Врач-эндокринолог в Городской клинической больнице имени С.С.Юдина
Сейчас возник ажиотаж вокруг немецкого L-тироксина (препарат, действие которого идентично гормону щитовидной железы. — Прим. ред.). Но существуют российские аналоги с другой дозировкой, и ее можно скорректировать. Рост спроса кажется мне немного раздутым, отчасти он связан еще и с тем, что назначение препарата бывает необоснованным. Медицинские сообщества — американское, европейское и российское — по-разному трактуют его необходимость.
Отдельно надо сказать, что большинство европейских фармацевтических компаний, даже отозвавших ряд препаратов, сразу обозначили свою позицию по жизненно важным лекарствам — они продолжат обеспечивать ими пациентов.
Непростая ситуация с сахарным диабетом первого типа появилась не сегодня и не связана с политико-экономическим контекстом. Среди пациентов и врачей существует предвзятое отношение к медикаментам российского производства. В клинической практике мы нередко видим, что действие аналогичных препаратов у одного пациента может отличаться. Но это поправимый процесс, который в большей степени зависит от врача и в меньшей — от лекарства. А пациент видит эту ситуацию так: ему прописали российский инсулин, и «сахар подскочил». Да, такое может быть, но нужно просто сменить дозировку. В любом случае у нас пока что нет дефицита инсулинов европейских фармацевтических компаний.
У нас также есть большой арсенал препаратов для лечения сахарного диабета второго типа — это не одна, не две и даже не три группы лекарств. Каждая из них вмещает в себя ряд аналогов, дженериков и препаратов с различными действующими веществами. И даже при дефиците какого‑то лекарства мы всегда можем подобрать эффективную комбинацию из двух-трех медикаментов.
Возможно, не будет хороших материалов для лечения людей с диабетической стопой (поражение тканей стопы у человека с сахарным диабетом. — Прим. ред.). Но есть перспективы в развитии российских аналогов — например, хороших перевязочных материалов. Мы находимся на том конце информационной цепочки, где сложно что‑то предугадывать. Но если мы говорим про сегодня, то я не вижу серьезных причин для беспокойства. По крайней мере, у эндокринологов.
Клинический директор Mental Health Center
Сейчас в России возникли перебои с лекарствами, однако пока непонятно, связаны ли они с нарушением поставок или это дефицит, вызванный тем, что пациенты запасаются препаратами. Приходится прописывать российские аналоги. Почти у всех лекарств есть такие, хотя некоторые, например, тразодон, заменить нечем. Я надеюсь, что проблемы будут решены поддержанием поставок от зарубежных компаний и, возможно, увеличением доли импорта из Индии.
Санкции и уход заграничных компаний практически не отразились на нашей сфере с точки зрения сырья или организации процессов. Пока мы почувствовали только трудности с некоторыми лекарствами и нехваткой бумаги. Также есть сложности с оплатой услуг для иностранных клиентов. Но главное — это, конечно, потеря зарубежных связей. Например, российское общество было исключено из международной психологической ассоциации, а научные конференции были отменены или приглашение России стоит под вопросом.
В настоящий момент на ряд услуг, особенно психологических, наблюдается небольшой спад, что, скорее всего, объясняется перераспределением расходов у людей в сторону более критичных для них вещей. Однако на первые психиатрические приемы спрос, наоборот, не снизился, а даже вырос, так как состояние людей резко ухудшилось. Думаю, что в дальнейшем количество обращений будет только увеличиваться.
Огромную проблему я вижу именно в нарушении международных связей и в том, что остановлены многие исследования. Это грозит тем, что новые лекарства будут поступать с сильной задержкой или вообще не будут регистрироваться на территории России. А также мы будем с опозданием узнавать о новых методах лечения и диагностики заболеваний. Пока я не знаю решения, кроме как оставаться на связи с коллегами, кто еще готов общаться, поддерживать, учить друг друга в сообществе и повышать уровень знаний внутри страны.
Врач-онколог, хирург, руководитель онкологического направления клиники «Рассвет»
К сожалению, те или иные проблемы с доступом онкобольных к современным противоопухолевым препаратам я наблюдаю регулярно — ко мне обращаются пациенты со всей России. Сложности в получении лечения возникают, даже если есть четкие показания и выполнены все требования. Это не значит, что человек останется без лекарств. Формально практически всегда можно назначить что‑то менее современное. Такой подход позволяет обеспечивать лечение даже в странах с низким уровнем медицины, но мы же не хотим к ним относиться.
В текущей же ситуации эти проблемы будут только нарастать. Во многом это зависит от решений, которые будут приняты в ближайшее время. Безусловно, есть вещи, которые от нас не зависят, — мы не можем прогнозировать политико-экономические обстоятельства и то, как они будут влиять на фармрынок. Но в целом если все будет идти так же, то серьезные проблемы с наличием противоопухолевых препаратов могут начаться через пару месяцев, а по некоторым позициям они уже есть.
Разумеется, у клиник, особенно государственных, есть определенный запас — препараты, оборудование и расходные материалы закупают наперед. Поэтому прямо завтра дефицита не возникнет, но все происходящее не может не отразиться негативно. Даже если западные фармкомпании не перестанут поставлять противоопухолевые препараты, логистические цепочки уже нарушены. Подавляющее большинство современных таргетных или иммуноонкологических медикаментов разрабатываются и производятся за рубежом. Биоаналоги есть, но это очень небольшая часть. Также с увеличением курса доллара и евро цены вырастут, что скажется на объеме закупок.
Не менее важная проблема — расходные материалы и комплектующие для ремонта и обслуживания медицинской техники. Сюда относятся даже одноразовые хирургические инструменты. Оборудование все западное, оно нуждается в эксплуатации и запасных частях. Еще многие крупные иностранные фармкомпании прекратили набор новых пациентов из России в международные клинические исследования, которые позволяли получать самое современное лечение оригинальными препаратами, находить в сложных ситуациях новые и ранее недоступные опции. Это важное и драматическое событие.
Врач-инфекционист Первого Санкт-Петербургского государственного медицинского университета имени И.П.Павлова, исследователь Европейского университета в Санкт-Петербурге
Пока что перебоев с терапией для ВИЧ-позитивных людей я не наблюдаю, но они будут, а препаратов от гепатита C у нас и так не было. Есть инфекционные медикаменты прямого действия, которые появились десять лет назад. Изначально они были очень дорогими, но постепенно компании разрешили производство дженериков некоторым странам. К сожалению, России в этом списке нет. У нас зарегистрированы только два — три наименования действующих веществ из группы. При этом они все равно остаются дорогими, а на государственные льготы стоит большая очередь. В основном от гепатита C в России лечат интерфероновыми схемами — они менее эффективны и имеют больше побочек.
Еще один важный момент — многие препараты, например, от онкологических заболеваний, проходили клинические испытания для регистрации в России. Когда регистрируется препарат от зарубежного производителя, отправляются в том числе биологические образцы, на которых делают анализы. В связи с санкциями и закрытием воздушного пространства над Европой транспортировка усложняется.
Этого можно было бы избежать, если бы последние десятилетия наука в России развивалась быстрее. Мы сделали многое, но, например, наша медицина не знакома с public health (медико-социальные инициативы, направленные на охрану и повышение здоровья населения. — Прим. ред.). Один из примеров — программа обмена шприцов. Если людям с наркозависимостью не выдавать чистые шприцы в пунктах приема, они будут пользоваться одними и теми же, возрастет количество ВИЧ-инфекций, гепатита B и C. У нас эта деятельность незаконна, такими программами в России занимаются некоммерческие организации в очень маленьких объемах и отдельных городах.
Люди будут получать более старое и менее эффективное лечение, уровень терапии рака молочной железы и других заболеваний снизится. Мы будем отставать по самым прогрессивным областям, где требуются высокие технологии, — это онкохирургия, протезирование, сосудистые операции, так как все разработки в этих сферах были внешними. Но это станет заметно не сразу, пока есть запасы.
