«Мать называла меня проституткой»: люди рассказывают о насилии после видео Елены Прокловой

Я считаю, что неправильно молчать, есть вопросы, которые могут навредить многим людям. И раскрытие моей тайны может многих уберечь. Я не хочу, чтобы молоденькие девочки, которые мечтают стать актрисами, так же попались, как я.

Всю жизнь я считала себя какой‑то неправильной, не такой, как должна быть, что я, наверное, переступаю какие‑то моральные устои. Я прожила такую жизнь женскую, которую я никому бы не пожелала. Со стороны, наверное, кажется, что я такая счастливая, удачная, успешная, все у меня прекрасно и гладко. А кому известно, как я по-настоящему ее прожила, кроме меня самой?

Во взрослую, сексуальную, жизнь все входят по-разному. И это прекрасно, когда это влюбленность, когда это романтика, когда это вера в лучшее. А у меня другая судьба. Меня в эту взрослую жизнь окунули, как в лужу с грязью.

Когда у меня начинаются отношения, какой‑то роман, как только дело доходит до секса, моя первая реакция — закрыться, скрестить ноги, потому что я этого боюсь. Этот страх преследует меня с детства.

Когда мне было двенадцать лет, я впервые узнала, что такое внимание мужчин. Я снималась [в фильме], по-моему, снимали где‑то в Карпатах. У нас была гостиница с длинными-длинными коридорами, очень плохо освещенными и иногда вообще не освещенными. Я жила в одном конце коридора, а главный режиссер — в другом. И каждый раз у нас были репетиции съемок следующего дня. И после репетиции, когда мне надо было уже идти домой, меня подстерегал в коридоре взрослый мужчина, который зажимал меня к стене, в каком‑нибудь дверном проеме, забирался ко мне под мои кофты… А у меня тогда только начинала расти грудь, это было больно, а он меня щипал. Он пытался забраться ко мне в нижнее белье. Кому я могла об этом рассказать? Я просила кого‑то проводить меня, но все были заняты, все бежали к себе в номера. Это был второй режиссер этой картины, взрослый мужик. Я как сейчас помню его голубые наглые глаза. Ему доставляло удовольствие, когда я кричала, что мне больно.

С родителями раньше было не принято разговаривать на эти темы. Интернета не было, где можно было все это узнать, подружек не было. До тринадцати лет я думала, что если сильно целоваться, то могут родиться дети. А тогда для меня это вообще был шок. Мне было больно и стыдно.

[Это был не единственный случай] когда мне было 15 лет и я снималась в другой картине, ко мне воспылал чувствами известный актер. Я была влюблена в него, это был мой кумир. Он сказал, что будет готовить меня к поступлению в институт во МХАТ. И после съемок он увез меня в лес — а мы снимали натуру в лесу каком‑то — на какую‑то потайную дорогу. И сказал: «Ну давай мы будем с тобой проходить басню, читай ее». А сам подошел ко мне сзади, взял за грудь, прижал к себе, к своему возбужденному… И когда я сказала: «Ой, что вы делаете?» Он ответил: «Тихо. Ты просто меня слушай». И он перемежал эту басню с какими‑то действиями, клал мне руки между ног.

Я когда вспоминаю эту девочку бедную, которую заставляли раздеваться, которую склоняли к оральному сексу… Это все страшно. Это было так ужасно, что приводило меня в ступор. Он говорил: «Ты должна меня слушаться, я тебя люблю, я должен сделать тебя женщиной». Я отвечала, что не хочу, что меня тошнит и мне не нравится это все.

Я должна была трогать его член, который я ненавидела. Я хотела убежать, скрыться, провалиться сквозь землю.

Он раздевал меня, заставлял меня лежать рядом голую. Он сам себя удовлетворял, ему этого было достаточно. Мои слезы и мольбы [отпустить], мне кажется, доставляли ему удовольствие. [Ему нравилось] что он принуждает, насилует, что я рыдаю, что я сопротивляюсь, что я закрываюсь.

Он пытался принудить меня к сексу, но я отвечала, что девственность должна быть отдана только мужу. Он говорил: «Я разведусь». Пытался научить меня оральному сексу. Заставлял помогать ему. Я падала на колени и говорила, что не хочу, что мне неприятно, что мне противно и чтобы он отвез меня домой. Но это человек, который умел заставить.

Очень часто это происходило в лесу, в машине, в каких‑то темных подворотнях. <…> Это длилось на протяжении почти двух лет. Это было не только во время съемок фильма, но и потом. Он приезжал ко мне почти каждый день. И это отношения удава и кролика. Он говорил: «Ни в коем случае не рассказывай родителям, они ничего не должны знать». И я не говорила.

Однажды пыталась сказать об этом маме. Упала перед ней на колени: «Мамочка, помоги, я не знаю, как мне быть. Мама, мне плохо». Она сказала: «Лен, ну хватит. Это твои актерские штучки». И ушла к себе.

Когда я поступила в институт, мы с бабушкой уехали отдыхать на побережье Черного моря, и меня вызвали в переговорный пункт. Я пришла, а он говорит: «Я больше не могу терпеть, я прилетаю к тебе завтра, скажи, что едешь на экскурсию». Он забрал меня, увез в горы. Это опять повторилось, и он улетел. Он настолько был болен, что готов был прилететь на один день, чтобы удовлетворить свою изощренную форму сексуальности. Это извращение, это не любовь.

Он приходил к моим родителям и просил моей руки. Говорил, что влюблен в меня безумно и что только ждет моего совершеннолетия, чтобы развестись с женой. Родители вызвали меня к себе на очень серьезный и страшный разговор. Они потом со мной разговаривали [с неким пренебрежением]. Он то женой предлагал его быть, то любовницей. Говорил: «Я умираю, я без этого не смогу жить, мне больно, плохо, мне это необходимо, ты должна». Как я теперь, уже пройдя жизнь, понимаю, что это был такой набор извращенца.

Он был одержим, он прилетал ко мне с гастролей, он приезжал ко мне в Болгарию, когда я была там на кинофестивале. Он мог позвонить мне среди ночи и сказать спуститься в подъезд. Я спускалась, а он там себя сам удовлетворял.

И все это продолжалось до тех пор, пока меня не спас мой первый муж Виталик, за что я ему безумно благодарна. Что он [актер] вытворял, кричал: «Ты не имеешь права, это все мое! Какой муж? Какое замужество?» А когда узнал, что я беременна, это вообще был такой скандал. [Он говорил:] «Ребенок может быть только от меня, ты не должна этого делать!» Это было жестоко, он иногда даже бил меня.

А я действительно влюбилась в Виталика. В его доброту, эрудицию, за то, что у него отсутствует эта похотливая, мерзкая форма общения. <…> Когда в моей жизни был первый секс, с Виталиком, полноценный, нормальный секс, когда хочется детей вместе завести, когда хочется семью иметь. И когда это случилось, у меня было обилие крови, все это текло. И вдруг я услышала от него: «Лен, ну зачем ты это все разыгрываешь? Зачем ты разыгрываешь свою девственность, когда я прекрасно знаю, что у тебя был роман с этим актером?» То есть я, как идиотка, берегла эту девственность, которая оказалась никому не нужна, и в нее даже никто не хочет верить.

К сожалению, с этой историей у меня пропало доверие к мужчинам. Особенно после того, как Виталик мне сказал, что я разыграла это все. И до сих пор, когда меня спрашивают: «У тебя был роман с этим актером?» — я говорю «да». Только можно назвать это романом? Это можно назвать любовью?

Об этом надо рассказывать, это нельзя таить, этого нельзя стесняться, потому что это не стыдно, это не твои поступки. Это поступки этих мужчин.

«В 7-летнем возрасте меня, когда мама работала в ночную смену, домогался мой отчим. Когда она уходила на работу, я сначала спала в ванне всю ночь, потом убегала из дома и спала в подъезде. Когда маме рассказала, почувствовала облегчение, думала, заступится. Не заступилась. Сдала в школу-интернат. После этого мы с мамой отдалились, у нас никогда не было доверительных отношений. Сейчас мне 64 года. Где‑то лет тридцать назад попыталась с ней поговорить на эту тему, она обиделась так, что не общались с ней больше двух лет. Надеялась, что, может, она с возрастом осознает и попросит у меня прощения, потому что меня до сих не отпустило — пишу, а слезы ручьем. Сейчас маме 90 лет, ухаживаю за ней я, единственная дочь. Сегодня тру ей на терке морковь и думаю, делала ли она для меня это когда‑нибудь в детстве? Следите за своими детьми, разговаривайте с ними, сейчас это легче проследить. Елену не осуждаю, выпустила из себя эту детскую обиду и боль. Только надо было это сделать раньше, при его жизни. При его должности и популярности неизвестно, сколько он душ еще исковеркал!»

«Когда мне было 12–13 лет, к нам часто заходил сосед-пенсионер и, когда родителей не было дома, обнимал меня и „шутливо проверял“, растет ли грудь, сильно прижимался. И так было в течение года много раз. Мне было противно, до сих пор помню его и его противный запах. И так же, как Елена, я не рассказывала никому. Это была середина 1970-х. Я ненавидела и боялась его, а в доме он был уважаемым соседом. Когда Елена рассказывала об этом, это полностью обо мне и моем состоянии! Ужас, но всю жизнь я думала, что мне не поверят. Но это так! Похотливые старые извращенцы есть во все времена!»

«Я такое же пережила, только в еще более раннем возрасте. Поэтому пишу и рыдаю при одном только воспоминании об этом. Мать привела отчима, который только вышел из тюрьмы, мне было 9 лет. Она уходила в ночь на работу и однажды положила меня к нему в постель, сказав, что это мой папа и мне не будет так скучно без нее. И тут я попала в ад. Он меня не изнасиловал, но все его противные манипуляции, которые он постоянно со мной проделывал, у меня вызывали страх, отвращение и ненависть. Я неоднократно умоляла мать с ним развестись.

<…> Я уже даже поверила, что я во во всем виновата. Мать ведь мне ставила в упрек, что я сразу ей это не рассказала, значит, это мне нравилось. А я не могла, не могла, было страшно и гадко».

«Мне повезло. Меня взрослые дяди зажимали, но получалось увернуться. Это было жутко, особенно в обстановке, когда даже маме говорить было почему‑то стыдно. А уж папе тем более. Раза четыре было, пока я не стала отвечать как взрослая женщина. В 1990-е иголку с собой возила, чтобы воткнуть в шаловливые ручонки, если что. Но все равно оставило это свой отпечаток, долго боялась мужчин. Да и сейчас боюсь».

«Мне 62, и я тоже в детстве неоднократно сталкивалась с действиями противоположного пола, которые отразились на моем отношении к нему. Маме не рассказывала, тогда не принято было, потому что стыдно. Эти эпизоды были, когда мне было 8 лет, [это был] отец моей одноклассницы, к которой я пришла в гости. И в 11 лет мы с мамой ездили в гости в Азербайджан к знакомым, там 32-летний женатый человек руки распускал. Ну а уж когда девушкой стала — вообще беда: эти сальные взгляды, мерзкие речи о том, что они бы хотели со мной сделать…»

«Я ездила к тете в деревню (очень давно было, лет сорок пять назад), там папа насиловал старшую дочь, когда мама ходила на вечернюю дойку. Он угрожал ей, чтоб она маме не говорила. И она терпела и боялась. Потом все вскрылось, папа совершил суицид, а мама обвинила дочь. Дочь ушла жить к бабушке. Хорошая была, тихая девочка. Представляете, в деревне как было жить этой девочке! Поэтому жертв и среди девочек, и среди мальчиков было достаточно, и дети боятся об этом сказать, стыдно, да еще и обвинят их в этом».

«У нас в городе в детской поликлинике был врач-хирург, не знаю, живой он сейчас или нет. Когда приходили к нему на прием, меня удивляло, почему доктор так странно рассматривает меня, а потом дочку. Просто пожирает глазами. Сейчас я понимаю! Он на приеме сидел в белом халате, который был открыт на очень много пуговиц, из‑под которого торчала его волосатая грудь. Все стало ясно, когда моя девочка попала в больницу. Как раз в ту ночь оставался дежурным этот врач. Не сразу, прошло время, когда дочка мне рассказала, что он ночью заходил в палату, где лежат девочки, подсаживался на кровать к детям, и к моей дочери тоже, и говорил, что нужно сделать массаж на животике. Они соглашались, а он лез в трусики ребенка, доставал член и мастурбировал. Дочка моя испугалась и убрала его руки, а он перебрался на девочку рядом. Я когда узнала, была в шоке! Думаю, что об этом многие знали или догадывались, но молчали!»

«В 1996 году надо мной надругался родной дядя, мне было 8 лет. Он меня шантажировал, пугал меня газовой трубой, если я расскажу про то, что он совершил. Не только эта актриса настрадалась, также есть и мальчики, которые в далеких годах собственной жизни настрадались. Я помню, как мне было больно, как он бил меня и ударил в ванной, и смутно помню, как потерял сознание, и, когда проснулся, у меня болело тело, мне было больно и морально, я был раздавлен. Моя жизнь после этого была адом. Мне было так все это страшно пережить. Я боялся всего и всех.

После я рос, и потом все-таки психическое состояние дало о себе знать, я прошел круг таких страданий, что в свои 34 года я весь седой. Народ, учите своих детей быть с вами откровенными, давайте шанс своим детям говорить вам правду и никогда никому не отдавайте своих детей».