Afisha Aid

Пиар, мошенники, этика: разбираем десять главных вопросов про благотворительность

30 ноября 2020 в 20:54
Фото: Zuma\TASS
В рамках проекта «Эволюция добра» мы задали сотрудникам разных фондов десять популярных вопросов про благотворительность и узнали, как стать волонтером, как проверить, мошенники ли перед вами, и как сотрудники фондов справляются с выгоранием.
Роман Белоусов
Основатель частного приюта для животных 50pets в Подмосковье
Елена Грачева
Член правления благотворительного фонда помощи онкологическим больным AdVita
Лидия Кондрашова
Специалист по внешним коммуникациям благотворительного фонда помощи бездомным животным «РЭЙ»
Светлана Мамонова
Директор по внешним связям Санкт-Петербургской благотворительной организации «Перспективы» (помощь детям-инвалидам и взрослым)
Елизавета Муравкина
Президент благотворительного фонда помощи детям и молодежи «Галчонок»
Елизавета Олескина
Директор благотворительного фонда помощи пожилым людям и инвалидам в домах престарелых по всей России «Старость в радость»
Наталья Шведовченко
Исполнительный директор фонда помощи пожилым людям «Долго и счастливо»

Как отличить благотворительную организацию от мошенников?

  • Обратите внимание на информационные ресурсы (в частности, соцсети и сайт) организации.

Светлана Мамонова: «Если посты публикуют очень редко, например, раз в месяц — этого мало и может насторожить. Благотворительная организация, которая реально оказывает помощь, ведет соцсети оперативно и системно. В постах должна быть информация, которую можно перепроверить.

  • У настоящих благотворительных организаций прозрачная отчетность.

Наталья Шведовченко: На сайте должны быть документы о денежных поступлениях и тратах, чтобы вы могли найти свое пожертвование и то, как оно было потрачено.

Елизавета Муравкина: Эти организации, как правило, тщательно проверяют фонды. Если он есть у них на сайте, можно без сомнения начинать сотрудничество.

  • Проверяйте репутацию: отклики подопечных, коллег по сектору, публикации.

Елена Грачева: Выбирайте фонд так, как стоматолога или школу для ребенка.

Я вижу, что на лечение ребенку собирают деньги прямо на улице. Вроде так нельзя делать. Как мне поступить?

Фонды не собирают пожертвования на улицах, волонтеры не ходят по электричкам, не стоят с боксами на светофорах.

Елена Грачева: Я подхожу, прошу предъявить документы, на основании которых ведется сбор. Если он идет на улице, должны быть договор с местной администрацией об установке ящика и уставные документы организации. Если их нет, я звоню в полицию.

Как в благотворительных организациях решают, кто из обратившихся на самом деле нуждается в помощи — а кто нет?

Здесь для начала оценивают доход обратившегося человека (не только размер пенсии, но и все дополнительные выплаты), а в случае сомнений запрашивают выписки по банковскому счету. Еще один критерий — медицинские документы должны быть из государственных учреждений, а не из частных клиник. Также специалисты фонда узнают, может ли пожилой человек получить бесплатную государственную помощь.

Наталья Шведовченко: По нашему мнению, если человек может лечиться в частной клинике, то вероятно, что он может сам купить нужное лекарство. Пожилые, которые решают обратиться в фонд, чаще всего уже прошли все инстанции и остались в безвыходном положении.

  • Пример № 2: благотворительный фонд AdVita

У фонда есть несколько базовых принципов. Первый — в нем не оплачивают лечение, если его можно получить вовремя и бесплатно от государства («наша задача помочь пациенту это сделать»); не оплачивают «методы с недоказанной эффективностью», а также лечение за границей («потому что у нас нет таких денег»). Второй — все расходы, кроме плановых (оплата реактивов для лабораторий, жилья для подопечных или работы паллиативной службы), обсуждают на еженедельном совещании с директорами фонда, сотрудниками и экспертами.

Елена Грачева: Мы можем принять решение, только сложив всю информацию. Сотрудники службы сопровождения подопечных заранее выясняют материальное положение семьи и другие обстоятельства, которые могут повлиять на решение. Специалист по работе с клиниками и поставщиками заранее находит нужное лекарство или метод исследования по оптимальному соотношению цены и качества и узнает, есть ли отсрочка или придется платить сразу. А отдел фандрайзинга сообщает, есть ли у нас на это средства. Если нет, то есть ли вероятность, что соберем их в нужные сроки.

Мы платим государству налоги, которые должны идти в том числе на помощь. Зачем жертвовать деньги дополнительно?

Светлана Мамонова: Во всех странах, в том числе в развитых европейских, правительство делает только часть. Пожертвования на поддержку нуждающихся нужны обязательно. Вопрос в другом: насколько эффективно наше государство тратит бюджетные средства?

Например, мы видим, что в России продолжают открывать огромные психоневрологические интернаты, где людям живется плохо.

Елизавета Муравкина: К сожалению, система взаимоотношения государства, фондов и общества не очень совершенна (хотя есть подвижки). Конечно, хочется, чтобы пришло время, когда государство сможет закрывать все потребности, а фонды будут выступать как экспертное сообщество. С другой стороны, никто не отменял такое понятие, как соучастие, сопричастность. Принимая решение помочь кому‑то, мы делаем это в том числе для себя. Мне кажется, если у нас будет системно развиваться благотворительность, начиная с работы в детских садах и школах, то это позволит обществу стать более толерантным».

Елизавета Олескина: Есть множество ситуаций, когда невозможно получить помощь официально — или это очень долго. А в случае системных проектов есть серьезное ограничение — они требуют большой работы по изменению законодательства, решению финансовых вопросов на уровне государства. Это нельзя сделать быстро, и эффект от них получается не сразу. А многие просто не могут ждать, когда он наступит.

Елена Грачева: Во-первых, приоритеты нашего государства таковы, что бюджет здравоохранения — около 5% от общих расходов, а программы «Национальная оборона» — 14,5%. И пока не видно, что это поменяется в обозримом будущем. Во-вторых, государственные деньги часто нерационально расходуются из‑за страшной забюрократизированности, коррупции при госзакупках и неверно поставленных задачах.

Например, когда при закупке лекарства главное — дешевизна, а не его качество.

Это значит, что потом понадобятся деньги для лечения осложнений или на пожизненное содержание инвалида, хотя этого можно было избежать. 

Я понимаю, зачем жертвовать на детей: это наше будущее. Но зачем на пожилых? У них ведь есть пенсии и дети.

Наталья Шведовченко: Сейчас мы работаем с обращением 66-летней женщины. У нее два тяжелых заболевания, по одному из которых нужны лекарства примерно на 300 тыс. рублей, а ее пенсия — 11 тыс. Еще в этой семье есть 91-летняя бабушка с тяжелейшей деменцией и 40-летняя дочь с двумя детьми. Она должна ухаживать за мамой и бабушкой, которые не ходят, и не может заработать 300 тыс. в месяц. 

В России средняя пенсия составляет 15 тыс. рублей (но многие получают меньше). Квартплата — 5000, базовый набор лекарств — еще столько же.

На остальное остается всего 5000. Можно ли полноценно прожить месяц на эти деньги? Думаю, нет. У нас много подопечных, которым мы помогаем продуктами и которые без нас голодали бы.

20 лет жизни ребенка — огромный период, в течение которого он превращается в полноценного члена общества. С 60 до 80 — те же 20 лет, они не короче и не хуже. Но почему‑то мы как общество отказываем пожилому человеку в понимании, что эти 20 лет — такие же, как в начале. И хочется прожить их без боли, видеть и слышать, иметь возможность поехать в парк, позвать гостей и накрыть на стол. Но с пенсией 11 тыс. рублей это технически невозможно.

Елизавета Олескина: Старость — наше будущее, мы все туда движемся. И у детей будущее — это сначала жизнь рядом с бабушками и дедушками, далее забота о пожилых родителях, а потом собственная старость.

Пожилой человек способен оценить помощь, быть благодарным, его жизнь часто можно радикально улучшить за счет довольно небольших вложений.

Вместе мы меняем сознание всего общества, показываем достойную старость, что в любом возрасте человеку нужен не «стакан воды», а самореализация, возможность узнавать новое, делиться опытом, быть востребованным, одним словом — оставаться собой. Так что жертвовать на помощь пожилым — разумно. Это инвестиции в будущее, в том числе свое и своих близких.

Пенсии — отлично, миллионы людей живут на них и ничего не просят (кто‑то стесняется, не знает где просить или научился жить на скромные суммы), но не секрет, что этих денег часто не хватает на довольно насущные вещи. У нас много подопечных, кто выбирает, купить на зиму дрова или таблетки от давления. Или отдать пенсию внукам, которые не могут найти работу и бедствуют, а самому остаться вообще без средств к существованию.

Если я приду к вам волонтером, меня возьмут?

Елизавета Муравкина: В первую очередь человек должен решить, кому и как хочет помогать. Есть разные формы волонтерства: корпоративное, интеллектуальное и так далее.

У нас нужно обратиться в фонд, заполнить анкету, встретиться с координатором и проговорить все нюансы. На этом этапе становится понятно, насколько человек и фонд действительно подходят друг другу. Если все в порядке и мы нашли точки соприкосновения, нового волонтера включают в общую базу фонда. У нас есть градации, чем именно человек готов вложиться: у кого‑то есть транспорт, и он может стать автоволонтером, кто‑то хорошо рисует или пишет. Они откликаются на задачу и уже дальше помогают нашим подопечным в плотной коммуникации с координатором.

Елизавета Олескина: Сейчас, в пандемию, почти все формы волонтерского участия дистанционные.

Если вам есть 18 лет, то мы вас возьмем. Если вы ребенок и пришли с родителями — то же самое.

Мы также всему вас научим. Мы проводим ознакомительные встречи для добровольцев, у нас подготовлены памятки для тех, кто участвует в разных форматах помощи, координаторы и кураторы будут всегда на связи. Волонтеров мы направляем в учреждения, а не в квартиры к пожилым людям, потому что все мы, по большому счету, люди с улицы, и у нас пока нет механизмов обеспечения безопасности ни для волонтеров, ни для пожилых людей. Но о помощи на дому мы тоже очень много думаем и, безусловно, будем это направление развивать.

Лидия Кондрашова: Если вы хотите стать волонтером в благотворительной организации, подумайте, сколько времени вы готовы уделять и какими из ваших талантов или хобби поделиться. Например, в «РЭЙ» есть возможность стать волонтером одного из опекаемых приютов или же волонтером фонда.

В приютах всегда нужна помощь: выгуливать собак, играть с кошками, кормить, менять воду, убирать вольеры. Этим может заниматься любой, кто любит животных и искренне хочет помогать. Также можно делать фотографии и писать истории — это поможет найти новых хозяев животным. Можно шить подстилки для вольеров или перевозить собак и кошек в ветеринарные клиники. Помогать можно даже из дома — размещать объявления о поиске хозяина в интернете или сделать сайт для приюта.

В нашем фонде можно стать волонтером на мероприятиях и акциях, начать пункт сбора помощи в своем районе или временно взять бездомное животное. Можно оказывать профессиональную помощь — консультировать по юридическим и финансовым вопросам, создавать дизайны для печатной и сувенирной продукции, продвигать нашу деятельность через рекламу, искать спонсоров и партнеров.

Наталья Шведовченко: Мы обязательно проводим собеседование, смотрим документы потенциального волонтера и страницы в соцсетях, чтобы быть уверенными, что перед нами адекватный человек, который не причинит вреда подопечным. Например, что он не будет в разгар пандемии пить чай с бабушкой или рьяно спорить с дедушкой о политике и религии.

В то же время мы предупреждаем каждого, что не нужно ждать позитива. Наша задача — помочь. И мы рады, что немного облегчили кому‑то жизнь. Но подопечный не всегда готов на глобальную благодарность, это его право.

Как сотрудники и волонтеры справляются с выгоранием, не начинают ненавидеть все и всех?

Выгорание — распространенная проблема в благотворительной сфере и среди специалистов помогающих профессий в целом. В «Перспективах», по словам Светланы Мамоновой, стараются работать с «тревожными звоночками» — в частности, можно обратиться за консультацией к психологу, сделать перерыв в работе. Еще один способ предотвратить выгорание — различные образовательные курсы и семинары, а также командная работа.

Директор фонда «Старость в радость» Елизавета Олескина считает, что первое средство от выгорания — ставить себе выполнимые задачи и замечать, «что с нами стало лучше, чем было без нас». В фонде принято обращаться за поддержкой к другим волонтерам и координаторам, а также — как и в «Перспективах» — к психологам.

Елизавета Олескина: Мы просим волонтеров и сотрудников внимательно смотреть на коллег и всю команду: важно вовремя хлопнуть по плечу товарища и спросить, все ли в порядке и не нужно ли чем помочь.

Когда выгорание доходит до степени «все», восстановление может занять годы.

Роман Белоусов: Выгорание в зоозащитной среде наблюдается сплошь и рядом. Я стараюсь максимально оградить себя от лишней информации и не брать неподъемную ответственность, иначе возможен еще и нервный срыв. У каждого животного по отдельности вроде немного нюансов, а у всех вместе — много. Когда у тебя резко прибавляется подопечных — это суперстресс, рушится весь налаженный процесс, такая ситуация сродни катастрофе.

Мы стараемся не брать животных со стороны и выстраиваем барьер с информационной средой. Если люди адекватно формулируют запрос, я стараюсь им помочь. Но бывает, что просят решить проблему за них. Тогда я объясняю, что это так не работает: я такой же человек, как и вы.

Я хочу сделать пожертвование на животных. Как понять, что конкретная организация этична?

Как и в случае с прочими благотворительными фондами, для начала проверьте, на что именно организация расходует пожертвования. Есть ли на сайте ежемесячные и годовые финансовые отчеты, аудиторские заключения? Если сайта нет — публикует ли НКО в соцсетях посты о проделанной работе.

Лидия Кондрашова: Не нужно бояться или стесняться задавать вопросы — если деятельность организации этична и прозрачна, ее сотрудники будут рады рассказать о своих благотворительных проектах и поделиться результатами.

С экстренными сообщениями формата «SOS, нужно 100 тыс. на спасение котика» сложнее. Подобной схемой нередко пользуются мошенники.

Роман Белоусов: Это популярный формат честных зоозащитных постов, но им нередко пользуются и мошенники. Они могут взять фотографию сбитого животного, запросить помощь — все начинают репостить и просто так скидывать деньги. В таких случаях я обычно гуглю, что это за приют или человек, есть ли у него предыстория. Знает ли его кто‑то, кому вы доверяете. Всегда стоит изучить аккаунт и комментарии, были ли отчеты по аналогичным сборам. Если нет — повод задуматься. Не стоит боятся жертвовать на такие случаи, их действительно много, но лучше уделить 10 минут на проверку кейса.

У благотворителя могут быть налоговые льготы? Начиная с какой суммы?

Физические лица

Обычный человек может вернуть 13% от общей суммы своих пожертвований (за три предыдущих года — за каждый нужно подавать отдельный пакет документов). Стоит иметь в виду, что сумма пожертвований, которую будут учитывать при расчете возврата, не может превышать 25% от ваших общих заработанных денег. «То есть если вы заработали за год 400 тыс. рублей и все пожертвовали фондам, то налог вы сможете вернуть только с 100 тыс.», — поясняет Елена Грачева.

Юридические лица

В фонде «Галчонок» рассказывают, что в июне 2020 года в Налоговый кодекс внесли изменения. Теперь благотворитель может уменьшить свою налоговую базу, пожертвовав деньги фондам из реестра Минэкономразвития до уплаты налогов. Как поясняет Елена Грачева, льгота касается только пожертвований не более 1% от дохода юрлица.

Индивидуальные предприниматели и предприниматели на УСН (упрощенная система налогообложения. — Прим. ред.) не могут оформить налоговый возврат.

Благотворительность ради пиара — это окей или не очень этично?

Наталья Шведовченко: Я считаю, что любой вид благотворительности хорош, потому что в итоге люди получают помощь. Конечно, бывает, что некто жертвует 5000 рублей и хочет за это огромный пиар. Такое вызывает сомнения. Или когда просят срочно организовать встречу с бабушками — «мы их чаем напоим». А какой плюс для бабушек в чаепитии с незнакомыми людьми? Мы прежде всего защищаем интересы подопечных, чтобы ими не пользовались для красивых фоточек. Должен быть разумный подход. Но в целом пиар — это хорошо.

Светлана Мамонова: Я не вижу в пиаре неэтичности. Более того, нам важно вкладываться в него: делать социальную ответственность бизнеса и корпоративное волонтерство модным — тем, чем компания гордится. Другое дело, что все должно быть соизмеримым.

Если меценат принес торт и игрушку, а на самом деле людям нужны лекарство и оборудование, кажется, что такая деятельность — профанация.

Елена Грачева: Во-первых, благотворительность ради пиара в реальной жизни встречается редко и работает плохо. За 15 лет в фонде я столкнулась с таким всего пару раз, исключительно со стороны политиков и чиновников — ну, чего еще от них ждать.

Во-вторых, не вижу препятствий. Не наше дело разбирать мотивацию людей, которые решили помочь, мы не политуправление и не полиция нравов. Наше дело — превратить пожертвование в решение задачи и эффективную помощь. А благополучателям тем более не важно, из соображений пиара или по каким‑то другим причинам люди оплатили им лечение.

Благотворительным фондам и их подопечным всегда нужна помощь, вы можете поддержать их, сделав пожертвование: AdVita, «Перспективы», «РЭЙ», «Старость в радость», «Галчонок», 50pets, «Долго и счастливо».

Расскажите друзьям
Читайте также