Джон Манн
Что делает: Специалист по связям с общественностью
Откуда: Вашингтон, США
«Я приехал в Москву в августе 2001 года. Как раз недавно считал: исполнилось 16 лет. До этого пять лет прожил в Алма-Ате. Все произошло логично: я родом из Вашингтона, учился в маленьком университете под названием Гарвард, где занимался политологией и Советским Союзом. Все думают, что американцы редко смотрят за пределы своей страны, мало путешествуют по миру, и это иногда действительно так. Но я не был таким человеком — мне все вокруг было интересно. Советский Союз в конце 1980-х был главным врагом США: чего только Рейган об СССР не говорил! Мне не нравилось составлять мнение только на основе статей в газетах, поэтому в университете я решил изучать историю коммунизма. Люблю хвастаться, как, будучи студентом, предсказал распад Югославии. Мой профессор сказал, что этого не может быть, но прошло два года — и Словения вышла из состава страны.
Я отвлекся. Так вот, все это было мне очень интересно, поэтому когда в 1995 году мне предложили работу в Американо-казахском совете в Вашингтоне, у меня было большое преимущество. Я знал, где Казахстан находится, — в отличие от всех остальных кандидатов. Русский язык я, правда, не изучал — что тут поделаешь, я не утренний человек, а занятия в университете шли в девять утра. Пришлось быстро наверстывать и заниматься языком по вечерам после работы — летом 1996 года, всего 6 недель.
Итак, почти не зная языка, я поехал в Алма-Ату, чтобы возглавить офис Совета. За четыре года я успел довольно успешно поработать и даже встретить свою бывшую жену. Потом вместе с ней мы переехали в Москву. Не припомню даже, чтобы меня что-то особенно тогда удивляло в России. Может быть, потому что я приехал подготовленным: до того был пару раз в Москве — приезжал на свадьбу друзей и в отпуск.
Пока я работал в Алма-Ате, в Казахстане разразился экономический бум. Средняя зарплата в те времена там была больше, чем в России, каждый месяц открывали новые гостиницы, рестораны и бары. Банковская система намного опередила российскую: те предложения, что недавно появились в Москве, существовали там еще в конце 1990-х. После стабильной американской жизни все казалось немного безумным и дико интересным. В Москве я испытывал примерно такие же ощущения — все дико и интересно, — но еще в большем масштабе. Кажется, если теперь я вернусь в Америку, смогу жить только в Нью-Йорке: где еще найдешь столько жизни?
С чем определенно стало лучше в Москве сейчас — так это с едой. Раньше было всего два варианта: ужасные забегаловки и дорогие рестораны, которые выглядели как кафе «Пушкин», но еда в них была как в тех же забегаловках. Средним классом считался какой-нибудь «Il Патио» или «Планета суши» — какое счастье, что теперь суши стало поменьше. Из странных мест незабвенным останется разбитной бар Hungry Duck. Я туда не особо даже и ходил. Это был просто выдающийся по омерзительности бар — заглядываешь на пять минут и в ужасе уходишь.
Я переехал в Москву в августе и тут же улетел в отпуск в Испанию. Вернулся — и тут 11 сентября 2001 года. Помню, как стоял на площади Революции: пытался позвонить брату в Нью-Йорк, узнать, все ли у него нормально. У меня было странное чувство: мир будто перевернулся с ног на голову. Я думал, что нахожусь в столице страны, которую мы считали главным врагом полвека назад. А в результате нас атаковали какие-то неизвестные третьи силы. Всем в то время казалось, что Россия и США в дальнейшем будут работать вместе, и я верю, что это обязательно случится. Иначе просто быть не может — несмотря на события последних лет.
Я слышал истории об экспатах, которые вели себя как настоящие боги в Москве в 90-х, но сам этого — слава богу — не застал. Когда приехал, никто из иностранцев уже не кичился перед русскими. Вот сейчас я могу судить о том, как Москва выросла вместе со мной. Когда я приехал в 2001-м, город напоминал подростка. Магазины и рестораны работали круглосуточно… Я всех своих западных друзей сюда зазывал: дескать, приезжайте, будет весело. В Нью-Йорке считают, что это город, который никогда не спит, но такой была Москва в нулевых. Каждые выходные мы с друзьями тусовались до утра в клубах, барах и ресторанах. Это было золотое время московского найтлайфа — мировые звезды приезжали сюда постоянно, лучшие вечеринки проходили именно здесь. Мы работали и зарабатывали только ради того, чтобы тусоваться.
Теперь раз в полгода я иду на дискотеку и встречаю ветеранов той эпохи. Это приятно. Ваше поколение так уже не умеет: мне иногда кажется, что вас плохо тренировали в молодости! А мы все еще умеем, просто редко делаем — слишком много других забот. Не могу сказать, что сильно ностальгирую по нулевым. Скорее наоборот: город вырос и стал комфортнее. Ну и мы тоже: теперь думаем не только о тусовках, но и о том, что открылся отличный парк.
Самое ужасное в русской еде — селедка под шубой. И укроп! Больше ничего не скажу, а то потеряю контроль и не смогу остановиться в перечислениях. Оливье тоже не люблю — из-за майонеза. Зато умею готовить пельмени, хинкали, плов и лагман. Любой человек может слабать себе котлеты — это, конечно, не считается. Мне нравится то, как в Москве смешиваются кухни в ресторанах: русская, среднеазиатская, кавказская; в большинстве ресторанов в России можно найти блюда со всего Союза.
Помню, как несколько лет назад хипстерская волна привела к буму митболов и бургеров в Москве — как в Бруклине. Я тогда написал статью об этом для «Афиши–Город» (в ноябре 2013 года вышел текст Джона Манна «И названия подчеркнуто нерусские». — Прим. ред.), где позволил себе помечтать, что хорошо было бы, если в столице России появилась бы интересная еда не только из Нью-Йорка, но и из разных стран. Чтобы тут были и вьетнамский фо-бо, и сербские плескавицы, и корейская лапша. Так и случилось, а ведь никто и мечтать не мог, что в Москве появятся фуд-корты и рынки с едой со всего мира, а фалафельные с хумусом вырастут буквально на каждом углу. Жаль только, с китайской кухней у вас по-прежнему не очень: ребята, открывайте внятные китайские рестораны — и я к вам приду!
Когда московские таксисты узнают, что я из США, они никак не реагируют — хотя, может быть, это потому, что они вообще стали меньше говорить. Не то что бомбилы раньше: десять лет назад всем было интересно, хорошо ли живется в Америке и сколько я зарабатываю в Москве. Конечно, есть еще люди, которые продолжают жить будто во времена холодной войны — и здесь, и в Америке тоже. Хочется, чтобы мы побыстрее забыли об этом, ведь между нашими странами больше общего, чем кажется. Мне просто жаль, что в такие непростые времена Америка и Россия не могут поддерживать друг друга и делиться опытом. Поэтому приходится быть одновременно — и послом Америки в России, и миссионером от России в Америке, чтобы и вы поняли, что американцы не такие плохие, и американцам я, в свою очередь, пытаюсь объяснить позицию вашей страны.
Я люблю Москву; единственное, что меня не устраивает, так это укроп. И еще иногда дорожное движение. В целом я поддерживаю программу «Моя улица», но в некоторых местах кажется, что человек, нарисовавший новую схему движения, никогда по этой улице раньше не ездил. И да, некоторые водители в этом городе по-прежнему не умеют спокойно ездить. В Москве все думают, что человек, купивший машину подороже, достоин большего уважения. Такая глупость!
А вот к программе сноса киосков и палаток отношусь не так однозначно: иногда жалею о них, иногда радуюсь, что площади стали чище. Помню, в нулевых на Смоленке покупал DVD с фильмами на английском. С другой стороны, за последние годы Москва стала больше похожа на себя саму. А раньше — точь-в-точь Лас-Вегас: с мигающими цветами везде и рекламой.
Нельзя объявить всю русскую нацию пессимистами, но откуда у вас поговорка, что «надежда умирает последней»? У всех есть надежда на будущее, но живут все в настоящем. А еще я не согласен с клише, что у русских — жуткая обувь. Наоборот, за туфлями вы тщательно следите. Помню, как в клубе «Министерство» фейсконтроль проверял их чистоту: я один раз свои забыл почистить — и меня не пропустили».
