В августе 1968 года, в разгар Вьетнамской войны и вскоре после убийств Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди, в Чикаго проходит съезд Демократической партии, на котором демократы решают, кого выставить на предстоящих выборах против Никсона. В парке неподалеку митингуют против войны 10 тыс. человек; сперва это похоже на рок-фестиваль, но кончается жесткими столкновениями с полицией.
Демократы выставляют Хьюберта Хампфри, но это неважно: Никсон победит, и год спустя новый генеральный прокурор решит провести образцово-показательный процесс над предполагаемыми зачинщиками чикагских беспорядков. Таким образом на скамье подсудимых оказываются восемь человек: леваки-шутники из движения «йиппи» Эбби Хоффман (Саша Барон Коэн) и Джерри Рубин (Джереми Стронг), лидеры студенческого активизма Том Хейден (Эдди Редмейн) и Ренни Дэвис (Алекс Шарп), радикальный пацифист Дэвид Деллинджер (Джон Кэрролл Линч), пара случайных ребят и, наконец, сооснователь «Черных пантер» Бобби Сил (Яхья Абдул-Матин II).
Дело последнего было в итоге оформлено в отдельное производство: так «чикагская восьмерка» превратились в семерку, хотя не всем это сокращение нравится. Так или иначе, именно Сил стал (на всякий случай, умолчим, как именно) самым объемным символом творившейся несправедливости. Чикагские беспорядки с их слоганом «Весь мир смотрит» и последующий суд — важная веха в новейшей американской истории, многократно описанная и в литературе, и в песнях, и в кино, но еще ни разу, конечно, с таким размахом. В нулевые фильм по сценарию Аарона Соркина хотел ставить Спилберг, но проект развалился и реанимировался только сейчас, когда сценарист сам стал режиссером.
Вне семерки-восьмерки актерский состав еще более звездный — и прически не менее интересные. Гордон-Левитт играет обвинителя Шульца, отличника в костюмчике, который вроде как наш враг, но не безнадежный: известный риторический прием. Марк Райлэнс — любимец как раз Спилберга и, наверное, его идея — не самый сообразительный, зато страстный адвокат героев. В короткой роли бывшего генерального прокурора появляется Майкл Китон. Наконец, главный злодей, судья Хоффман (однофамилец подсудимого) — многоопытный Фрэнк Ланджелла (не так давно игравший и самого Никсона): наверное, самое основательное тут выступление. Женщин в фильме почти нет, не считая коварного агента ФБР, посланного заморочить голову Джерри Рубину с помощью улыбок и непереводимой на другие языки англо-французской шутки.
Где‑то Соркин отталкивается от стенограмм заседаний, где‑то пишет историю сам — ему не привыкать. Чтобы разнообразить слишком очевидное противостояние репрессивной системы и свободолюбивых революционеров, он делает акцент на разногласиях среди последних: главным образом на антагонизме между Эбби Хоффманом (Коэн) и Хейденом (Редмейн). Один — контркультурный анархист с косяком, второй — аккуратный молодой политик с далеко идущими планами; один, впрочем, глубже, чем кажется на первый взгляд, а второй — отважнее.
Нюансы в поведении героев Коэна и Редмейна — самое, наверное, интересное в фильме, хотя легко возразить, что Соркин попадает в собственную ловушку и они получают неограниченное время у микрофона за счет того же Бобби Сила. В любом случае, лучшие моменты «Семерки» — когда из либерального порно она превращается в политическую комедию: злую, смешную и открыто обращающуюся к зрителю 2020 года. Увы, это происходит чуть реже, чем хотелось бы: фильм не дает заскучать, но дает мало поводов испытать и другие эмоции.
Словесный пинг-понг, все эти перекрестные допросы и театральные споры между идеалистами и прагматиками — это то, что Соркин умеет делать с закрытыми глазами. И именно поэтому трудно не испытать легкое разочарование. Понятно, что человек, в двадцать с чем‑то лет написавший «Несколько хороших парней» и с тех пор неустанно оттачивавший свое красноречие, в 60 уж как‑нибудь сможет слепить бодрое кино из одного из самых одиозных судов в американской истории. И понятно, зачем Соркину семерка. Но нужен ли семерке Соркин? Стали ли судебные пререкания, уже экранизированные в разных форматах полдюжины раз, как‑то ярче после того, как перестроились на знаменитый соркиновский ритм? В этом есть определенные сомнения. Как и в том, что кто‑то выйдет (фигурально выражаясь) с этого фильма о переменах хоть капельку изменившимся.
Впрочем, не из страны, где митинги фактически запрещены, полиция всегда права, а люди на судах сидят в клетках, жаловаться на либеральных зануд: для России, где так вовремя локализовался «Нетфликс», или, например, Беларуси американский произвол конца 1960-х выглядит почти что идиллией.
Станислава Зельвенского
Смотреть
на Netflix