Полусекретная итальянская лавка на Черемушкинском рынке

Светлана Кесоян – в 1999-2008 гг. была ресторанным критиком «Афиши»
Фотография: facebook.com/lana.kesoЛохматый мужчина улыбается во весь рот. «Зарос щетиной, щербатый, горит на работе», — думаю я и утыкаюсь в прилавок. Не люблю разговаривать на рынке: это очень отвлекает от нелегких занятий — сначала созерцать, а потом выбрать что-то правильное, пусть даже не совсем нужное. Именно поэтому на рынок я беру минимум наличных денег. В противном случае целесообразность приобретенного товара никому не объяснишь. Даже самой себе. Сегодня пусть все эти лоснящиеся баклажаны и разухабистые тыквы, а также горы бархатистых фиолетовых слив и изумрудные пучки кинзы и укропа останутся сами по себе. 

В сумке и так уже болтается двухлитровая бутылка деревенского молока (жирность, как сказала продавщица, не больше 6%) и две емкости поменьше — со сливками («20% точно есть»). Плюс творог, масло, три горячих лепешки из тандыра. Прежде чем найти итальянскую лавку «У Лоренцо», куда надо идти с бокового входа и направо до конца, я пять минут погуляла по молочным рядам — получилось результативно.

Мужчина между тем не то чтобы пристает, но симпатизирует. То есть громко произносит «Ciao!», «Buongiorno!», «Bella!» и останавливается на «Cara!». Человек за прилавком изо всех сил пытается привлечь мое внимание и продать товар, так чтобы и ему, и мне было приятно. Благородная цель, искренний мотив.

На витрине лежит всего понемногу: кусочек овечьего, выдержанного вонючего, с черным перцем сыра — название не запоминаю, но такого я еще не пробовала. Влажные свертки с моцареллой. Полголовки грана-падано. Маслины – большие и маленькие, черные и бурые — и зеленые оливки. За спиной у продавца выстроились бутылки и банки с маслом и бальзамиком. Справа бурчит кофемашина. Он уже понял, что я тормоз, и варит мне капучино. Договорились, что я пью и решаюсь хоть на что-нибудь. 

Слева от входа в лавку стоят столы — высокие, как в баре, — и крохотная кухня с линией раздачи. Оттуда вдруг на щербатого, кучерявого и заросшего выдвигается грудастая женщина в фартуке. Она бойко выясняет что-то на итальянском и явно переключает на себя внимание. За столом сидит какой-то музыкант, гитара в чехле стоит рядом, — ест макароны, то есть пасту с мясом, «болоньезе без томатов», как сообщает мне второй гражданин, в фартуке и майке с короткими закатанными рукавами, — это вообще-то повар. Просто у него обед, и поэтому он трескает ту же пасту, что и музыкант. 

Поднимаю глаза: на грифельных досках много объявлений про курсы итальянского разговорного — тут на месте — и совсем немного про меню. Есть суп дня за 130 р., 190 р. стоит паста дня. К обеду дают куски свежей чиабатты или кукурузной буханки с плошкой оливкового масла — за копейки. Ломаешь, макаешь, ешь. Облизываешь пальцы. Вяленые томаты, артишоки, конечно, уже не так дешево. Если особо не углубляться, легко потратить пять сотен рублей. 

Прежде чем наливать суп, эти люди заботливо интересуются: «С курицей? Или с овощами?» То есть вегетарианец ты или нет? По факту супов дня две штуки. Глубокую тарелку не хватает сил доесть до конца. Суп пюре или минестроне — такое, каким кормят итальянские мамы дома, не по воскресеньям, а каждый день. Оторваться невозможно, и уже неважно — нарезка неидеальна или все овощи взбиты в крем. Спагетти аль денте — без вопросов. Гора пасты, густо сдобренная перченым прожаренным фаршем, влетает в музыканта с аппетитом. Повар свое уже умял. Я съела суп, запеченные баклажаны с сыром, выпила капучино и дала себе слово заезжать сюда почаще. 

У рыночных забегаловок есть свой романтический флер — мы ищем их повсюду и радуемся им как дети. Ноль дизайна, масса темперамента, крутая еда — все настоящее, без игр и модификаций на заданную тему. И если держать себя за горло, можно вообще не разоряться. Не то что я. После обеда взяла и купила трехлитровую банку артишоков в масле и двухлитровую с редкими таджаскими оливками, уже без косточек. Запасы, мол, сделаю на зиму. Заплатила 5800 р. И все потому, что у Лоренцо прокатывают карты.