Книжные списки Нет войне: главные антивоенные книги века

Путь, который антивоенная проза проходит в ХХ веке — это прежде всего путь отношений человека с государством. Предательство государств, превративших своих граждан в пушечное мясо Первой мировой, ошеломление от жестокости Второй мировой, бессмысленность и абсурдность корейской и вьетнамской войн, тотальная ложь войны в Афганистане и печальная судьба иракских ветеранов, брошенных на произвол судьбы со словами «спасибо за вашу службу». Любая антивоенная книга неизбежно пытается ответить на это «спасибо» что-то неприличное, хотя на самом деле мы просто хотим сказать — лишь бы не было войны.

Ричард Олдингтон «Смерть героя» (1929) 

Говоря про антивоенные сочинения, первым делом обычно вспоминают «На Западном фронте без перемен» Ремарка — и два других романа 1929 года, «Смерть героя» Ричарда Олдингтона и «Прощай, оружие» Эрнеста Хемингуэя. Объединяет эти книги даже не манифестация потерянного поколения, а одинаковое смещение фокуса с государства на человека (где-то на горизонте маячит еще фигура Швейка, вот уж кто с государством не на вы). Но если Хемингуэй пишет романтическую балладу с неизбежным трагическим финалом, а Ремарк разворачивает целое батальное полотно, то для героя Олдингтона война становится трагической попыткой сопротивления с приговором государству уже на первых страницах: «Дивная старая Англия. Да поразит тебя сифилис, старая сука, ты нас отдала на съедение червям». Успев прочитать роман Ремарка в переводе с газетной публикации 1928-го, Олдингтон журил его за то, что там слишком много сказано об «ужасах обыкновенных», в то время как самая жуть — она где-то между атаками. Такова окопная правда самого Олдингтона, для которого ужасна не столько смерть героя, сколько его несостоявшаяся жизнь.

Далтон Трамбо «Джонни получил винтовку» (1939)

Историю солдата, которого война превратила в человеческий обрубок, голливудский сценарист Далтон Трамбо вычитал в газете, и его роман о том, как живой Джонни пытается достучаться до мира из полумертвого тела, получил в 1939 году Национальную книжную премию США. Удивительна и судьба романа, и что его так долго не переводили на русский, и то, что самую жуткую американскую антивоенную книгу века и сценарий фильма «Римские каникулы» написал один и тот же автор. Книгу эту вспомнили во время вьетнамской войны, в 1971-м Трамбо сам ее и экранизировал, получив в Каннах приз ФИПРЕССИ, а в 1989-м о его книге снова напомнила группа «Metallica», посвятившая роману песню «One».

Джозеф Хеллер «Уловка-22» (1961)

Смертельный абсурд Джозефа Хеллера давно уже стал метафорой любого военного устройства, да и не только военного. Законы, соблюдать которые невозможно, потому что это нарушает другие законы, мертвые, которые официально живы, живые, которые официально мертвы, противоречащая всякой логике экономика фронтовой линии, где можно богатеть, даже торгуя в убыток, религия, в которую не верят даже те, кто ее пропагандирует, — весь карнавал становится как будто обратной стороной смерти. Влияние этого великого во всех отношениях романа на последующую культуру огромно — оно здесь не только в скетчах «Монти Пайтона» и сезонах «МЭШ», а в том, что после «Уловки» стало невозможно говорить о войне с ура-патриотической интонацией. Любая бюрократия, любое государство по Хеллеру автоматически виновны — если не в бойне, то в абсурде, в который неизбежно превращается война.

Курт Воннегут «Бойня №5, или Крестовый поход детей» (1969)

Разрушенный бомбардировками Дрезден и американский солдат, расстрелянный за чайник. Жизнь на другой планете и крестовый поход детей в XIII веке. Писательские прыжки во времени и пространстве объясняются прежде всего тем, что Воннегут — отличный рассказчик. Он слишком хорошо понимает, что его читателю интереснее про инопланетян, чем про барак для военнопленных на бывшей немецкой скотобойне. Поэтому именно в инопланетянах читатель находит свое отражение. В нелинейном времени планеты Тральфамадор все события происходят одновременно. Тральфамадорцы слышать не хотят про войну, ведь она происходит независимо от них. Они живут, «не обращая внимание на плохое и сосредоточиваясь на хороших минутах», и думают только о приятном. Но эти размышления у Воннегута — лишь комедия, пародия на рационализаторство, которым человек ограждается от всего неудобного, будь то бомбежки Дрездена, уничтожение Хиросимы или дети, под красивым предлогом отправленные на бессмысленную смерть. Сам роман всем своим строением подтверждает невозможность любого рационализаторства.

Кейдзи Накадзава «Босоногий Гэн» (1973–74)

Семью шестилетнего Гэна Накаоки в Японии считают предателями из-за антивоенных взглядов его отца, их презирают соседи, над детьми издеваются в школе, и старшему сыну приходится уйти на войну для защиты чести семейства. А потом — 6 августа 1945 года, выживут только сам мальчик и его беременная мать, и последует мучительная история выживания. Хотя все это происходит в самом начале книги, именно антивоенные выступления отца героя и задают тон всей манге: если кому здесь и грозят кулаком, то только собственному императору. Конечно, «Босоногий Гэн» — далеко не единственная манга, посвященная Хиросиме и Нагасаки. Вспомнить хотя бы пронзительную и тоже автобиографичную «Могилу светлячков» и не менее выдающийся фильм по ее мотивам. Но ни один другой текст такого влияния, конечно, не имел. И хотя коммерчески книга Накадзавы никогда не была успешной, именно ее натуралистические образы стали знаковыми в японской истории Второй мировой войны.

Тим О’Брайен «Что они несли с собой» (1990)

Короткие рассказы о Вьетнаме, где то и дело нарушаются границы между вымыслом и реальностью (вспоминается «Тихий американец» Грэма Грина, где для обвинительного заключения тоже не так важно знать, что там произошло на самом деле) — новый рассказ может опровергать предыдущий или объяснять, почему вымысел был необходим. Изначально почти все рассказы были опубликованы в журнале Esquire, а в 1990 году вышли отдельной книгой, которая собрала внушительный урожай наград, разошлась миллионами экземпляров и по сей день остается одной из главных книг о вьетнамской войне. В этих рассказах почти нет собственно битвы, все они — передышка, та самое олдингтоновское ужасное время между битвами. Память, размышления, разговоры, дружба, любовь — так, в заглавном тексте герои несут с собой не только боеприпасы, но и виртуальных девушек, память о какой-то другой, счастливой жизни. Хотя очень многие сюжеты перекликаются с классической антивоенной прозой (эпизод, в котором герой убивает противника, заставляет вспомнить такой же у Ремарка), пафос здесь в другом. Здесь герой сам пытается сбежать от войны, но не может и корит себя за трусость, как будто не система, не государство, а сам он себя сюда и загнал. И когда врач отряда простреливает себе ногу, чтобы покинуть линию фронта, никому здесь и в голову и не приходит его осуждать в недостаточном геройстве. Сам Тим О’Брайен говорил, что на войне его интересует только человек и его страдания — наверное, именно это сделалоу книгу одинаково важной и для вьетнамских ветеранов, и для тех, кто никогда не нюхал пороха.

Светлана Алексиевич «Цинковые мальчики» (1989) 

«Как одновременно переживать историю и писать о ней?» — спрашивает Светлана Алексиевич на первых страницах «Цинковых мальчиков», знаковой книге о войне в Афганистане. Ответом становится литература документа: обещание не врать буквально превращается у Алексиевич в пересказ виденного своими глазами. Она описывает искалеченных солдат, похороны с закрытыми гробами, над которыми плачут женщины и дети, горе матерей, как русских так и афганских, и отрывочный рассказ перемежается пулеметной очередью живой речи: «Град» стреляет… Мины летят… А над всем этим стоит: жить! жить! жить!» А иногда голос рассказчика вытесняют другие голоса — жен, матерей, солдат. Главная цель автора здесь — добраться до правды, и эмоциональная обнаженность, граничащая с порнографической, становится здесь главным приемом. Иными словами, чтобы убедить читателя, что все сказанное — настоящее, надо бить его под дых. Пятнадцать лет спустя, когда о войне в Афганистане выплывет правда гораздо более неприглядная, чем сочувственная книга Алексиевич, все это резюмирует Елена Фанайлова — в хрестоматийном стихотворении, шаткий ямб которого, в свою очередь, пародирует окуджавские военные марши: «Они опять за свой Афганистан/И в Грозном розы черные с кулак./На площади, когда они в каре/Построились, чтоб сделаться пюре».

Даниил Гранин «Мой лейтенант» (2011)

Великая во всех отношениях советская военная проза была скована необходимостью литавр где-то на заднем фоне — трудно возражать против войны как таковой, одновременно изображая подвиг, героев и народ-победитель. Первым военным романом, обличающим бессмысленность войны, стала у нас дилогия «Прокляты и убиты» Виктора Астафьева, неудобно вышедшая в 1993 году — в другое время это могла быть ошеломительно важная книга, но тогда хватало и других откровений. «Мой лейтенант» Даниила Гранина, лауреат «Большой книги» 2012 года — заход на то же поле с другой стороны. Гранин просто пытается изменить данные фона, рассказать какую-то правду о том, что происходило в окопах под Ленинградом и вокруг них. Тут уже герой-лейтенант и его окопное братство противопоставляются генералам «в их гребаных штабах». Но обвинительный перст направлен здесь не столько на них, сколько на все государство в целом: «Затравили Твардовского, убили Михоэлса. Когда врут, еще можно догадаться, а если умалчивают? Устроили Катынь и свалили на гитлеровцев». Эта новая военная литература производит, конечно, ошеломляющее впечатление просто от одной смены интонации и ставит книгу Гранина в один ряд с главными военными книгами века, где подвиг и геройство существуют вопреки военной машине.

Том Голд «Голиаф» (2012) 

Со второй половины прошлого века, то есть после того, как основные антивоенные книги были уже написаны, тему прекрасно продолжила популярная литература — достаточно вспомнить «Бесконечную войну» Джо Холдемана (1974), страстный антивоенный памфлет в жанре научной фантастики, или хрестоматийные комиксы Жака Тарди «Это была война окопов», («C’était la guerre des tranchées», 1993), где все самое страшное, что мы когда-либо читали о войне, — вскрытые штыками черепа, мертвые люди и лошади, которых взрывом отбросило на деревья, — получает тщательное графическое воплощение. Но мало кому удается такая наглядность, как шотландцу Тому Голду, сочинившему комиксовую притчу на основе библейской истории о Давиде и Голиафе, где Голиаф — это просто добродушный великан, даже не воин, а жертва рокировок штаба, а Давид — злобный мальчишка с пращой, и оба не очень понимают, как они здесь оказались.