Лучшие фильмы на свете «Синяя весна» Тосиаки Тоеды

На крыше японской школы черной краской написано: «Если знаешь, что ты счастлив, хлопай в ладоши». В школе учатся угрюмые подростки в черных костюмах, и смысл этой строчки из детской песенки у них перевернут с ног на голову. Самые смелые регулярно перелезают через ограждение на карниз и, отпуская руки, соревнуются друг с другом, кто сделает больше хлопков в ладоши, прежде чем земное притяжение и страх заставят снова схватиться за перила. Победивший считается главным в банде, хотя никакой банды, в сущности, нет. Есть несколько парней, ссорящихся друг с другом в грязных коридорах и туалетах за влияние, которое не на кого толком оказывать, цветущая сакура за пустым футбольным полем и бескрайняя жизнь в перспективе.

Фильмография Тосиаки Тоеды — тот случай, когда становление режиссера вполне прослеживается тематически и более-менее совпадает с этапами человеческой жизни: от портрета неприкаянного молодого агрессора — к разговору о семье и месте человека в мире. Максималистский «Pornostar» с героем, оторванным от контекста и стреляющим во всех на своем пути, многофигурная история про неприкаянных тюремных беглецов «9 душ», «Висячий сад» — более цельный и удачный фильм уже про семейный микрокосм, «Кровь перерождения» — медленный рассказ о смерти и чести в мифологическом средневековье с заплывами в медитацию, наконец, идущий сейчас по фестивалям «Monster’s club» — портрет условного японского Унабомбера, к которому в хижину являются и члены его семьи, и японские демоны. «Синяя весна» стоит в этом списке между первыми двумя, то есть приходится на период взросления, о чем говорит и заголовок, который, конечно, с английского переводится и как «синий», и как «грустный», а в японском это словосочетание используется, чтобы обозначить тот самый старший школьный возраст. Уже не такая условная, как «Порнозвезда», но еще не такая сложносочиненная, как «9 душ», «Весна» — манифест жестокой мальчишеской романтики, и среди фильмов Тоеды, когда-то сбежавшего из родительского дома в Осаке с двумя гитарами и пачкой денег, чтобы в Токио начать делать кино, не то чтобы совсем стоит особняком, но, пожалуй, выделяется своей ностальгической незамысловатостью.

Фильм начинается с момента, когда в поединке на крыше побеждает Куджо (Рюхэй Мацуда), суровый женоподобный мальчик, доказывающий свой авторитет специальным захватом носа — двумя пальцами он проделывает какую-то убийственную сливу, и вот его главный оппонент уже валяется на полу в крови. В следующие же пять минут одноклассники за спиной называют его волком-одиночкой, а сам он лениво признается лучшему другу Аоки, что ему «больше не интересны победы». Ему лень наказывать каких-то парней, прошедших мимо без должного уважения, и вообще, на первый взгляд, не очень-то нужно лидерство. Поэтому новый титул босса он носит с опасным пренебрежением, чего, разумеется, ему не простят ни Аоки, ни остальные условные подданные. С двадцатой минуты начинаются кровавые драки с рапидами под джей-рок, примерно тогда же вступает и лейтмотив — «а ты что будешь делать после школы?»; к середине эти слагаемые сливаются в общую картину беспричинного состязания в жестокости. Но фильм, в котором насилие просто ходит по улице и мало интересуется своими причинами, Тоеда к тому моменту уже, слава богу, снял, и «Синяя весна» (поставленная, кстати, по манге Тайо Мацумото, автора «Железобетона») этот перекореженный, жестокий японский пубертат делает предметом для умеренно-поэтического размышления о том, куда человеку девать себя, когда он уже понял, что решать придется самому, но еще не представляет себе, из чего и как надо выбирать.

Пока кто-то дерется, кто-то уходит в якудза, пацанская дружба превращается в лютое противостояние, а тюльпаны, посаженные главными героями, растут и засыхают, грустное и рассудительное добро, которое тут упаковано в фигуру карликового сенсея на должности садовника, выражается восточными сентенциями («Люди меняются, когда меняются», «Что-то в тебе рождается вместе с тобой, тут уж ничего не попишешь») и наблюдает за детьми и за клумбами с одинаковой безучастностью. Жизнь становится шире и больше, а значит — печальнее и сложнее, и из прозрачных планов весны на школьном дворе, действительно грустных и отдающих синевой, вырастает простое и неумолимое правило становления: люди меняются, когда меняются, и тут уж, действительно, ничего не попишешь.