Как отличить благотворительную организацию от мошенников?
- Обратите внимание на информационные ресурсы (в частности, соцсети и сайт) организации.
Светлана Мамонова: «Если посты публикуют очень редко, например, раз в месяц — этого мало и может насторожить. Благотворительная организация, которая реально оказывает помощь, ведет соцсети оперативно и системно. В постах должна быть информация, которую можно перепроверить.
- У настоящих благотворительных организаций прозрачная отчетность.
Наталья Шведовченко: На сайте должны быть документы о денежных поступлениях и тратах, чтобы вы могли найти свое пожертвование и то, как оно было потрачено.
- Большое количество фондов размещены на известных краудфандинговых платформах. Проверьте, есть ли фонд в списке «Нужна помощь», «Добро Mail.ru» или Фонда президентских грантов.
Елизавета Муравкина: Эти организации, как правило, тщательно проверяют фонды. Если он есть у них на сайте, можно без сомнения начинать сотрудничество.
- Проверяйте репутацию: отклики подопечных, коллег по сектору, публикации.
Елена Грачева: Выбирайте фонд так, как стоматолога или школу для ребенка.
Я вижу, что на лечение ребенку собирают деньги прямо на улице. Вроде так нельзя делать. Как мне поступить?
Фонды не собирают пожертвования на улицах, волонтеры не ходят по электричкам, не стоят с боксами на светофорах.
Елена Грачева: Я подхожу, прошу предъявить документы, на основании которых ведется сбор. Если он идет на улице, должны быть договор с местной администрацией об установке ящика и уставные документы организации. Если их нет, я звоню в полицию.
Как в благотворительных организациях решают, кто из обратившихся на самом деле нуждается в помощи — а кто нет?
- Пример № 1: фонд помощи пожилым людям «Долго и счастливо»
Здесь для начала оценивают доход обратившегося человека (не только размер пенсии, но и все дополнительные выплаты), а в случае сомнений запрашивают выписки по банковскому счету. Еще один критерий — медицинские документы должны быть из государственных учреждений, а не из частных клиник. Также специалисты фонда узнают, может ли пожилой человек получить бесплатную государственную помощь.
Наталья Шведовченко: По нашему мнению, если человек может лечиться в частной клинике, то вероятно, что он может сам купить нужное лекарство. Пожилые, которые решают обратиться в фонд, чаще всего уже прошли все инстанции и остались в безвыходном положении.
- Пример № 2: благотворительный фонд AdVita
У фонда есть несколько базовых принципов. Первый — в нем не оплачивают лечение, если его можно получить вовремя и бесплатно от государства («наша задача помочь пациенту это сделать»); не оплачивают «методы с недоказанной эффективностью», а также лечение за границей («потому что у нас нет таких денег»). Второй — все расходы, кроме плановых (оплата реактивов для лабораторий, жилья для подопечных или работы паллиативной службы), обсуждают на еженедельном совещании с директорами фонда, сотрудниками и экспертами.
Елена Грачева: Мы можем принять решение, только сложив всю информацию. Сотрудники службы сопровождения подопечных заранее выясняют материальное положение семьи и другие обстоятельства, которые могут повлиять на решение. Специалист по работе с клиниками и поставщиками заранее находит нужное лекарство или метод исследования по оптимальному соотношению цены и качества и узнает, есть ли отсрочка или придется платить сразу. А отдел фандрайзинга сообщает, есть ли у нас на это средства. Если нет, то есть ли вероятность, что соберем их в нужные сроки.
Мы платим государству налоги, которые должны идти в том числе на помощь. Зачем жертвовать деньги дополнительно?
Светлана Мамонова: Во всех странах, в том числе в развитых европейских, правительство делает только часть. Пожертвования на поддержку нуждающихся нужны обязательно. Вопрос в другом: насколько эффективно наше государство тратит бюджетные средства?
Елизавета Муравкина: К сожалению, система взаимоотношения государства, фондов и общества не очень совершенна (хотя есть подвижки). Конечно, хочется, чтобы пришло время, когда государство сможет закрывать все потребности, а фонды будут выступать как экспертное сообщество. С другой стороны, никто не отменял такое понятие, как соучастие, сопричастность. Принимая решение помочь кому‑то, мы делаем это в том числе для себя. Мне кажется, если у нас будет системно развиваться благотворительность, начиная с работы в детских садах и школах, то это позволит обществу стать более толерантным».
Елизавета Олескина: Есть множество ситуаций, когда невозможно получить помощь официально — или это очень долго. А в случае системных проектов есть серьезное ограничение — они требуют большой работы по изменению законодательства, решению финансовых вопросов на уровне государства. Это нельзя сделать быстро, и эффект от них получается не сразу. А многие просто не могут ждать, когда он наступит.
Елена Грачева: Во-первых, приоритеты нашего государства таковы, что бюджет здравоохранения — около 5% от общих расходов, а программы «Национальная оборона» — 14,5%. И пока не видно, что это поменяется в обозримом будущем. Во-вторых, государственные деньги часто нерационально расходуются из‑за страшной забюрократизированности, коррупции при госзакупках и неверно поставленных задачах.
Это значит, что потом понадобятся деньги для лечения осложнений или на пожизненное содержание инвалида, хотя этого можно было избежать.
Я понимаю, зачем жертвовать на детей: это наше будущее. Но зачем на пожилых? У них ведь есть пенсии и дети.
Наталья Шведовченко: Сейчас мы работаем с обращением 66-летней женщины. У нее два тяжелых заболевания, по одному из которых нужны лекарства примерно на 300 тыс. рублей, а ее пенсия — 11 тыс. Еще в этой семье есть 91-летняя бабушка с тяжелейшей деменцией и 40-летняя дочь с двумя детьми. Она должна ухаживать за мамой и бабушкой, которые не ходят, и не может заработать 300 тыс. в месяц.
На остальное остается всего 5000. Можно ли полноценно прожить месяц на эти деньги? Думаю, нет. У нас много подопечных, которым мы помогаем продуктами и которые без нас голодали бы.
20 лет жизни ребенка — огромный период, в течение которого он превращается в полноценного члена общества. С 60 до 80 — те же 20 лет, они не короче и не хуже. Но почему‑то мы как общество отказываем пожилому человеку в понимании, что эти 20 лет — такие же, как в начале. И хочется прожить их без боли, видеть и слышать, иметь возможность поехать в парк, позвать гостей и накрыть на стол. Но с пенсией 11 тыс. рублей это технически невозможно.
Елизавета Олескина: Старость — наше будущее, мы все туда движемся. И у детей будущее — это сначала жизнь рядом с бабушками и дедушками, далее забота о пожилых родителях, а потом собственная старость.
Вместе мы меняем сознание всего общества, показываем достойную старость, что в любом возрасте человеку нужен не «стакан воды», а самореализация, возможность узнавать новое, делиться опытом, быть востребованным, одним словом — оставаться собой. Так что жертвовать на помощь пожилым — разумно. Это инвестиции в будущее, в том числе свое и своих близких.
Пенсии — отлично, миллионы людей живут на них и ничего не просят (кто‑то стесняется, не знает где просить или научился жить на скромные суммы), но не секрет, что этих денег часто не хватает на довольно насущные вещи. У нас много подопечных, кто выбирает, купить на зиму дрова или таблетки от давления. Или отдать пенсию внукам, которые не могут найти работу и бедствуют, а самому остаться вообще без средств к существованию.
Если я приду к вам волонтером, меня возьмут?
Елизавета Муравкина: В первую очередь человек должен решить, кому и как хочет помогать. Есть разные формы волонтерства: корпоративное, интеллектуальное и так далее.
У нас нужно обратиться в фонд, заполнить анкету, встретиться с координатором и проговорить все нюансы. На этом этапе становится понятно, насколько человек и фонд действительно подходят друг другу. Если все в порядке и мы нашли точки соприкосновения, нового волонтера включают в общую базу фонда. У нас есть градации, чем именно человек готов вложиться: у кого‑то есть транспорт, и он может стать автоволонтером, кто‑то хорошо рисует или пишет. Они откликаются на задачу и уже дальше помогают нашим подопечным в плотной коммуникации с координатором.
Елизавета Олескина: Сейчас, в пандемию, почти все формы волонтерского участия дистанционные.
Мы также всему вас научим. Мы проводим ознакомительные встречи для добровольцев, у нас подготовлены памятки для тех, кто участвует в разных форматах помощи, координаторы и кураторы будут всегда на связи. Волонтеров мы направляем в учреждения, а не в квартиры к пожилым людям, потому что все мы, по большому счету, люди с улицы, и у нас пока нет механизмов обеспечения безопасности ни для волонтеров, ни для пожилых людей. Но о помощи на дому мы тоже очень много думаем и, безусловно, будем это направление развивать.
Лидия Кондрашова: Если вы хотите стать волонтером в благотворительной организации, подумайте, сколько времени вы готовы уделять и какими из ваших талантов или хобби поделиться. Например, в «РЭЙ» есть возможность стать волонтером одного из опекаемых приютов или же волонтером фонда.
В приютах всегда нужна помощь: выгуливать собак, играть с кошками, кормить, менять воду, убирать вольеры. Этим может заниматься любой, кто любит животных и искренне хочет помогать. Также можно делать фотографии и писать истории — это поможет найти новых хозяев животным. Можно шить подстилки для вольеров или перевозить собак и кошек в ветеринарные клиники. Помогать можно даже из дома — размещать объявления о поиске хозяина в интернете или сделать сайт для приюта.
В нашем фонде можно стать волонтером на мероприятиях и акциях, начать пункт сбора помощи в своем районе или временно взять бездомное животное. Можно оказывать профессиональную помощь — консультировать по юридическим и финансовым вопросам, создавать дизайны для печатной и сувенирной продукции, продвигать нашу деятельность через рекламу, искать спонсоров и партнеров.
Наталья Шведовченко: Мы обязательно проводим собеседование, смотрим документы потенциального волонтера и страницы в соцсетях, чтобы быть уверенными, что перед нами адекватный человек, который не причинит вреда подопечным. Например, что он не будет в разгар пандемии пить чай с бабушкой или рьяно спорить с дедушкой о политике и религии.
В то же время мы предупреждаем каждого, что не нужно ждать позитива. Наша задача — помочь. И мы рады, что немного облегчили кому‑то жизнь. Но подопечный не всегда готов на глобальную благодарность, это его право.
Как сотрудники и волонтеры справляются с выгоранием, не начинают ненавидеть все и всех?
Выгорание — распространенная проблема в благотворительной сфере и среди специалистов помогающих профессий в целом. В «Перспективах», по словам Светланы Мамоновой, стараются работать с «тревожными звоночками» — в частности, можно обратиться за консультацией к психологу, сделать перерыв в работе. Еще один способ предотвратить выгорание — различные образовательные курсы и семинары, а также командная работа.
Директор фонда «Старость в радость» Елизавета Олескина считает, что первое средство от выгорания — ставить себе выполнимые задачи и замечать, «что с нами стало лучше, чем было без нас». В фонде принято обращаться за поддержкой к другим волонтерам и координаторам, а также — как и в «Перспективах» — к психологам.
Елизавета Олескина: Мы просим волонтеров и сотрудников внимательно смотреть на коллег и всю команду: важно вовремя хлопнуть по плечу товарища и спросить, все ли в порядке и не нужно ли чем помочь.
Роман Белоусов: Выгорание в зоозащитной среде наблюдается сплошь и рядом. Я стараюсь максимально оградить себя от лишней информации и не брать неподъемную ответственность, иначе возможен еще и нервный срыв. У каждого животного по отдельности вроде немного нюансов, а у всех вместе — много. Когда у тебя резко прибавляется подопечных — это суперстресс, рушится весь налаженный процесс, такая ситуация сродни катастрофе.
Мы стараемся не брать животных со стороны и выстраиваем барьер с информационной средой. Если люди адекватно формулируют запрос, я стараюсь им помочь. Но бывает, что просят решить проблему за них. Тогда я объясняю, что это так не работает: я такой же человек, как и вы.
Я хочу сделать пожертвование на животных. Как понять, что конкретная организация этична?
Как и в случае с прочими благотворительными фондами, для начала проверьте, на что именно организация расходует пожертвования. Есть ли на сайте ежемесячные и годовые финансовые отчеты, аудиторские заключения? Если сайта нет — публикует ли НКО в соцсетях посты о проделанной работе.
Лидия Кондрашова: Не нужно бояться или стесняться задавать вопросы — если деятельность организации этична и прозрачна, ее сотрудники будут рады рассказать о своих благотворительных проектах и поделиться результатами.
Роман Белоусов: Это популярный формат честных зоозащитных постов, но им нередко пользуются и мошенники. Они могут взять фотографию сбитого животного, запросить помощь — все начинают репостить и просто так скидывать деньги. В таких случаях я обычно гуглю, что это за приют или человек, есть ли у него предыстория. Знает ли его кто‑то, кому вы доверяете. Всегда стоит изучить аккаунт и комментарии, были ли отчеты по аналогичным сборам. Если нет — повод задуматься. Не стоит боятся жертвовать на такие случаи, их действительно много, но лучше уделить 10 минут на проверку кейса.
У благотворителя могут быть налоговые льготы? Начиная с какой суммы?
Физические лица
Обычный человек может вернуть 13% от общей суммы своих пожертвований (за три предыдущих года — за каждый нужно подавать отдельный пакет документов). Стоит иметь в виду, что сумма пожертвований, которую будут учитывать при расчете возврата, не может превышать 25% от ваших общих заработанных денег. «То есть если вы заработали за год 400 тыс. рублей и все пожертвовали фондам, то налог вы сможете вернуть только с 100 тыс.», — поясняет Елена Грачева.
Юридические лица
В фонде «Галчонок» рассказывают, что в июне 2020 года в Налоговый кодекс внесли изменения. Теперь благотворитель может уменьшить свою налоговую базу, пожертвовав деньги фондам из реестра Минэкономразвития до уплаты налогов. Как поясняет Елена Грачева, льгота касается только пожертвований не более 1% от дохода юрлица.
Индивидуальные предприниматели и предприниматели на УСН (упрощенная система налогообложения. — Прим. ред.) не могут оформить налоговый возврат.
Благотворительность ради пиара — это окей или не очень этично?
Наталья Шведовченко: Я считаю, что любой вид благотворительности хорош, потому что в итоге люди получают помощь. Конечно, бывает, что некто жертвует 5000 рублей и хочет за это огромный пиар. Такое вызывает сомнения. Или когда просят срочно организовать встречу с бабушками — «мы их чаем напоим». А какой плюс для бабушек в чаепитии с незнакомыми людьми? Мы прежде всего защищаем интересы подопечных, чтобы ими не пользовались для красивых фоточек. Должен быть разумный подход. Но в целом пиар — это хорошо.
Светлана Мамонова: Я не вижу в пиаре неэтичности. Более того, нам важно вкладываться в него: делать социальную ответственность бизнеса и корпоративное волонтерство модным — тем, чем компания гордится. Другое дело, что все должно быть соизмеримым.
Елена Грачева: Во-первых, благотворительность ради пиара в реальной жизни встречается редко и работает плохо. За 15 лет в фонде я столкнулась с таким всего пару раз, исключительно со стороны политиков и чиновников — ну, чего еще от них ждать.
Во-вторых, не вижу препятствий. Не наше дело разбирать мотивацию людей, которые решили помочь, мы не политуправление и не полиция нравов. Наше дело — превратить пожертвование в решение задачи и эффективную помощь. А благополучателям тем более не важно, из соображений пиара или по каким‑то другим причинам люди оплатили им лечение.
Благотворительным фондам и их подопечным всегда нужна помощь, вы можете поддержать их, сделав пожертвование: AdVita, «Перспективы», «РЭЙ», «Старость в радость», «Галчонок», 50pets, «Долго и счастливо».