Один день в Гольяново, Люблино, Бирюлево и других неблагополучных районах Москвы

Утро, Бескудниково

Если вдруг повезет и выдастся хорошая погода, то это солнечное утро застанет вас в пасторальном пейзаже района Бескудниково, где-нибудь у огороженного забором неказистого скейт-парка. Видимо, раньше площадку запирали на замок, поэтому рядом с незакрытой корявой калиткой в заборе зияет дыра. И все равно никто не катается — неудобно: у кривых рамп высокий порог, пирамидки больше похожи на пандусы для инвалидов, из-за забора тесно; так, скейт-парк вечером превращается в бар «Бескудниково». Вокруг деревья, широкий пруд, баскетбольная площадка с женщиной, которая уже двадцать минут не может попасть в корзину, мамы с колясками и мечта столичного урбаниста — велодорожки. У торгового центра «Петровский» работает будка народного телефона — можно бесплатно позвонить, если есть куда. До ближайшей станции метро ехать минут двадцать; в какой-то момент может показаться, что вы стоите посреди спокойного провинциального городка. Тихую утреннюю спальную идиллию
 не может нарушить даже местная шаурма, от которой так скручивает живот,Фотография: Илья Батраков
что хочется лечь на первую же лавочку и умереть. Пока очередь ожидает, когда доделают шаурму, девушка в теплом спортивном костюме просовывает голову в окошко шаурмиста и протягивает ему белый пятый айфон. «Настоящий?» — кидает шаурмист, раскладывая лук. «Нормальный,
оригинальный! — лениво тянет девушка. — Не нужен?» Шаурмист не отвечает. «Слу-у-ушай. А ты не видел здесь такого парня плотного. Нормального такого, он должен был мне сообщение оставить». Шаурмист качает головой. «Вам с собой или прямо здесь?»

В середине нулевых в недрах «Программы максимум» был придуман термин «бескудниковский постмодернизм»; то, что было принято считать синдромом усталости молодых телевизионщиков от производимой ими чернухи, здесь становится основой мироздания, надо только посмотреть по сторонам. Вдоль Бескудниковского бульвара в землю вкопаны устрашающие матрешки в человеческий рост с выпученными глазами. Если одна стена трансформаторной будки разу­крашена патриотическими граффити в честь Отечественной войны 1812 года, то на другой обязательно будет изображен дезоморфинно-кислотный ад с цветными конусами, захватившими небо, и выброшенным в мусорку логотипом «Спартака». На границе с соседним Восточным Дегунино водружены разукрашенные под богатырей валуны, охраняющие дневной покой.

Тревожное сообщение о том, что тишина здесь — лишь пелена, посылается намеками. Стены гаражей у скейт-площадки исписаны невразумительными граффити, прочитать можно только слово «убей», повторяемое раз за разом. На стене торгового центра едва затерта надпись «Русские, беритесь за нож!». На мусорке у теплоузла кем-то выведен самодельный логотип «Адидаса», на стене — небольшая надпись «Чурки гоу хом». На багажнике черного семейного хетчбэка наклейка — сталинская высотка с подписью «Москва гостям не верит».

Бескудниково чем-то похоже на питерский район у метро «Приморская»: ­такое же нагромождение тоскливых высоток, просторы, ленивая неспешность в движениях. Не хватает разве что только моря, но, как сказано на одном из бескудниковских заборов: «Нет, … вам».

Полдень, Гольяново

Последнее место на земле, на которое вы рассчитываете натолкнуться, про­гуливаясь вдоль кладбища и пожарной части в Гольяново, это антикафе «Белый кролик». Хозяйка Наталья поднимет на вас от стойки не менее удивлен­ный взгляд: сегодня гостей нет. В антикафе тихо, евроремонт, есть настольные игры, Xbox и полное собрание сочинений о суперагенте ФСБ Глебе Сиверове по кличке Слепой. Час в антикафе стоит 150 рублей, напитки и печенья бес­платно.

«Мы решили рискнуть, — вздыхает Наталья. — Антикафе обычно находятся у метро и в центре города, а здесь редко кто ходит. И открылись мы не в сезон, в июне». По словам хозяйки, которая по совместительству работает поваром, окупаться дело если и начнет, то через много лет. Чтобы завлечь местных Кладбище домашних животных в ГольяновоФотография: Илья Батраковжителей, Наталья вместе с двумя партнерами раздает флаеры и придумывает мероприятия вроде кукольного театра и развивающих занятий. Утром
приходят родители с маленькими детьми, потом родители с детьми после детского сада, вечером — антикафе. Почему «Белый кролик» называется? «Сами решайте — либо «Алиса в Стране чудес», либо «Матрица». Здесь ты можешь посидеть в одиночестве, можешь взять подруг и посплетничать. Здесь ты попадаешь в Зазеркалье, а все проблемы остаются за дверью».

За дверью — гостеприимное Гольяново, которое в 2011 году компания Penny Lane Realty назвала самым опасным районом в Москве. После наступления темноты из домов стараются не выходить, с незнакомцами не разговаривают, хотя днем все спокойно. На окраине парка «Лосиный Остров» можно встретить молодых лосей, несущих вглубь леса пакеты с пивом, — тихих, удовлетворенных. Здесь же можно наткнуться на кладбище гольяновских животных: маленькие могилки окружены заборчиками, стоят фотографии, цветы и подпись, выведенная неровной рукой на картонке: «Лорик, как тебя любили мы молились за тебя и ты ушел ты тихо-тихо не шумя и не крича спи спакойно дорогой наш не забудим никогда. Леня. Лена. Катя». Азербайджанская диаспора держит кафе по всему району, а в «Березках», самом известном питейном заведении в округе, есть загон с животными — чтобы занять детей, пока родители едят. 

Днем, пока улицы пусты от уехавших на работу жителей, можно встретить разве что пенсионеров. Семен Петрович каждый день гуляет по парку по одной и той же петляющей дорожке. «У нас здесь двести пятьдесят тысяч приезжих, — делится дед подсчетами, не учитывая тот факт, что в Гольяново всего живет 158 тысяч человек. — Очень криминогенный район. Мне вот в подъезд газету приносят, я ее читаю, а там постоянно — недавно на Амурской избили женщину, а на Суздальской двадцатилетние изнасиловали пятидесятивосьмилетнюю, деньги забрали. Я хожу спокойно, мне бояться нечего: меня ж не изнасилуют. Морду могут набить и денег потребовать, а денег все равно нет. — Потом добавляет: — Есть среди них и хорошие люди, конечно, да и среди наших подонков хватает».

Этим летом в Гольяново был развернут лагерь для нелегальных мигрантов. Сегодня на его месте за шестиметровой бетонной стеной — лишь груда ломаных кроватей и рваных матрацев, брошенный кем-то фиолетовый таз и сковородка. Открытие палаточного городка было событием громким, но если попросить ­кого-нибудь из Гольяново показать, где находился лагерь, то никогда его не найдешь: все указывают в разные стороны. Кто в дом соседки, кто в лесопарковую зону, кто на склад кондиционеров, кто еще куда. Будто бы здесь вокруг один большой депортационный лагерь.

День, Люблино

Алексей Йесод, первый в России раввин-самосвят, говорит, что никогда не забудет своего первого знакомства с Люблино семь лет назад, когда он тут еще не жил. Алексей вместе с другом приехал в кинотеатр «Солярис» смотреть какой-то слешер и вышел из зала в ночи. В голове стояли кадры с расчлененкой и убийствами, на улице темно, полночь. «Мы дошли до метро на стреме, — смеется Алексей. — Я тогда еще подумал, как же хорошо, что я здесь не живу. Но теперь понимаю: нормально абсолютно, если отделаться от стереотипов».

Вечером, после окончания рабочего дня, у станции метро «Люблино» все уже выпивают и слушают концерт ВИА псевдоиндейцев. Все лавочки в округе оккупированы, между высотками гуляет пронизывающий бетонный ветер. Сегодня в Люблино не проводится «Русский марш», поэтому люди не прильнули с камерами к окнам, не перекрыты центральные улицы, не видно милиционеров, не закрыты черным полиэтиленом вывески кафе восточной кухни, не ходят люди в медвежьих шкурах и с барабанами, не зигует неонацистская молодежь, не выступает группа «Коловрат». «У нас можно наблюдать еще и второй русский марш, — рассказывает Алексей Йесод. — И он ежедневный, в отличие от первого. Каждый день я смотрю, как толпы идут по тому же маршруту в «Ашан», и мне иногда кажется, что их больше, чем приходит на первый марш». По словам раввина-самосвята, для Люблино «Русский марш» — явление совсем неочевидное: местность была навязана организаторам шествия мэрией, а так никаких причин, чтобы здесь его провести, не было. «Местные жители в целом не знают, что это такое, потому что это тусовочная народная вещь. Забавная очень! В этом году вот пришли экофашисты».

Алексей не согласен с общепринятым мнением, что Люблино — это этнический район. «Район молодой, бизнесовый. Понятно, что есть «Садовод», на ко­торый переехали многие с Черкизона, но вообще район направлен в будущее. Здесь много маленьких бизнесов, многие сюда приезжают на работу, есть магазины, в которые даже из центра приезжают. Бывают, конечно, сомнительные вещи вроде букмекерской конторы без окон, я только один раз видел, чтобы там была какая-то активность: мент Шифер вокруг помойки в ЛюблиноФотография: Илья Батраковзаходил. Теперь там стоит банк». Из негатив­ного Алексей упоминает лишь «печальную близость к Мордору — Капотне»: «У нас ходят легенды, хотя я сам не видел никогда, что с нефтеперерабатывающего завода сюда выплывают облака едкого тумана. Экология и правда здесь ужасная».

Люблино, безусловно, должно было бы стать прообразом для новой части GTA. Здесь есть вообще все, что только может пригодиться для настоящего веселья великого люблинского автоугонщика. Много дорогих и хороших машин. Темные углы. Широкие улицы. Здоровенные парки. Москва-река и плавсредства. Этнические группы. Промзоны. Футбольные поля. Есть даже три дома с вертолетными площадками — здания, как говорит Алексей, образуют отдельный феодальный замок-велаят. По рассказам местных, вертолетные площадки, облаго­роженные искусственным газоном, считаются лучшим местом для выпивания. Ну а если вдруг прилетает вертолет, то быстро сбегаешь. Что еще вообще может пригодиться для разнузданного веселья? Есть хаммам, есть суши, есть специаль­ное место, где принято встречать закат, есть глухие дворы и стены с надписями «Зига-бро», есть, в конце концов, концерт псевдоиндейцев. Люблинские говорят про себя, что, в принципе, они могут и не выезжать из своего района, потому что здесь и так есть все что нужно. Ну а нарваться, говорит первый в стране раввин-самосвят, можно везде.

Вечер, Бирюлево

Молодой короткостриженый дружинник Тимофей проходит через бирюлевский сквер «Школьный», более известный среди местных как «Чурбан-штрассе», и останавливается у магазина «Седьмой континент». В торце здания ресторан Bella Napoli, прозванный «Пицца-хач», и Тимофей, занимающийся автомобилями, со знанием дела всматривается в припаркованный у входа белый «кадиллак» и с нежностью протягивает: «Американец». Интонация резко меняется: «Ну смотри, вот сейчас будет. Ага. ВИП-персона, мля». Из ресторана выходит муж­чина восточной внешности, в дорогом пальто и блестящих туфлях, открывает заднюю дверцу «кадиллака», смотрит по сторонам, садится. «Поехал, ага», — зло шипит Тимофей и предлагает отойти в сторону: если долго тереться у этого пятачка, обязательно «у этих» возникнут вопросы.

После того как 10 октября этого года уроженец Азербайджана Орхан Зейналов предположительно убил жителя Западного Бирюлево Егора Щербакова, Тимофей, как и многие другие юноши района, вошел в народную дружину, которая взялась патрулировать и блюсти порядок. По рассказам Тимофея и его коллеги Анастасии, правоохранительные органы, которые на волне бирюлевских погромов обещали во всем помогать дружине, после того как все затихло, вместо помощи стали только мешать и ставить палки в колеса. Дружине, чтобы на законных основаниях выполнять свои обязанности, необходим полицейский в сопровождении, но их никто не  
Фотография: Илья Батраковвыделяет. «Ведь даже организовали специальную горячую линию для дружинников, но там никогда не берут трубку. Понятно, почему так происходит, — говорит Анастасия и трет большим пальцем об указательный. — Кто ж к своей кормушке-то подпустит. Работать нам приходится на голом энтузиазме. Бог им, конечно, судья, если они покрывают оккупантов».

Технология работы дружины простая: в районе регулярно сменяется патруль, который прогуливается по улицам и, если замечает что-то неладное — от неправильно припаркованных «газелей» до драк, — пытается разобраться своими силами или звонит 02. Проблем, по словам дружинников, после погромов меньше не стало. Анастасия перечисляет: резиновые квартиры никуда не делись; первые дни после погромов со дворов убирали припаркованные «газели», в которых, по ее заверениям, приезжие собирают металлолом, но сейчас они снова повсюду стоят; появилось много дагестанцев; вопреки обещаниям управы, кавказские кафе и рестораны не закрыты, работают кавказские сауны. «Их тоже обещали закрыть, — заверяет Анастасия. — Я сама видела, как туда машинами свозят кавказских дам нелегкого поведения, а они сидят на заборах и ждут клиентов». С кафе, квартирами и «газелями» дружинники пытаются бороться своими силами: снимают посетителей кафе на камеру, собирают и проверяют информацию о квартирах, фотографируют машины, собранное передают правоохранительным органам, но уверены, что дальше с этим ничего не делают.

Дружинники доходят до ТЦ «Бирюза», который в день погромов разгромили первым, — все работает. Тимофей проходит внутрь через кафе и многозначительно шепотом считает кавказцев, сидящих за столиками: четверо. Покупает сигареты и колу, выходит обратно на улицу, следующий пункт — сауна. По словам дружинников, в Бирюлево опасно ходить уже в шесть-семь вечера, как стемнело, и даже они, хоть и ходят группой, не хотят соваться в некоторые места вроде так называемого Гарлема за Покровским кладбищем. Туда если и ехать, говорит Анастасия, то только на машине инкассаторов, да и то не факт, что выберешься живым. «Туда даже патрульные не ездят. Никто ничего не услышит, машину заблокировать — как делать нечего», — утверждает девушка. Мимо дружины проезжает знакомый на суровом джипе, и они начинают шутить, что им нужен такой же, только с пулеметной башней сверху. «Настя! Давайте скинемся и купим БТР? Всего триста тысяч», — смеется Тимофей. «Ага, — отвечает она. — Ты пойдешь в электричке собирать, а я в метро».

Тимофей и Настя заверяют, что в погромах не участвовали и смотрели со стороны. Они уверены, что толпа «националистов, вооруженных арматурой», была кем-то спровоцирована, и не исключают, что это было сделано для того, чтобы очистить «Бирюзу» и овощебазу для кого-то. «Овощебаза все так же функционирует, кстати, — говорит Тимофей. — Ездят фуры туда-обратно». Еще они считают, что в те несколько дней, что Западное Бирюлево гремело на всю страну, здесь наконец-то было лучше. «Порядок в Бирюлево был всего три дня. Но неужели, чтобы в Западном Бирюлево был порядок, надо вводить сюда армию?» — недовольно восклицает Анастасия, стоя рядом со скейт-площадкой у ТЦ «Бирюза», примерно такой же, какая есть в Бескудниково. Вечером в день погромов на этой скейт-площадке сидели и стояли местные жители, взбирались на рампы, чтобы лучше видеть цепочку ОМОНа, которая то просто стояла, то неслась и повязывала кого-нибудь из местных жителей. Кто-то кидал в полицейских бутылки, остальные орали: «Менты! Зачем вы русских забираете?!» Дружинник Тимофей не сомневается, что бирюлевские погромы повторятся — и очень скоро: «Люди напряжены, им нужна только вспышка, хоть что-нибудь произойдет, и все будет еще хуже, чем было».