Единого определения порнографии ни в законе, ни в правоприменительной практике, ни в юридической науке нет. В июне 2016 года в Уголовном кодексе появилось определение термина «материалы и предметы с порнографическими изображениями несовершеннолетних», которое практически скопировано с ряда международно-правовых актов, что было обозначено даже в пояснительной записке к законопроекту. У меня к этому определению много вопросов. Например, как судебная практика будет определять «полностью или частично обнаженные половые органы несовершеннолетнего», какая для этого будет необходима «степень» обнажения? Или как будут определяться «сексуальные цели» у данных материалов и предметов? Ведь сексуальность предполагает не только физиологическую сторону, но и душевные, эмоциональные реакции и переживания. Если имелась в виду цель вызвать сексуальное возбуждение у лица, воспринимающего порнографию, наверное, так и следовало написать.
Определение «взрослой» порнографии так и остается нерешенным вопросом. Есть определение информации порнографического характера в Федеральном законе от 29.12.2010 № 436-ФЗ «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию», но и оно не лишено недостатков, к тому же у этого закона узкая сфера применения. В литературе, да и в правоприменительной практике, называется много критериев, свойственных порнографии. Это непристойность, циничность, вульгарность, натурализм и детальность порнографии, направленность на сексуальное возбуждение и прочее. Все они, как можно заметить, очень оценочны и многозначны. В некотором смысле юристы беспомощны при выработке определения порнографии, поскольку приходится решать два наиболее сложных вопроса: как провести границу между порнографией и эротическим искусством, между порнографией и некоторыми научными изданиями. Для этого требуется помощь экспертов. Искусствоведы работают, на мой взгляд, с критерием вульгарности порнографии (если выразить это одним термином), на деле ими проводится анализ от 8–10 и более критериев проведения границы между искусством и порнографией. В этом вопросе юрист некомпетентен и полностью полагается на эксперта.
В процессе написания диссертации мне пришлось задуматься о формулировке определения порнографии. Я предложила определять это явление как информацию о половом сношении, мужеложстве, лесбиянстве, иных действиях сексуального характера, представленную в реалистической, детальной форме при отсутствии иной, кроме сексуальной, тематики и какой-либо проблематики, преследующую цель вызвать сексуальное возбуждение у лица, воспринимающего данную информацию, и не преследующую иных целей. Это определение тоже не лишено недостатков, содержит оценочные признаки и требует помощи эксперта, но, как мне кажется, оно проще хотя бы в плане количества критериев, по поводу которых необходимо обращаться к эксперту (реализм, детальность, отсутствие проблематики, узость тематики).
Чаще всего к содержанию порнографии относят также изображение или описание половых органов. Действительно, при изображении действий сексуального характера порнографическая продукция фиксирует внимание потребителя на гениталиях, тут и специфические ракурсы, и освещение. Однако в любом случае, когда речь идет именно об изображении некоторой сексуальной активности, не будучи экспертом, на бытовом уровне можно отличить то, что хочется назвать порнографией, от произведения, имеющего художественную ценность. Тогда как изображение половых органов вне сексуальных действий можно назвать порнографическим или нет только в зависимости от контекста. Изображение полового органа может визуально ничем не отличаться на сайте соответствующего содержания и на страницах медицинского пособия. На мой взгляд, решать этот вопрос исключительно в зависимости от контекста нельзя. Поэтому я и предлагаю порнографическими считать только изображения/описания действий сексуального характера.
Люди часто склонны воспринимать порнографию как обсценное представление или изображение. Что это значит? Традиционное определение — оно вне «сцены». Это нельзя показывать в социальных сетях, рассказывать студентам, описывать в газетах и демонстрировать по телевизору.
Неслучайно словом «порнография» или «порнуха» называют не только изображения половых актов с эрегированными членами. Так называют что-то непристойное, а иногда просто неприятное, выходящее за рамки приличий. Такое словоупотребление совсем не связано с сексуальностью.
Вместе с тем порнография создает норму переживания того, о чем не принято или невозможно говорить. Она выхватывает как будто естественное событие и овеществляет мыслимое — создает канон для наших фантазий.
Есть и другое использование слово «порнография». Фуд-порн, скай-порн — возбуждение чувств по поводу чего-то очень вопиющего, неприкрытого. Будь то сочность бургера или ничем не обусловленная красота неба.
Эти определения конструируются разными группами людей. В одной стране сосуществуют те, кто считает порнографией само слово «клитор», и те, кто полагает, что можно спокойно заниматься сексом на глазах у детей. Но эти люди разделены культурными и социальными нормами, которые одновременно действуют на них и ими же воспроизводятся. Поэтому никакого общего канона вывести нельзя.
Но табу изменчивы, так как меняется наша общественная жизнь, система медиа и сообществ. И люди оказываются более или менее способны говорить о порнографичном вслух и вытесняют то, что не в состоянии принять или увидеть.
Этимологически «порнография» — описание ремесла сексуальных рабынь (porne), проституток низшего класса, доступных всем мужчинам — гражданам Греции. Если верить словарю Уэбстера (1962 год), как изображение и/или описание «порнография» изначально имела культурный статус, но речь шла исключительно об описании жизни знаменитых гетер и почтенных куртизанок.
Самое распространенное определение: порнография — это вид сексуальной продукции с детальным изображением гениталий, откровенным описанием или изображением сексуальных действий. Порнографию от эротики отличает грубый натурализм, цинизм, сексуальное насилие над несовершеннолетними, умершими, животными. И женщинами. Заметим, женщинами — в последнюю очередь, хотя обновленный гендерный порядок де-юре запрещает насилие над женщиной. Именно демонстрируемое, тиражируемое и продаваемое насилие над женщинами, вошедшее в базовые «правила игры», остро ставит вопрос о порнографии сегодня.
В целом порнография как понятие в культуре далеко от однозначности и одиозно, говорим ли мы о «качественном порно на любой вкус» или «порнографии духа». Но я б не удивилась, столкнувшись с «порнографическим жестом», не имеющим никакого отношения ни к гениталиям, ни к сексу. Понятие имеет незадействованные смысловые потенции: порнографический — это еще и заметно нарушающий принятые правила.
В феминистских текстах существует полярное отношение к порнографии — не только «против» (что понятно и предсказуемо), но и «за». «За» — потому что существуют обоснованные опасения за гражданские свободы, исключенность квир-сексуалов и проституток из социальных конвенций, угроза цензуры и гонение на так называемое эротическое искусство, что бы это ни значило.
По мнению Сьюзен Зонтаг, порнография существует как, во-первых, социальный феномен, во-вторых, психологический и, в-третьих, как прием в искусстве. Первые два Зонтаг склонна считать групповой патологией и болезнью культуры. Тем не менее, считает она, подвергать цензуре эстетические приемы непозволительно в любом случае: «Нет таких эстетических принципов, которые повелевали бы исключить из набора материалов художника экстремальные формы сознания» (С.Зонтаг «Мысль как страсть»). Эта мысль не слишком популярна у нас. Пожалуй, в ней и впрямь многовато эстетства для общего социального договора. Как и в элегантном определении Роб-Грийе: «Порнография — это эротика других».
На мой взгляд, порнография как понятие связана не с выбором особенных визуальных и сексуальных образов, а с условиями их показа. Она требует скорее внимательности, чем запрета. Если порнография — «болезнь культуры», ее невозможно запретить и не следует игнорировать. С этим нужно работать, но с учетом аудитории. Научная конференция, слет регбистов или дискуссия феминисток запрашивает разного подхода к теме и показу.
Напомню, речь идет исключительно о конвенциях этого показа, но не об унижении человеческого достоинства, причинении вреда здоровью и угрозе жизни, что часто связано с функционированием порноиндустрии и отсылает напрямую к Уголовному кодексу.
Есть два взгляда на то, как формируется желание. В по большей части психоаналитической традиции говорится, что желания не было бы без запрета. Этому противостоит делезианская позиция, которая говорит, что стоит человека от всего освободить — и у него хлынет желание, он начнет свободно творить. То есть одни трактуют желание как нехватку, другие — как избыток. Этот спор разрешить непросто, но это напрямую зависит от того, что мы понимаем под порнографией. Некоторые люди понимают под ней как раз запрет и его нарушение. В этом духе, условно говоря, изображение пророка Мухаммеда — это порнография, потому что показывается то, что должно быть скрыто. С другой стороны, создается мнение, что порнография — это, наоборот, избыток сексуальности, который ты везде видишь.
Я не могу решить этот вопрос точно, но мне кажется, что запрет играет важную роль. На этом построена, например, логика хиджаба. С одной стороны, мы говорим, что хиджаб — это закрепощение сексуальности, и это мы говорим делезиански. Но на самом деле хиджаб — это создание сексуальности. Это создание нехватки изображенности, которая ведет к желанию. Если бы не было границы, возможно, не было бы и желания. Ну вот нудисты у меня лично никакого желания не вызывают.
Однажды я вместе со Светланой Басковой устраивал в центре «Красный» перформанс «68» (название связано с событиями 1968 года). Я презентовал текст, который был сделан бюрократически, как карта в поликлинике. Я подписывал каждый экземпляр, протягивал его участнику, и мы обсуждали с ним сексуальность. Начинал я вот с такого вопроса, который риторически задавал еще Агамбен: «Как вы считаете, люди в раю одеты или раздеты?» Так можно было понять, как у человека работает сексуальность: либо как у животного, у которого нет одежды, а сексуальность инстинктивна, либо как у человека, которому необходимо открепление взгляда от эрогенной зоны. Согласно психоаналитической трактовке, у сексуальности нет органа, это все время плавающая ситуация. И в этом смысле хиджаб — это радикально эротическая процедура, потому что это превращение тела, разбитого на разные эрогенные зоны, в единый пласт, по которому желание как бы скользит и тем самым собирается в нечто, может быть, даже более мощное.
И если в этом смысле говорить о порнографии, то я не считаю, что сегодня она вообще есть. Многие говорят, что мы живем в постпорнографическую эру. Я трактую это так: сейчас не существует напряжения между объектами и процедурами показа, которые составляли нечто вроде интриги. А если нет интриги, то нет и порнографии.