу книгу, я поражался тому, какая у вас хорошая память. Как вы умудрились так бурно провести семидесятые — и сохранить рассудок?
— Даже не знаю. Наверное, это в каком‑то смысле механизм выживания. Когда я делаю что‑то, я одновременно и участвую, и наблюдаю. Это позволяет мне чувствовать все менее личным и тем не менее глубоко вовлекаться. Я не знаю, как это еще объяснить.
— А как вы написали эту книгу? Насколько я понимаю, была серия интервью, из которых она потом собралась?
— Да, я работала с несколькими людьми. Начала я с Сильвией Симмонс, с которой мы много разговаривали, проходя по всем историческим этапам. И в то же время я писала небольшие истории и фрагменты. А потом стала редактировать и переписывать, выбирать вещи, которые, как мне кажется, будут самыми интересными для читателей и, возможно, удивят немного другим подходом.
Я читала очень много других автобиографий и мемуаров, и мне хотелось, чтобы моя книга была чуть более личной и творческой, а не просто подходила по формату. Издатели ждут чего‑то определенного, того, что им понятнее, что проще продавать. Вот то, как мы использовали фан-арт, — они ведь никогда этого не делали. (В книге используются десятки портретов Дебби, которые ей дарили поклонницы и поклонники. — Прим. ред.) Мы немного нервничали из‑за того, что кто‑то будет возражать против того, чтобы их рисунок использовался в книге. Но в конце концов мы это сделали, и мне кажется, фанатам это очень понравилось и сделало книгу особенной. Я хотела, чтобы книга была не только мемуарами, но и творческим высказыванием.
— Как раз хотел спросить о визуальном стиле книги — вы все это придумали?
— Арт-директором был Роб Рот, мой старый друг, мы работали вместе много лет. Он придумал главные идеи, мне они очень понравились. И я думаю, что у нас получилась красивая книга.
Иллюстрации из книги «Сердце из стекла»
Важная часть «Сердца из стекла» — фан-арт, который Харри дарили поклонники на протяжении десятилетий
— Что еще меня удивило: вы с такой теплотой вспоминаете буквально обо всех, даже о таких неоднозначных людях, как Фил СпекторФил СпекторПродюсер, автор концепции «Стена звука», работал с The Beatles, Леонардом Коэном, Тиной Тернер и Ramones. С 2009 года отбывает заключение по обвинению в убийстве актрисы Ланы Кларксон.. Вы и правда такая добрая или просто не любите с людьми ругаться?
— Да нет, у меня бывают конфронтации с людьми, но я сама не ищу драки. Я не ищу славы такого рода. Мне хочется, чтобы меня знали благодаря моему творчеству. Это не значит, что я не могу с кем‑нибудь поссориться, — это легко.
Я не вижу причин рвать людей на куски, особенно таких, как Фил Спектор, который страдает, — он очень болен, он сидит в тюрьме. Я считаю его замечательным продюсером и сонграйтером. И история его жизни — огромная трагедия. Кому нужно, чтобы еще и я называла его мудаком или плохим человеком? Это не моя территория.
— У вас давняя история любви с хип-хопом: вы записали песню «Rapture», привели на SNL группу Funky 4 + 1, когда рэп на телевидении был еще в новинку, говорят, что несколько лет назад даже общались о чем‑то с Канье Уэстом. Что вам так нравится в хип-хопе?
— Он великолепен. Это слияние джаза, поэзии, фолк-музыки, панка — все это объединяется в новую форму. Это по-настоящему историческая мешанина идей, собранных вместе, чтобы создать новый потрясающий стиль музыки. Я всегда считала, что это новый образ мыслей, новые социальные стандарты. Это важно для любой музыки, творчество великих композиторов XVIII и XIX века было революционным. Культура и общество растут и меняются, и люди ищут то, что выразит эти изменения. Рэп и хип-хоп — яркий пример этого.
— А можете назвать нескольких любимых исполнителей?
— Мне всегда нравился Джей-Зи, я люблю Лудакриса. Я не очень хорошо знаю новых артистов… Мне нравится Эминем. Некоторые люди отвергают рэп как что‑то недостаточно хорошее, даже не музыкальное. Они ошибаются.
— Я был поражен тому, с каким количеством художников вы сотрудничали на протяжении жизни, — от Энди Уорхола и Баскии до Шепарда Фейри и Гигера. Почему для вас так важно современное искусство?
— Не знаю, мне кажется вполне естественным, что оно меня привлекает. Оно очень соблазнительно — думаю, это подходящее слово. Искусство соблазнительно.
— А у вас дома все еще висит ваш уорхолловский портрет?
— Он был на большой выставке Уорхола, а недавно, кажется, отправился в Лондон совсем недавно. Так что сейчас он не у меня, а в путешествии.
— Но до этого он висел у вас дома, и вы видели его каждый день?
— О да, конечно.
— Каково это — каждый день находиться рядом с картиной Уорхола? Вы думали: «Да, это Уорхол. А на картине мое лицо, я теперь предмет искусства»?
— Ну, когда ты ходишь вокруг него каждый день, то обычно не останавливаешься посмотреть на него. Он просто есть и через некоторое время становится фоном. Я думаю, произведение искусства производит какой‑то эффект, но не то чтобы я стояла у него и часами смотрела. Он наводит меня на счастливые воспоминания — и на печальные. Потому что Энди уже нет, Гигера тоже. Их картины драгоценны, это сокровища. Вот об этом я и думаю.
— Хочу спросить у вас еще об одной неожиданной коллаборации: в 1993 году вы записали песню «Dog Star Girl», слова к которой написал писатель-фантаст Уильям Гибсон. Расскажите, как это случилось?
— Кажется, это Крис (Крис Стейн, сооснователь Blondie. Харри и Стейн встречались, но после расставания в 1989 году продолжили дружить и сотрудничать. Стейн написал вступление к «Сердцу из стекла». — Прим. ред.) пригласил Уильяма на концерт. Мы встретились, подружились. А потом он прислал слова, а Крис написал музыку. Я была очень рада: мне нравятся его книги, он очень интересный писатель.
— Вы ведь вообще любите фантастику?
— Очень! Я только что прочитала пару книг Джеффа Вандермеера — это мой новый любимец. Но самый любимый — это Чайна Мьевиль, британец, знаете такого?
— Конечно!
— Господи, он прекрасен. И очень умен, потрясающе умен.
— И визуально потрясающая персона.
— Не то слово!
— Я искал публикации о вашей книге и обнаружил, что едва ли не половина из них вышли под заголовком вроде «В своей книге Дебби Харри рассказала, как Дэвид Боуи показал ей пенис». Мне кажется чертовски ироничным, что для многих людей самым интересным эпизодом в мемуарах одной из самых известных женщин рок-музыки оказалась история про член. Как вы к этому относитесь?
— (Хохочет.) Я думаю, что это так очаровательно и невинно. Ведь Дэвид Боуи был настоящим секс-символом…
— Так и вы!
— О, спасибо. (Улыбается.) Да и история, мне кажется, очень забавная и милая. Это была славная ночь, славное время. Я считаю, что мне повезло, что я такое увидела. (Смеется.)
— Меня очень тронула другая история про Боуи — о том, как вы в январе 2016-го, когда умер Боуи, пришли записывать альбом в студию Magic Shop, где он записывал «The Next Day» и «Blackstar». Вы помните свои ощущения?
— У этой студии вообще большая история, там было записано столько отличной музыки. И понимать, что Боуи, который с самого начала был нашим наставником, записал там свою последнюю замечательную пластинку, — это одновременно вдохновляло и разбивало сердце. Для нас всех там было много эмоционального содержания — не в самом помещении, но в вещах, которые были там, в оборудовании. Там все дышит теплом. Одна из комнат отделана старым древом, и это придает акустике тепло. Это было особенное ощущение.
— Вы недавно снялись в клипе Холзи; Майли Сайрус только что записала отличный кавер на «Heart of Glass». Когда вы смотрите на этих и многих других женщин в музыке, вы понимаете, что это вы протоптали для них дорогу?
— Не особенно. Думаю, я слишком занята, чтобы об этом думать. Но они мне нравятся. В Майли есть настоящая сила и творческая энергия. Мне нравится Билли Айлиш, уникальная и со своим собственным стилем. А вдохновлять кого‑то… Меня тоже кто‑то вдохновлял — и не обязательно копировать то, что они делают. Но когда другие люди дарят вам огонь, который помогает делать то, что вы делаете, это же дает ощущение силы.
— Несмотря на то, что вы сольно и в Blondie записали много музыки, первым делом на ум всегда приходят «Call Me» или «Heart of Glass». А есть в вашем огромном каталоге песня или несколько песен, которые вы считаете особенно важными для себя?
— Думаю, что некоторые из моих любимых песен — с моего сольного альбома «Necessary Evil». Они более личные и более свежие. Из песен Blondie — «Orchid Club», недавно мы играли ее вживую, и я переписала текст песни, она превратилась в песню о любви к окружающей среде. Кажется, вышло неплохо, мне хотелось бы перезаписать ее с новым текстом. Из очень старых песен Blondie — «Living in the Real World», которую написал Джимми Дестри (клавишник группы. — Прим. ред.).
Знаете, тяжело выбирать, когда у тебя так много песен и всего полтора часа на шоу. А люди еще и хотят услышать большие хиты — так что мы всегда оказываемся ограничены запросами публики.
— Что вы, кстати, думаете насчет окружающей среды — есть у нас шанс?
— Думаю, нам нужно биться изо всех сил, чтобы показать природе, что мы достойны жить на этой прекрасной Земле. Это огромная ответственность. Я думаю, что наши отношения с окружающей средой должны стать чем‑то вроде религии. Это не очень хорошее слово, но это самое близкое, что мне приходит на ум. Это должно быть религиозное усилие.
— Одна из глав вашей книги называется «Рожденная быть панком». Что для вас панк?
— Я думаю, что панк появился, потому что всех тошнило от текущего положения вещей. Людям захотелось посмеяться над ним. До этого момента у нас было много групп, которые пели о том, как хорошо быть в дороге, о любовных интрижках, обо всем таком. А панк-движение стало петь о психах-убийцах. (Смеется.) Ramones, Тelevision, все они взяли и расширили нашу картину мира.
