Постирония судьбы: как правые превратили мемы и приколы в оружие политической пропаганды

«Мы должны договориться, — говорит с трибуны Гарри Каспаров*, — об общих правилах политической борьбы. И в основе этих правил — уважительное отношение к политическому оппоненту».

Через несколько мгновений речь оппозиционера прерывает резкое жужжание откуда‑то сверху. Секундная растерянность слушателей первого заседания Национальной Ассамблеи, проходившего в Москве в 2008 году, сменяется хохотом и аплодисментами: к трибуне неровным курсом подлетает запущенный этими самыми политическими оппонентами пропеллер, на котором вращается резиновый член. Еще через несколько секунд охранник в прыжке сбивает кустарный дрон на землю. «Власть показала свое лицо», — кричит Эдуард Лимонов. О чем еще минуту назад говорил Каспаров*, никто из собравшихся уже не помнит.

«Казалось бы, что это вообще такое? Зачем? Но идея Василия ЯкеменкоОснователя и лидера молодежно-патриотического политического движения „Наши“ сработала: СМИ и блогеры говорили только об этом случае, а не о сути конференции, — рассказывает Никита Томилин, эксперт в области массовых коммуникаций, хорошо разбирающийся в работе российских политтехнологов. — Да и сам Каспаров* какое‑то время ассоциировался с летающим членом, потому что это самое интересное, что происходило с его движением за долгие годы».

По мнению Томилина, именно это запустило поворот кремлевской пропаганды к троллингу. Вместе с травлей и хейтерством, другими производными от старой доброй иронии, он в итоге станет эффективным политическим инструментом и подготовит почву для появления постиронии.

К концу десятых политика открыла для себя постиронию — шутки про сами шутки. Ее особенно полюбили правые и консервативные популисты. На повседневном уровне это выражается в циничных и зачастую аморальных мемах, которые деконструируют все самое святое. Главными вдохновителями такого можно считать американских альт-райтовКонсервативное и правое общественное движение, члены которого полагают, что республиканцы, одна из двух основных партий США, недостаточно консервативные и правые., у которых безобидные картинки с лягушонком Пепе превращаются в расистские приколы, персонажи «My Little Pony» изображаются в виде солдат нацистской Германии, а эстетика аниме совмещается с фашизмом.

В России нечто подобное началось с «Двача» — форума, известного токсичными и ксенофобными комментариями пользователей, а также субкультурыОна возникла на заре рунета, и ее характерными чертами, по мнению филолога и культуролога Ильи Кукулина, были «агрессивный национализм, критика существующих культурных норм и намеренное нарушение правил русского языка» «олбанского йезыга», или «жаргона падонков». Окончательно оформившись, «правая» постирония в российском интернете дала возможность шутить на темы национализма и расизма и проговаривать оскорбительные вещи, как бы оставаясь в рамках приличий.

На политическом же уровне постирония стала удобным инструментом, потому что она воздействует прежде всего на эмоции и скрывает истинные намерения, которые могут быть разрушительны, кровожадны и пропитаны нетерпимостью. Ее главная миссия — не дать понять, действительно ли что‑то иронически критикуется или имеется в виду всерьез, но под маской иронии. Получается высказывание или действие (зачастую внутренне противоречивое и иногда безумное по содержанию) в духе «да тут нет смысла, понимайте как хотите, никаких норм не существует».

Так Дональд Трамп ругается с оппонентами в твиттере, а потом пишет там, что Барак Обама подделал свидетельство о рождении, родился не в США, а в Кении и исповедует ислам. Недавно избранный президент Аргентины Хавьер Милей назначает своих собак советниками. Владимир Путин заявляет, что Россия возглавляет мировое антиколониальное движение, «которое открыло многим народам мира возможности для развития».

В мире фейков и постправдыСогласно Оксфордскому словарю, это обстоятельства, при которых объективные факты имеют меньшее влияние на общественное мнение, чем апелляции к эмоциям и личным убеждениям., где искренность уже не может быть искренней по-настоящемуПотому что постмодерн с его циничной иронией — это, по выражению Умберто Эко, «эпоха утраченной простоты»., стало возможно говорить что угодно. В такой ситуации постирония для пропагандистких целей подходит куда лучше, чем ирония. Филолог и специалист по современной поэзии Алексей Масалов объясняет разницу: «Ироническая позиция подразумевает обратный смысл, постироническая — мерцание между смыслами». То есть ты как зритель или слушатель можешь выбрать любой, какой захочешь, и никогда до конца не поймешь, какой из них действительно имеется в виду.

Политолог и эксперт в области массовых коммуникаций Никита Томилин считает, что в России мастером постиронии был постоянно импровизировавший Евгений Пригожин: «Например, он делал постановочные фото рядом с отелем Sokos на Васильевском острове Петербурга, где якобы встречался с Любовью Соболь**. Он заявлял о своем вмешательстве в выборы разных государств, к чему относились серьезно. Он посылал своих двойников в западные страны, которые фотографировались на фоне достопримечательностей».

В качестве классического примера российской политической постиронии Томилин приводит «Отряды Путина» — краснодарское общественное движение, состоящее в основном из бабушек, которые записывают провокативные видео на острые политические и общественные темы. Например, они ругали Алексея Навального*** и Джо Байдена, выступали за запрет Clubhouse и, естественно, восхваляли Владимира Путина. По мнению Томилина, проект уже стал брендом и действует как пародия, тем не менее отрабатывая повестку и проникая в массовое сознание как мем.

На более высоком уровне главным идеологом такого постиронического или постмодернистского подхода в Кремле считается бывший вице-премьер и экс-помощник президента РФ, а еще, предположительно, автор постмодернистского романа «Околоноля» Владислав Сурков.

На таком уровне политикам и общественным деятелям приходится считаться с основными чертами мира постиронии и постправды: возможностью сосуществования всего и сразу и, соотвественно, неизбежными внутренними противоречиями, проблемностью серьезности и искренности, а также кринжовостью. И консервативная правая пропаганда делает это довольно успешно и зачастую даже неосознанно, ведь спасительная постирония может возникать сама по себе.

Мы не знаем, насколько серьезно Путин сравнивал коронавирус с нашествием печенегов и половцев, но своей репликой он создал действительность, в которой одно и другое могут существовать вместе. Огромное количество мемов, порожденных этой фразой и непониманием, как с ковидом связаны несуществующие уже народы, нападавшие еще на Киевскую Русь, позволяют совместить две реальности. Подлинную с ее пандемией, страхом и неопределенностью и альтернативную, где вместо прямой реакции на происходящее — исторические параллели. Реальности перемешиваются, а значит, становится сложнее сформировать конкретное мнение о ситуации.

В одном из интервью политолог Лилия Шевцова говорила о понятии «текучая современность» польского социолога Зигмунта Баумана так: «Все размыто, и нет границ между принципами и нормами. Нет ни друга — ни врага, ни мира — ни войны, ни закона — ни беззакония: все смешалось в одном стакане». Это происходит из‑за постправды: настоящей правды не существует (мы и не понимаем, что может ей являться), а действительность создается нашим сознанием.

Какой драматичный сюжет: одна ошибка в согласовании местоимения и существительного, и бывший президент начинает испытывать ненависть к постам в телеграме. Он пишет посты, которые пытаются его убить, и делает их настолько резкими, чтобы их уничтожить.

Конечно, это случайная ошибкаКоторую, кстати, Медведев не стал исправлять, решив не пользоваться функцией редактирования постов., но она хорошо иллюстрирует абсурдность мира постправды, в котором мы оказались. Мы можем делать противоречивые заявления — даже на формальном уровне логики или грамматики, — но в них все равно найдется какой‑то смысл.

Алексей Масалов считает, что современные политики, особенно правые популисты, могут совмещать в своей риторике правые и левые идеи, центристские, националистские, деколониальные, постколониальные. Художник Дима Хворостов писал, что постирония не дает возможности разрешить противоречия — она только демонстрирует их. А филолог и культуролог Марк Липовецкий утверждал, что цинизм, одно из побочных явлений постиронии, эти противоречия сглаживает или игнорирует, оправдывая это прагматизмом.

Именно эта функция становится чем‑то вроде клея, удерживающего вместе все противоречия. Открытая презентация несостыковок, оформленная как постирония, внезапно оказывается тем, что приводит не к мысли «с этим надо что‑то делать», а к умиротворению в духе «всей правды мы не узнаем».

Сторонников «новой этики» и культуры отмены (обычно левых или либералов) часто критикуют за чрезмерную серьезность и непримиримость. Режиссер Константин Богомолов вводит бумерский по духу термин «новый этический рейх», Трамп приходит к власти в 2016-м как борец с лицемерием и политкорректностью, Илон Маск спрашивает владельца «Даллас Маверикс» Марка Кьюбана, когда в составе его баскетбольной команды появятся «белые/азиатские женщины невысокого роста», пытаясь высмеять концепцию инклюзивности, а журналистка Эйджа Романо в подкасте Насти Красильниковой говорит, что культура отмены стала лозунгом правых: «Они пользуются им, чтобы обвинить левых в том, что те пытаются их заткнуть. Или в том, что левые сошли с ума и обижаются по любому поводу».

Консервативная пропаганда в России идет несколько дальше и вместо простой насмешки или иронии над чуждой идеологией формирует особое пространство троллинга. Еще в 2013 году политолог Александр Морозов**** заметил, что политику российского государства, причем даже в аполитичной среде, стали все чаще объяснять фразой «власть троллит» (например, «Путин троллит Запад»).

Такая стратегия заменяет возможность политического диалога эмоциональными односложными высказываниями. Безусловно, это выгодно консервативной власти, ведь в условиях бесконечного троллинга, постиронического непонимания, над чем смеяться и нужно ли смеяться вообще, пропадает необходимость в дискуссии. Достаточно пошутить о созвучности слов «трансгендер» и «трансформер».

В 2018 году британская полиция обвинила двух россиян, Александра Петрова и Руслана Боширова, в отравлении бывшего полковника ГРУ Сергея Скрипаля и его дочери, живших в английском городе Солсбери. Главным аргументом обвинения были записи с камер видеонаблюдения.

Петров и Боширов, названные британскими властями агентами ГРУ, быстро нашлись в России и были представлены как обычные туристы и «предприниматели средней руки», приехавшие в Солсбери посмотреть на город. Для подтверждения этой версии устроили интервью с главной редакторкой Russia Today Маргаритой Симоньян. В нем Петров и Боширов довольно неубедительно и невыразительно рассказывали о своей туристической поездке и ее главной цели — всемирно известном Солсберийском соборе.

Интервью, как и сам собор, стало мемом: в искренность «туристов» было сложно поверить. Но в этом нежелании создать убедительную историю, объясняющую причину появления двух мужчин в Солсбери, кроется фантастическая искренность: можно больше не притворяться, что ты говоришь правду.

Эта теория подтверждается словами автора книг «Это не пропаганда» и «Nothing Is True and Everything Is Possible: The Surreal Heart of the New Russia» («Ничто не правда, все возможно: сюрреалистичное сердце новой России») Питера Померанцева. Он, цитируя политолога Глеба Павловского, говорил, что для современнойВ отличие от государственной пропаганды советского времени. российской консервативной политики концепция правды не имеет значения: «Сегодня никто даже и не пытается доказать, что это „правдa“. Можно говорить все что угодно. Создавать реальности».

Боевой клич, изданный Охлобыстиным в сентябре 2022-го на Красной площади, невольно вызывает ассоциации с постмодернистским антиутопическим романом Владимира Сорокина «День опричника». В нем неоопричники России недалекого будущего отвечали за исполнение масштабных репрессий, считались политической элитой выше закона и участвовали в гей-оргии, выкрикивая слово «Гойда!».

Сам актер и священник говорит, что не имел в виду никакого Сорокина, но Алексей Масалов в разговоре с «Афишей Daily» сомневается в его искренности: «Я думаю, что он довольно образованный человек и прекрасно знает, что это [постирония] так и работает. Скорее всего, это двойное послание. Тем, кто не выкупает, о чем это все, — что мы такие классные и героические. А тем, кто понимает контекст, — смотрите, мы вам сейчас „День опричника“ устроим. И да, выглядит это все немножко кринжово».

Такая фриковатость спикеров и общественных деятелей, транслирующих государственную позицию, давно стала обыкновенным делом в российской политике. Можно вспомнить Владимира Жириновского, Виталия Милонова, обеих Мизулиных, протоиерея Всеволода Чаплина, агрессивный абсурдизм телеграм-канала Дмитрия Медведева, резкие выпады представительницы МИД Марии Захаровой в адрес примерно всего мира, слезы Бориса Корчевникова, темпераментность Владимира Соловьева, бесконечные политические ток-шоу на федеральных каналах.

Александр Морозов** писал десять лет назад: «Раннее путинское „мочить в сортире“ превратилось теперь в непрерывную стилистику заявлений». Запредельная словесная агрессия становится инструментом: с одной стороны, она нормализует язык ненависти и нетерпимость,

Никита Томилин добавляет в разговоре с «Афишей Daily»: «Это международный тренд. Журналистика, политика и шоу-бизнес смешиваются и проникают друг в друга. Комики становятся политиками, а политики комиками. Плюс — это стремление выжить в сверхнасыщенном информационном мире, где твое высказывание может быть услышано, только если оно острое или противоречивое. А некоторые спикеры, что называется, бегут впереди паровоза, стараясь соответствовать духу времени, предвосхищая ожидания „сверху“».

* Гарри Каспаров внесен Минюстом в список иностранных агентов.

** Любовь Соболь признана Минюстом РФ иностранным агентом.

*** Алексей Навальный внесен Росфинмониторингом в реестр экстремистов и террористов.

**** Александр Морозов признан Минюстом иноагентом.