«Жестко и красиво»: 12 российских фотографов-документалистов, которых вам нужно знать

Мне сложно оценивать собственное творчество. Наверное, я просто люблю фотографию и везде ношу с собой камеру и штатив. В моих снимках отражено взросление в постсоветской России — мне нравятся образы, напоминающие о 1990-х и 2000-х годах.

На первом снимке — забытые после какого‑то спортивного соревнования воздушные шары. Это спорткомплекс небольшого подмосковного города, в котором я живу. На втором — мой друг в конце рабочего дня смотрит выпуск новостей. На третьем снимке изображена автобусная остановка, с которой я каждое утро ездил на работу.

Хорошая фотография — всегда больше, чем просто цепляющая картинка. В ней может быть рассказана история, отражена жизнь отдельного человека или даже целой страны. Как получается настоящая фотография? На работу над одной темой может уйти несколько лет, пока не начнут появляться глубокие кадры. Например, фото с девочкой и чупа-чупсом. Удача или кропотливая работа?

Я увидела их, почувствовала настроение и сделала кадр, который вошел в мой цикл «Белая грусть, черная соль», посвященный Костромской области. Девочка и ее подруга шли по обочине на окраине маленького тупиковогоСолигач — транспортный тупик. городка Солигалич в Костромской области. Я двигалась им навстречу. Они мне понравились своей отрешенностью. На фотоаппарат и мой интерес девочка отреагировала спокойно, оказалась общительной. Я сделала кадр.

Я буквально вжилась в этот мир. Я люблю и умею снимать в провинции, а с недавнего времени еще и живу в ней — переехала в Костромскую область после 20 лет в Германии. С интересом теперь наблюдаю, как меняется мое восприятие мира и визуальный язык.

С начала 2000-х я снимаю российскую провинцию — жизнь вдали от больших городов. Мальчика на мотоцикле я сфотографировал в селе Долгощелье на севере Архангельской области, в 1500 км от Москвы. Это была одна из многочисленных поездок на реку Мезень, в настоящий «медвежий угол» Русского Севера, где я работал над своим проектом «Мезень. На краю неба» об угасающей жизни северных деревень, о жителях, которые с трудом приспосабливаются к современной действительности и тоскуют по прошлому.

У меня не так много фотографий, где люди смотрят в камеру. Когда снимаю, стараюсь быть незаметным, не вмешиваюсь в ситуацию, только наблюдаю и жду нужного момента. Но в этом снимке цепляет взгляд мальчика — реакция на фотографа, чужака, вторгшегося в его мир. Он смотрит чуть исподлобья, не по-детски жестко, немного высокомерно. Вокруг ничего особенного не происходит, нет никакого действия, время словно остановилось. Но есть предчувствие, ожидание чего‑то.

Но обычно не знаешь заранее, где и когда встретишь интересный сюжет для этой истории. Просто выходишь на улицу и идешь куда глаза глядят. Не всегда понимаешь, что заставляет тебя поднять камеру и сделать кадр в какой‑то определенный момент. Чаще всего реагируешь на ситуацию интуитивно, на уровне ощущений. А получилось что‑то стоящее или нет, становится ясно только потом, при просмотре отснятого материала. Творческий процесс не заканчивается нажатием на кнопку, скорее наоборот, только начинается.

Поиск моментов, которые проявляют смысл и красоту повседневной жизни, поиск изобразительных средств, способных этот смысл передать, донести до зрителя.

Мне важно зафиксировать вещи, мимо которых мы не задумываясь проходим, потому что привыкли.

Губа лося — традиционное блюдо многих народов Севера и в том числе части моей семьи из русско-тунгусского сообщества. Я провела детство среди дикой природы Сибири, а подростковый период — в закрытой школе-интернате. Этот опыт сконцентрировал мой интерес на теме закрытых сообществ и границ.

Сложно выбрать одно фото, которое отражало бы мое творчество. Я решила поделиться фотографией из истории «Памятник своей беде», над которой работаю последние два года на Северном Кавказе. Впервые мы встретились с Ханифой Буружевой у Мемориала памяти жертв событийОсетино-ингушский конфликт — вооруженное столкновение на территории Пригородного района Северной Осетии, приведшее к многочисленным жертвам. осени 1992 года, на северо-западном въезде в Назрань, бывшей столицы Ингушетии. Наше знакомство началось со слов Ханифы: «Мой отец Буружев Осман Амиевич, мой брат Буружев Дауд Османович, мой брат Буружев Ибрагим Османович, мой брат Буружев Хизир Османович, мой дядя Буружев Магомед Амиевич, мой двоюродный брат Буружев Абдул-Азит Магомедович, — Ханифа показывала имена на траурной стеле, поясняя степень родства. — И моя тетя, здесь букву не дописали, опечатка, Буружева Мадинат Амиевна. Кстати, она была душевнобольной, совершенно недееспособным человеком».

Мемориал был открыт в 2014 году и посвящен осетино-ингушскому конфликту в Пригородном районе 1992 года. Этот вооруженный конфликт — первый в истории современной России. На одинаковых надгробиях с полумесяцем только имя и год рождения. Даты смерти нет. Ханифа склоняется над надгробием, но эта могила пуста.

Я с трепетом и уважением отношусь к людям. Моменты, когда можно застать их в естественной атмосфере, для меня бесценны.

Первая фотография сделана в деревне Нижняя Золотица, расположенной на берегу Белого моря, где живут поморы. Я тогда делал историю про добычу белькаБелек — детеныш тюленя. и застал на пилораме группу мужчин, которые занимались заготовкой дров.

Пришлый человек всегда вызывает любопытство и настораживает, но мой опыт позволяет расположить к себе в разговоре. Люблю этот групповой портрет: каждый герой со своим характером, настроением и позой.

Второе фото — работа из Архангельска. Я люблю совершенно разную эстетику, и жанровую, и портретную, но структурированные сюжеты с героями, расставленными по полотну, — это моя страсть.

На своем пути я делал много проектов, долгое время работал репортером, но сейчас для меня важна в первую очередь эстетика кадра, и в меньшей степени интересны многокадровые истории. Есть момент, и есть интуитивное ощущение. Я рад, когда удается сложить атомы в секунды, упакованные в рамку видоискателя, хотя это лишь мой взгляд наблюдателя на эту мерность.

Выбрать изображения, которые определяют тебя, как автора, — непростая задача. Потому что твой подход в творчестве определяют более сложные процессы. Часть из них — это совокупность знаний, принципов и ценностей, мировосприятие, а другая часть бессознательная, опора на ощущения и необъяснимая тяга к чему-то. Ты не всегда четко понимаешь, почему выбрал этот снимок, а не другой. Сейчас мне тоже было непросто сделать выбор.

Расскажу про один из снимков, хотя каждая фотография для меня по-своему особенная. Это портрет нежной Татьяны с цветком в мягком красном цвете из персонального долгосрочного проекта про любовь двух пожилых людей с синдромом Дауна в социальной деревне «Светлана» Ленинградской области. Меня впечатляло, как сильные чувства друг к другу могут затмевать всю темноту и несправедливость этого мира. В эту деревню я возвращаюсь уже седьмой год, и эти визиты стали частью моей жизни.

Татьяна умерла из‑за ковида, и для меня это была первая смерть в рамках личного проекта. Я тяжело проживала утрату друга и коллеги. Другой (Мари имеет в виду социологическое понятие «другой» в значении «не я» — Прим. ред.) для меня — это уникальный мир, голос которого важен и должен быть услышан. Поэтому я часто думаю про интересный концепт, форму и послание. Это еще и способ познать саму себя. По просьбе Тани я научила ее снимать на полароид, и мы сделали совместный проект — мир, где каждый показал свою оптику восприятия действительности.

Для некоторых зрителей мои фотографии кажутся слишком мрачными, депрессивными и абсурдными. Иногда в них есть черный юмор и немного патологии.

Меня не зря называют «сумеречным автором». Я стараюсь вытаскивать из общества явления и оформлять их в серии снимков или фотопроекты. В последнее время я не только снимаю, но и работаю с апроприациями, архивом, видео и коллажами; преподаю.

У меня много учеников разных возрастов и поколений. Каждый раз я клянусь, что это последний проект и, наверное, пора завершать карьеру. Очень хочется выучиться на бармена и разливать коктейли в теплой Азии. Но, как назло, идеи опять лезут в голову и не отпускают. Последние два года я работаю в стол, так как не вижу возможности для экспонирования и публикации.

Эти фотографии вошли в мою книгу «Домашний альбом России». Она выглядит как обычный фотоальбом, который есть в каждой семье, но в ней я представил Россию как человека — с его рождением, школой, браком и так далее. Параллельно жизни выдуманного человека разворачивается судьба страны.

Моей задачей всегда была документация процессов, скрытых под слоями жизни. Я стараюсь заключить в фотографию моменты и чувства. Иногда такие кадры получаются сразу, а иногда — через какое‑то время, когда обрастают новыми смыслами.

Летом 2020 года я отправилась с камерой в путешествие по водоемам Москвы. Мне хотелось побыть туристом, освежить замыленный взгляд, обрести новое ощущение знакомого пространства. С воды можно наблюдать, как промзоны и оживленные набережные парков, новостройки и пляжи плавно перетекают друг в друга, не конфликтуя. Разрезанные водной гладью, они соединены как слои пирога и показывают внутреннее устройство районов, которые я видела только с автомобильных дорог.

Взгляд с воды расшатывает привычную и одиозную структуру города. Если отказаться от нее, постепенно пересобирается новая карта местности.

В 2020-м этот проект стал для меня формой посткарантинного эскапизма, а сейчас — поиском дистанции с реальностью и бегством в далекое светлое будущее.

Около десяти лет путешествия по России были важной частью моей фотографической практики.

Примерно с 2013 по 2020 год я работал над проектом «Осеев», который вышел в формате книги. Для него я снимал так называемый социальный пейзаж утопического заброшенного мегаполиса — неудавшегося проекта массовой типовой застройки. Пустые многоэтажные дома, без жильцов и инфраструктуры, медленно разрушающиеся на какой‑то неопределенной территории. Многие спрашивали меня, как попасть в Осеев, но смысл в том, что на самом деле это все территория Москвы и Новой Москвы вокруг МКАД. В книге это, конечно же, указано, в авторском тексте.

Мой последний проект исследует российский пейзаж как пространство коллективной мифологии. Это пейзаж, за которым всегда есть литературный нарратив, образ из христианских текстов или фольклора.

Если говорить о творческом методе, то здесь нужно все поделить на составляющие. Визуальное решение обычно меняется в зависимости от темы проекта, картинка — это часть заложенной идеи, и она должна работать на зрительское восприятие.

Мой текущий проект посвящен современному старообрядчеству. Изображения сделаны в стиле фотографий конца XIX — начала XX века, чтобы ввести зрителя в некоторое замешательство: когда и кем был сделан кадр? Позже в нем обнаруживаются следы времени. Таким образом подчеркиваются преемственность и консерватизм, но мы все же понимаем, что речь идет о текущем моменте.

Время играет огромную роль в том, что я делаю, ведь почти все проекты длительные — это глубокое погружение в тему, занимающее, как правило, несколько лет. Так, например, работа над проектом «Право веры» идет с 2016 года. Важной частью моего творчества стали дополнительные материалы: архивы, видео, объекты и интервью. Иногда я получаю больше удовольствия от интересного разговора, чем от съемки.