Лучшие классические записи года

Жана Майара не назовешь композитором известным: упоминаний про него где бы то ни было — с гулькин нос, сохранившихся произведений — наперечет, информации — на крохотное блюдце. Важное культурное лицо французского ренессанса, ученик великого полифониста Жоскена Депре, вдохновитель Палестрины и Орландо ди Лассо, признанный при жизни и совершенно забытый после смерти. О деталях его биографии остается лишь догадываться: он вполне мог быть одним из тех несчастных гугенотов, убитых в Варфоломеевскую ночь. Удачную попытку реанимировать интерес к композитору совершил в прошлом году оксфордский контртенор Рори МакКлири с ансамблем старинной музыки The Marian Consort. Образцово исполненные мотеты и основанная на многоголосой песне Пьера Кадеака месса «Je suis déshéritée» открыли Майара заново — строго говоря, это первая целиком и полностью посвященная творчеству забытого француза пластинка. Поднимайтесь к вольной вышине в заоблачную келью, поближе к мерцающей святыне. 

Известный чуть более Майара венецианец Агостино Стеффани служил, как и Вивальди с Тартини, священником, хотя и более высокого ранга — епископского. Дипломат, миссионер, шпион Ватикана, камерорганист и придворный музыкант, Стеффани отличился не только сочинением опер для европейских курфюрстов, но и попытками обратить протестантскую Северную Германию в католичество. Если Майара вызволить из тьмы веков решился Рори МакКлири, то аббата Агостино на свет божий вытащила Чечилия Бартоли. В 2012 году она с Филиппом Жарусски выпустила сборник его арий «Mission», снявшись лысой для обложки альбома и намекая на миссионерство авторское и исполнительское. В прошлом же году Чечилия записала едва ли не главный шедевр мастера — скорбное рыдание в шесть голосов «Stabat Mater», небесной одухотворенности которого позавидовали бы и Перселл с Корелли. Душу, полную любви и сострадания, при прослушивании безжалостно пронзит острый меч барочных колоратур, а пустосердые в любом случае пройдут мимо.

Герне — один из лучших современных исполнителей немецких Lied, мистер бархатный баритон, носитель высокой вокальной культуры и предсказуемо любимый ученик Фишера-Дискау, еще одного великого мастера лазерной шлифовки шубертовских песен (один только «Зимний путь» был записан аж восемь раз). В прошлом году Маттиас, последовательно выпускающий капитальный 12-томный труд из песен Шуберта, отвлекся на вокальный цикл «Ernste Gesänge» автора национального гимна ГДР Ханса Эйслера, дважды изгнанника — сперва из гитлеровской Германии, а затем из США в связи с обвинениями в пропаганде коммунизма. «Серьезные песни» на стихи Гельдерлина и Леопарди появились на свет за пару недель до смерти Эйслера и фактически стали последним его произведением. Поводом к написанию, как ни странно, послужил XX съезд КПСС, развенчание Сталина и связанное с этим крушение политических идеалов композитора, а в базовой подкладке можно услышать следы вокальных сочинений Берга и Рихарда Штрауса. Маттиас Герне оказался интерпретатором вполне чутким и конгениальным этому отчаянному материалу — никаких сантиментов, драматично и с достойным накалом. Помимо «Ernste Gesänge» здесь можно услышать и блестящее исполнение «Песни солидарности» («Solidaritätslied») на брехтовские стихи, но фокусироваться, и как можно тщательнее, следует, несомненно, на лебедином цикле добирающего в XXI веке обороты экспрессиониста-революционера.  

И снова в центре внимания изгнанник — один из английских вирджиналистов Джон Булл, бежавший с родины во Фландрию из-за обвинений в прелюбодеянии. В музыкальном плане это автор того же круга, что и более знаменитые Орландо Гиббонс с Уилльямом Бердом. Да, Булла великолепно исполняли Зигберт Рампе, Боб ван Асперен и Джозеф Пейн, но Файнберг способен кардинально поменять статус Булла в существующей табели о рангах. Клавирная музыка, вирджиналисты, XVI век… — первым в голову приходит, безусловно, Глен Гулд с его трактовкой того же Орландо Гиббонса, но файнберговский Булл с достоинством принимает вызов эксцентричного канадца. Главный фокус записи в том, что произведения XVI века, как и в случае Гулда, сыграны Файнбергом на вполне современном рояле Steinway, а не на клавесине или клавикорде, хотя казалось бы. Ни одна из двадцати пьес сборника ранее не исполнялась на фортепиано в его нынешнем формате. Пятикратный лауреат «Грэмми» Файнберг называет Булла самым маниакальным виртуозом-клавесинистом среди британских композиторов елизаветинской эпохи. Его трактовка — строгая и сдержанная, как интимный разговор с очень серьезным человеком, но увлекает не меньше истории Византии со всеми тамошними заговорами, евнухами и отравлениями. Английские вирджиналисты в исполнении Файнберга — это воздух не только для узеньких улочек в гетто специалистов по старинной музыке, он может освежить целые кварталы, площади и города. Просветительская и бесспорно полезная, но совсем не скучная работа.

Карнавал полузабытых фигур, которые по одной лишь воле провидения оказались здесь собраны, был бы неполон без Шарля-Валантена Алькана — этого чудаковатого композитора-романтика, талмудиста, мизантропа и женоненавистника, называемого французским Айвзом. Алькан был вундеркиндом, рано добившимся славы и признания, его дьявольски изощренные этюды боялся исполнять на публике современник Лист, коллеги ставили его на одну доску с Шуманом и Брамсом; после смерти Шопена виртуоз заделался форменным затворником и крайне редко покидал свой дом. Для Винченцо Мальтемпо это не первый опыт записи произведений Алькана — предыдущая «Большая соната «Четыре возраста» получила весьма одобрительные отзывы критиков. Спустя год молодой итальянец решил продолжить святое дело Марка-Андре Амлена и Джека Гиббонса по раскрутке малоизвестного Алькана и оказался очень подходящим исполнителем для этой изворотливой, непокорной и лихо закрученной музыки. На новой пластинке Мальтемпо берет в оборот финальный этюд «Пиршество Эзопа» из цикла «12 этюдов (в листовском смысле трансцедентную вещь, требующую исключительно виртоузной техники) и «Три пьесы в патетическом духе», которую Шуман в свое время упрекал в неественности («отдает Эженом Сю», «мерзость запустения, взятая напрокат у Берлиоза»). Если технически совершенная оранжерейность у Мальтемпо и чувствуется, то это скорее «неживого небосвода всегда смеющий хрусталь», безбрежная улыбка его воздушества Алькана. За игрой по намеренно усложненным правилам всегда интересно наблюдать.

В начале нулевых российский глянец предрекал Генделю широкий шаг по планете и статус наиболее исполняемого классика — его жизнерадостность, дескать, очень актуальна и идет в одну строку с сегодняшним днем, а генделевских ораторий хватит вплоть до грядущего пришествия тайного имама. Прошло десять лет, и это ощущение только крепнет — в череде кем-то насланных на нашу голову бедствий и катастроф улыбка Генделя действительно похожа на редкий солнечный луч, пробившийся через дремучую чащу грусти и невежества. «Валтасар» — далеко не первая генделевская оратория в рабочей папке Уилльяма Кристи, американца на службе французской культуры, популяризатора барочного искусства и аутентиста. Пусть ее в мире исполняют не так часто, как «Самсона» или «Мессию», но «Валтасару» все же повезло с мастерами, прикасавшимися к ней. Арнонкур, Якобс, Нойман, Пиннок — даже на таком подавляющем фоне прошлогодняя запись ансамбля Les Arts Florissants не теряется. Кристи же духовную близость к веселому саксонцу-толстопузу подтверждает своим топ-5 композиторов, чьи записи он взял бы на необитаемый остров, — Гендель там находится в компании Монтеверди, Моцарта, Перселла и Рамо. Если светская власть по Дебору устанавливается и самоутверждается через спектакли, то духовная власть над умами и сердцами должна находить опору в народе посредством генделевских ораторий. Кристи здесь «по гранд опере гуляет грандом» и, как персы армии Кира Великого, проходит по сухому руслу Евфрата напрямик в душевные створки слушателя. Каждый раз, когда в мире звучат арии из его «Иевфая» или «Валтасара», воскресает как минимум один котенок.  

«Ярави, песнь любви и смерти» — это вокальный цикл из 12 песен по следам южно-американских мифов, в котором Мессиан в память вагнеровской певицы Марсель Бюнле обращается к драматическому сопрано. Кроме того, «Ярави» — первая часть мессиановского триптиха 1940-х о Тристане и Изольде. Именно в нем впервые открыто проявилась тяга композитора к ориентализму и экзотизму, а обреченность вагнеровских любовников наложилась на песни индейского народа кечуа. Сущность мира — полиритмия, любовь неизбежно ведет к смерти, Бог бесконечно сложен и прост — в «Ярави» заложены все основные идеи неотомиста Мессиана, учившегося у птиц и опиравшегося на доктрину Фомы Аквинского. Григорианский хорал здесь может спокойно соседствовать с мелизмами ближневосточной музыки, а фирменный мессиановский эффект «радуга аккордов» — с джазовыми гармониями. В прошлом году озвучила это жестокое и экстатическое путешествие двух влюбленных к «великому неизвестному» в лес американское сопрано Тони Арнольд на пару с пианистом Джейкобом Гринбергом, и получилась едва ли не лучшая интерпретация вокальных циклов Мессиана за последнее время. По крайней мере, «солнечный хаос головокружения», о котором говорится в текстах песен, передан там весьма сносно, что бы ни значило это выражение. Несмотря на сложившееся мнение критического ареопага, что работа Арнольд — Гринберга не для всех, а только для больших поклонников Мессиана, рискнем предложить утолить в «Harawi» печали большинству приличных землян. И постичь таким образом, как говорил тот же достопочтенный Аквинат, умопостигаемое через чувственное.  

Настоящие кембриджские рок-звезды старинной музыки, кумиры миллионов поклонников возрожденческой культуры и соловьи Ренессанса Tallis Scholars в прошлом году отметили свое сорокалетие и перезаписали на Blu-ray свой давний хит — «Miserere» Allegri. Легендарную версию 1980 года BBC Music Magazine внес в список 50 лучших записей всех времен между хогвудовским исполнением «Мессии» Генделя и «Волшебной флейтой» Клемперера, но бесконечно обаятельный перфекционизм бессменного руководителя хора Питера Филлипса привел к очередному переизданию коронной для музыкантов вещи (впрочем, в дело пошла версия 2007 года, а не та легендарная). Как известно, изначально шедевр Аллегри исполнялся только в Ватикане, и выносить партитуру за его пределы было запрещено — таинство нарушил 14-летний Моцарт, запомнивший и на слух перезаписавший этот хорал. Поколению игреков и миллениалов такое сочетание дерзости и таланта недоступно, но «святых молитв живое слово и гимнов сладостный призыв» в исполнении Tallis Scholars могут помочь хотя бы на время отдалиться от мирской суеты и посвятить несколько минут царству божьему. «Miserere» Аллегри и «Месса Папы Марцела» Палестрины в этой записи — сама чистота и невинность, словно ангелов в соборе слушаешь, с трепетом затаившись. Святой Августин утверждал, что тот, кто поет, молится дважды. А уж вокалисты Tallis Scholars не иначе как трижды, да удостоятся они победного венца.

Одна из вершин французского барокко в классической интерпретации великого фламандского аутентиста Филиппа Херревеге, переиздание записи 1987 года. Провансальца Андре Кампра называют важным звеном между двумя барочными апостолами Люлли и Рамо, в тени последнего он и оставался до последнего времени. Кампра был регентом Нотр-Дамского собора, учеником главного конкурента Люлли Робера Камбера, открывшего первый оперный театр в Париже, и смелым реформатором — именно он насадил на добрую почву французской оперы элементы итальянского бельканто, без зазрения совести внедрял туда мотивы народных песен, первым поручил партию героини низкому женскому голосу контральто и вообще стал родоначальником инновационного для XVII века жанра «оперы-балета» (а тут уже было рукой подать до «Галантных Индий» Рамо). «Messe de Requeim» — очевидный шедевр церковной музыки Кампра с незавидной судьбой: впервые реквием был опубликован спустя 235 лет после написания, а Херревеге с хором Шапель-Рояль до нее добрался еще через 30 лет. Что тут сказать, запись ничуть не уступает даже вполне образцовому Джону Элиоту Гардинеру с Монтеверди-хором 1981 года — слова Ренаты Литвиновой «Я летаю, я в раю» точнее некуда выражают отношение эту музыку сведенборговского рая многочисленных небес, воздушных гармоний и барочных кружев, в котором все души умиротворенно трудятся.

Сборник отборной клавирной музыки европейского барокко записал в прошлом году еще один заметный аутентист — немецкий клавесинист Андреас Штайер, учившийся у мэтров Арнонкура и Леонхардта. На «Pour Passer La Melancolie» он нежится в задумчивой отрешенности Фробергера, Клерамбо, Куперена и Муффата, по ходу дела исследуя странный культ меланхолии, распространившийся в 17 веке, со всей его угнетающей сознание мрачноватой религиозностью и барочным мироощущением. Роберт Бертон в «Анатомии меланхолии» насчитывал 88 различных стадий меланхолии: у Штайера это явно не немецкая «мировая скорбь», а скорее мечтательная элегичность, в его мраке находится место и свету. «Pour Passer La Melancolie» — амбивалентный памятник меланхолии, являющийся одновременно противоядием от нее. И доказательство того очевидного факта, что за два-три века реальное состояние превратилось в абстрактное понятие: если человек 18 века читал про слезы, ему автоматически хотелось самому тут же всплакнуть, теперь же читатель с огрубевшим восприятием разве что хмыкнет.