Новороссия, санкции, кризис: 5 политологов отвечают на 5 главных вопросов

Что станет с проектом «Новороссия»?

Проект «Новороссия» был плодом воображения и ложного политического расчета и потерпел закономерное поражение. Сегодня уже ясно, что единственный сценарий, при котором возможно появление некоего государственного или протогосударственного образования на востоке Украины, — это полномасштабная оккупация этой территории российскими войсками. Но надеюсь, что до такого дело не дойдет. Несмотря на то что Россия поставляла ополченцам оружие, менеджеров и военных специалистов, создать там серьезное сепаратистское движение и видимость некой самостоятельной территории не удалось. Само по себе понятие «Новороссия» — это исторический и достаточно неопределенный термин, проекция его в актуальную политическую реальность — опасный, авантюрный ход. Если мы вспоминаем Новороссию, почему бы не вспомнить и другие исторические термины, такие как Казанское ханство, Восточная Пруссия или Новгородская республика? В результате мы окажемся в реальности, в которой любые границы могут быть поставлены под сомнение.

Россия не будет вводить войска, но точно будет продолжать прокси-войну. Причем, уподобляясь плохому руководителю проектов, будет все чаще менять не справившихся линейных управленцев на еще худших.

В глобальном контексте битва за Новороссию ведется между американской гегемонией, которая поддерживает Киев, и Россией, которая утверждает себя как полюс много­полярного мира. Это борьба за возвращение России в статус мировой державы. И в зависимости от того, кто выиграет в этой войне, мир будет либо однополярным, либо многополярным. Надо учитывать, что однополярность уже клонится к закату, есть уже другие поднимающиеся страны, так что в некотором смысле это битва за исторический тайминг. И нам предстоит увидеть, останется ли на своих местах украинская хунта, настаивающая на своей русофобской политике, или же Россия выступит гарантом прав и свобод русского мира. Если мы выигрываем, то русская цивилизация сохраняет свою идентичность, если нет, то мы падем жертвой этой евроатлантической украинизации. В результате победы, могу сказать, что осенью и далее, в течение 2015 года, появится такое явление, как Новороссия, совершенно новое, социально-политическое явление. Принципиально невозможно рассматривать в этой ситуации возвращение Украины в орбиту пророссийской политики, это нереалистично. Мы можем получить либо половину Украины с возможностью дальше давить на западную ее часть, либо ничего.

Путин — человек упертый и не любит, когда внешние обстоятельства заставляют его менять планы. А план его состоит в том, чтобы создать на Украине некий якорь, удерживающий Украину в поле российского влияния, будь то Новороссия, Донецкая республика или что угодно еще. Если бы в какой-то момент удалось перейти к мирным переговорам о федерализации и на Украине образовалось несколько субъектов с правом вето на решения друг друга, то условный Донецк мог блокировать решение Киева. Это бы институционально воспроизвело то равновесие «не туда и не сюда», которое существовало последние 20 лет. Такой вариант, наверное, Путина бы тоже устроил. Так как федерализация мирным путем не состоялась, он пошел военным. Рассчитывал ли он, что война пойдет таким тяжелым, затяжным путем, — непонятно. Но ближайшее время от плана зафиксировать на востоке Украины некую территорию, не подчиняющуюся Киеву, он не отступится. Если в ближайшие несколько недель украинские войска возьмут Донецк и Луганск, его план провалится. Но взять их непросто, в противном случае европейцы долго смотреть на то, как осаждается миллионный город на их континенте, не станут. Пока есть шанс быстрой военной победы, они ждут. Но угроза длительной гуманитарной катастрофы заставит их посадить украинцев за стол переговоров с Россией и ее протеже на Донбассе. И в этом смысле интерес Путина — войну продлить до тех пор, пока не начнутся переговоры.

Нас ожидает как минимум две драматических сцены. Одна, основная для нас, будет разворачиваться на востоке Украины, где в ближайшее время произойдут достаточно значительные перемены: война перейдет в партизанскую фазу и при этом, скорее всего, расползется по другим территориям страны. С другой стороны, будет идти политический процесс: Порошенко, надо понимать, президент милостью войны. Он победил как кандидат мира, но реально держится как военный президент. И как только война в нынешнем виде смягчится, он начнет шататься и станет нестабильным. В октябре будут украинские выборы в парламент, и это станут едва ли не центральные выборы во всей Европе. Борьба будет идти очень ожесточенно, и все это повлияет на новую карту Украины, хотя и Россия вряд ли сможет сыграть в этом значительную роль. Потенциал же большой войны сохраняется и будет сохраняться, пока не исчезнет линия фронта на востоке. Но даже с ее исчезновением война не прекратится, только уменьшится риск большой европейской войны.

Как будут развиваться отношения с Западом?

Рогов: Аннексия Крыма и война на востоке Украины обозначили новую геополитическую реальность для нашей страны. Как государство Россия открыто нарушила свои международные обязательства по предыдущим договорам и тем самым исключила себя из единой системы европейской безопасности. Отныне отношения с Западом — это противостояние. Запад принял стратегическое решение отдаляться от России и рассматривать ее как опасного игрока, которого нужно изолировать и сдерживать. Несомненно, все это совершенно не соответствует стратегическим интересам России и нанесет ей огромный вред. В мире практически никто так не действует. Мы как бы сошли с дороги мирового развития на обочину. Особенно плохо, что в глазах Запада то, что происходит в России, — это не только политика Путина, это еще ответственность всей страны, которая эту политику поддерживает.

Бобровский: Россия будет идти навстречу Западу по системе шаг вперед, два шага назад. То есть медленно, но верно превращаться в страну-изгоя, пока не сменится руководство. Это может произойти через год, а может через 15 лет. Авторитарные системы отличаются тем, что спланировать их развал невозможно.

Павловский: Сейчас формируется новая идеология в отношении России на Западе, и ее уже неправильно называть русофобией, так как русофобия — это культурный феномен, имеющий ограниченное хождение. А складываться будет платформа изоляции опасной России, такого карантина, направленного на все, что связано с Россией. Думаю, мы увидим это уже осенью.

Какой будет внутренняя политика страны?

Рогов: Неудача с отделением восточной Украины и другие геополитические промахи Кремля будут компенсироваться усилением давления во внутренней политике. Чем очевиднее будут становиться эти совершенные ошибки, тем сильнее будет потребность «зажать» оппозицию. Дальнейшие меры по монополизации государством всего и вся ведут (уже ведут, это реальность сегодняшнего дня) к установлению некоего неототалитарного режима. Выражаться это и дальше будет в распространении более жесткого политического контроля над разными сферами общественной жизни, над личной жизнью граждан, их поездками за границу, их активностью в интернете и вообще любой публичной активностью. Важно понимать, что аннексия Крыма, разрыв с Западом и движение к неототалитаризму — это единый пакет, который существует неразрывно. Принимая одно, вы автоматически принимаете второе и третье.

Бобровский: Чем еще могут удивить депутаты? Уже ничем. Даже если все 450 депутатов Госдумы пересекут Охотный Ряд, разденутся и совершат коллективное самосожжение на Красной площади во славу почитаемого божества, наблюдатели просто пожмут плечами. Возможно, некоторые отметят, что с эстетической точки зрения это было довольно отвратительное зрелище.

Баунов: Период авторитаризма без идеологии закончился года два назад, и наше политическое начальство перешло к авторитаризму с идеями. Они заметили, что в Европе довольно много скептических настроений по отношению к той же толерантности и мультикультурализму. Но средний европейский политик не может себе позволить сказать, что он против всего этого и за старую добрую христианскую Европу. А наши политики решили, что могут себе это позволить. Но тогда еще не было внешних врагов, и Путину в ситуации отсутствия экономического роста нужно было как-то людей сплотить, поэтому нашли врагов внутренних, пидорасов, толерастов, либерастов, усыновителей — убийц русских детей и прочую заблудившуюся Европу. А как только появился внешний враг в виде так называемых украинских фашистов — мы стали обосновывать запреты и цензуру не моралью, а борьбой с внешним врагом. Теперь проблема уже не в том, что люди полезут в интернет и развратятся, а в том, что полезут — а там враг. Но как бы то ни было, реально все это связано, как мне кажется, с личной обидой Путина на интеллигенцию и всяких образованных горожан, которые, по его мнению, стали зарабатывать, как европейцы, благодаря ему, но его не поддержали. А раз вы такие суки неблагодарные, тогда я пойду в народ. Ну и надо понимать, что человек стареет, утрачивает гибкость. А Европа по поводу прав человека, конечно, кричит и негодует и понижает всякие рейтинги. Но в мире есть молчаливое согласие: если страна ведет себя внутри жестко, но соблюдает правила внешнего поведения — бог с ней. Главное, чтобы это не лезло наружу, чтобы страна не финансировала сепаратистов, террористов и не пыталась рассказать остальному миру, как ему жить. Посмотрите на Саудовскую Аравию. Поэтому если даже Путин вернется к какому-то приемлемому внешнеполитическому поведению, но продолжит сокращение внутренних свобод — мир с облегчением вздохнет: ну слава богу, хоть к нам не лезет. А есть у нас твиттер, нет его — это мало кого волнует.

Грозит ли стране кризис?

Рогов: За 2011–2013 годы российский экспорт нефти и газа составил больше, чем за пять предкризисных лет с 2004-го по 2008-й. И при этом мы имеем нулевой рост экономики и спад инвестиций. Но мы этого не чувствуем, поскольку все глушится огромным болеутоляющим потоком нефтедолларов. Российский экспорт составляет более полутриллиона долларов в год. Условия для экономического кризиса начали формироваться во второй половине 2000-х годов. Это было связано с очень большими доходами от нефти и газа. На этом фоне институциональная среда в России ухудшалась, в то время как доходы людей росли. В условиях массированного перераспределения ренты рыночные стимулы в экономике ослабевали. В результате сегодня мы имеем совершенно неконкурентоспособную экономику, в которой люди привыкли получать много, несмотря на неумение производить конкурентоспособную продукцию. Это готовые условия для экономического кризиса. Единственная причина, по которой он до сих пор не развернулся, — цены на нефть. Но как только цены на нефть начнут снижаться, даже не слишком значительно, до 90 долларов за баррель, например, нам грозят серьезные проблемы.
Мы их не сразу заметим. Мы серьезно ухудшаем все макроэкономические и институциональные условия развития, но пока не чувствуем последствий этого. В результате с большой вероятностью нас ожидает радикальный, кризисный вариант. Когда это случится — сказать сложно. Но себестоимость труднодобываемой нефти и сланцевого газа быстро снижается благодаря развитию технологий. При этом уровень цен на нефть и газ, необходимые российской экономике для того, чтобы как-то держаться на плаву, падает. И это неизбежно приведет к кризису.

Бобровский: Вопрос в том, что считать экономическим кризисом. Если считать таковым отрицательный рост ВВП, снижение уровня жизни населения, вывод капитала и отказ бизнеса от инвестиций, то экономический кризис уже в разгаре. Если считать экономическим кризисом признание властями, что у нас экономический кризис, то таковой, возможно, мы не увидим никогда. По мере углубления кризиса настоящего мы будем видеть по телевизору все больше радостных вестей с полей и все больше репортажей о том, какие экономические трудности испытывает загнивающий Запад.

Баунов: У нас макроэкономические дела обстоят достаточно неплохо для того, чтобы не упасть резко. Долги небольшие. Правда, сейчас обрезали доступ к мировым деньгам, соответственно, расти нам будет труднее. Но сильно падать нам особенно не с чего. Тем более до украинской ситуации: Майдан начинался в 8 гривен за доллар, а сейчас 14. Такому у нас не с чего произойти. Но то, что мы весь мир напугали и оказались такими советскими и страшными, конечно, на рынок влияет. Деньги из России бегут. Кроме того, у нас все-таки очень маленький рынок, у нас денег в экономике крутится примерно как на тайском рынке, так что большой инвестор сюда идет с трудом. А сейчас уже вместо больших стали приходить маленькие. Но великой депрессии и дикого кризиса ждать неоткуда — если только мы не ввяжемся в какую-нибудь совсем дикую авантюру вроде похода на Одессу.

Павловский: Будет происходить пересыхание финансирования разного рода. С одной стороны, поток денег затруднится, добывать их станет сложнее. У нас всегда было трудно достать деньги для экономики, в то время как для всяких политических и квазиполитических проектов деньги были легкими. Все это будет подсыхать, и, значит, будут расти трения во всех звеньях межбюджетных отношений. А задача сохранить уровень лояльности бюджетников останется, она никуда не может уйти, это база текущей системы, так что, я думаю, все больше конфликтов будет между ястребами и голубями в экономической сфере. В каком-то смысле это борьба между рационалистами и хищниками, последние будут готовы рисковать какими-то секторами, для того чтобы сохранить легкие деньги в межбюджетке, а рационалисты будут стремиться сохранять баланс, но им для этого придется выйти в политическую сферу. Сейчас у нас экономика отделена от политики, и конфликт в ней был полупубличным, но в ближайшее время это прекратится. И я не жду никакого быстро оживления из-за импортозамещения — скорее здесь разовьется коррупция.

Главные политические силы, помимо президента

Рогов: Разумеется, я бы рекомендовал следить за Навальным, который остается самым ярким политиком нового поколения, Ходорковским, Сечиным, Патрушевым, Ивановым. Но это не самое интересное. Дело в том, что раскол российских элит уже произошел, просто пока он еще не вышел в публичную сферу. Речь идет о  глубоком конфликте, с одной стороны, элиты более модернизированной и способной к рыночной экономике и, с другой стороны, элиты, ориентированной на чистое перераспределение ренты и использование силы, чекистско-рентной элиты, так сказать. По мере того как ситуация в стране будет ухудшаться, раскол элит будет выходить наружу, и мы будем видеть новые имена. Причем это будут не только уличные политики вроде Навального, но и некогда лояльные люди, которые войдут в конфликт с путинской системой и станут делать на этом свой политический капитал.

Дугин: В России сейчас существуют две партии: партия введения миротворческого контингента и партия слива. Кто победит — пока открытый вопрос, все висит на волоске. И между этими двумя партиями тоже идет битва, битва за начало войны. И если победит партия слива Новороссии, то угроза войны с Украиной не будет снята, она будет перенесена в новые стартовые условия, в Крым. Но это будет совершенно другой войной, в гораздо худших условиях, это будет оборонительным и вынужденным столкновением. Так что от битвы за Новороссию и от того, какую позицию займут наши политики, сейчас зависит практически все, разве что кроме факта самого войны. Она неизбежна. С уверенностью могу сказать то, что перед нами год войны — внутри общества и вне его. И ничего уже не останется прежним.

Павловский: Самое большое изменение за эту весну и лето произошло с российским обществом. Произошла своеобразная украинизация России, произошло то, чего не было в новейшей истории, — раскол внутри общества, для которого Крым и Новороссия были лишь только поводом. Если мы возьмем наше общество, то у нас есть две равновеликие группы, которые совершенно не намерены друг с другом разговаривать, и это серьезный политический фактор. На Украине это было и раньше, но у нас ничего подобного не было со времен Гражданской войны. Это формирует новое поле политики, но политики раскола. И думаю, что возникнут новые политические проекты, направленные на усугубление этой позиции. Единственное, что нас тормозит в этом направлении, — это отсутствие свободы дебатов и создания политических инструментов. 

Но есть и другой фактор — рухнул авторитет центра. Теперь одни его поддерживают, другие нет, он по-прежнему ньюсмейкер, но не штурман и не учитель жизни. От него одни ждут чудес, в том числе и военных, а другие ждут неприятностей, но никто не ждет выверенной стратегии и каких-то правил нормальной жизни.

Есть еще ополченцы, которые будут возвращаться в страну постепенно. Несмотря на то что они немногочисленны, это сейчас центральная кадровая политическая группа ближайшего будущего, потому что это свободные граждане. Среди них, разумеется, есть госагенты, но их меньшинство. В основном это люди, которые сделали свой выбор и поставили на это свою жизнь. Это совсем другое качество гражданской позиции, она может не нравиться, но она является веской, и возвращение таких людей, как Стрелков, сразу создаст дисбаланс между ними и теми, кто занимает здесь какую-то позицию на диване. Новый политический спектр будет складываться вокруг этих людей.

Этот материал был опубликован в журнале «Афиша» №15 (375) с 25 августа по 7 сентября 2014 года.