«Насилие стало более кровавым»: кто и как спасает женщин в России

Первые группы самопомощи женщин, переживших сексуализированное и партнерское насилие, появились в России в начале 1990-х. В СССР с тотальным огосударствлением любых институций никаких кризисных центров не было. У истоков стояли три женщины: в Москве — Наталья Гайдаренко (первый директор центра «Сестры». — Прим. ред.), в Петербурге — Марина Аристова (создательница первого в России убежища для женщин, пострадавших от домашнего насилия. — Прим. ред.) и Наталия Ходырева. Благодаря последней в городе существует «Институт недискриминационных гендерных отношений» («Кризисный центр для женщин». — Прим. ред.).

Финансовой поддержки от государства не было, поэтому первые из них создавали при благотворительной помощи иностранных доноров, например, Джорджа Сороса (американский финансист, основавший в 1993 году фонд «Открытое общество», который поддерживает, в числе прочего, гражданские инициативы в разных странах. — Прим. ред.).

«Мы строили нашу работу на феминистских ценностях, выступая против традиционного подхода к женщинам, который превалировал в российской криминалистике и социологии. В то время преобладали представления, связанные с примитивным фрейдизмом: «женщина провоцирует насилие», «она сама виновата», «ей нравится, что ее бьют». Это возмущало», — рассказывает кандидат психологических наук Наталия Ходырева.

По статистике, 75% пострадавших от домашнего насилия в России — женщины. 150 — такое количество кризисных центров указано в «Википедии» со ссылкой на интервью 2018 года Марины Писклаковой-Паркер из московского «Центра по предотвращению насилия «Анна». Неизвестно, какие именно организации входят в эту цифру. На отдельных ресурсах — например, на «Насилию. нет» — можно увидеть карты и перечни кризисных центров.

Есть как светские и религиозные НКО, так и государственные центры, но их меньшинство. Например, в этом списке указано всего 15 учреждений. Это 10% от всех кризисных центров в России, причем по самым смелым подсчетам. Наиболее известный из них — московское ГБУ «Кризисный центр помощи женщинам и детям». В соцсетях он позиционируется как «место, где вам помогут наиболее эффективно и безболезненно выйти из травмирующей ситуации». В комментарии изданию «Такие дела» директор центра «Насилию.нет» Анна Ривина указывала на действующие в центре ограничения: женщины без регистрации в столице и женщины с ВИЧ не могут обратиться за бесплатной помощью.

«Мы ведем свою статистику. Учитываем опорные рабочие центры и организации, куда можно направлять женщин, обращающихся к нам из регионов. Нам очень важно, чтобы такие организации стояли на одних с нами этических и идеологических позициях», — рассказывает председатель Координационного совета «Кризисного центра для женщин» (Петербург) Елена Болюбах. По ее словам, таких центров в России несколько десятков.

Эти этические и идеологические позиции заключаются в феминистских принципах: «Мы выступаем за права женщин и всегда на их стороне. Там, где очевидно происходит насилие, не будем заниматься медиацией, искать пути примирения с обидчиком. И не считаем, что личная жизнь — самое важное достижение для женщины. [Не согласны], что семью нужно сохранять любой ценой, а иногда — ценой здоровья или жизни.Одна из наших важнейших задач — предотвратить подобные ситуации. Мы хотим, чтобы женщины обращались к нам и не боялись рассказывать, что происходит, именно на ранних этапах, не дожидаясь синяков».

«Более того, мы постоянно делаем апдейт информации даже по Петербургу. Раз в полгода обзваниваем все наши контакты: [узнаем], кто продолжает работать, у кого изменились условия приема. К сожалению, зачастую мы не видим в открытом доступе актуальную информацию о том, что за организации функционируют сейчас в сегменте оказания помощи», — добавляет Елена.

В петербургском «Кризисном центре» рассказывают о циклах и видах насилия, в том числе о психологическом, сталкинге, шантаже интимными фотографиями. Причем кризисным консультированием (психологическим и юридическим) занимаются исключительно профессионалы. Психологов-волонтеров здесь нет.

Итог — около 21% запросов посвящены именно о профилактике насилия. Например, женщина описывает свои отношения с партнером и спрашивает, не токсичны ли они. Еще один топовый запрос — от друзей и родных: как помогать, если ты не специалист?

Далеко не все общественные кризисные центры придерживаются феминистской повестки. В некоторых организациях коммуникация с клиентками построена с позиций пролайф и ценностей традиционной семьи. Например, в Самаре центр помощи женщинам «Ты не одна» появился как продолжение одной из программ локального филиала фонда Андрея Первозванного.

Поскольку на аборт зачастую решались девушки в трудной жизненной ситуации, в фонде задумались о дальнейшей помощи — и в августе 2015 года запустили центр, который неоднократно получал президентские гранты.

«В первую очередь это, конечно, помощь с проживанием и питанием, — описывает работу руководитель центра «Ты не одна» Ирина Серебрякова. — Еще женщины проходят необходимую реабилитацию и получают помощь квалифицированных специалистов. К нам ежедневно поступают звонки с просьбами о психологическом и юридическом консультировании. Мы регулярно проводим детские праздники, мастер-классы и занятия с разными специалистами для детей и мам. Проводим психологические группы для женщин и оказываем вещевую помощь».

По словам Ирины, за пять лет центр помог более тысячи женщин с детьми. В основном здесь работают с теми, кто обращается сам. Это три категории: беременные или с детьми, оказавшиеся на улице из‑за конфликта с сожителем или мужем; девушки в ситуации семейного насилия; жертвы стихийных бедствий (например погорельцы). На собеседовании специалисты решают, могут ли помочь конкретному человеку — или стоит направить ее в госорганы.

«Суть в том, чтобы женщина, выходя из стен центра, уверенно стояла на ногах. И основная цель — получение жилья за счет материнского капитала и накопленных средств обратившейся. Сейчас в основном женщина выходит от нас не в съемную квартиру, как было в начале, [а в собственное жилье]. Поэтому случаев повторного обращения к нам нет», — говорит Ирина Серебрякова.

Жизнь в центре построена по типу общежития. Женщины спят в общей комнате, а подопечные с грудничками и с детьми постарше — отдельно. По словам Ирины, так сделано специально, «чтобы у женщины не было максимального комфорта, и она была нацелена поскорее выбраться в собственную жизнь».

Но, по словам Ирины, конфликтующим обычно удается найти общий язык. Более того, желательно, чтобы вторая сторона пришла пообщаться (кроме острых ситуаций, когда здоровье или жизнь женщины под угрозой). В самарском центре в первую очередь нацелены на сохранение семьи. Это коренным образом отличает его от профеминистских организаций.

Интересно, что в нем тоже фиксируют меняющийся характер запросов: женщины стали чаще заявлять не только о физическом, но и о психологическом насилии. Ирина Серебрякова связывает это с растиражированностью «модных терминов типа абьюза».

«Ты не одна» — скорее исключение. Большинство кризисных центров не могут предоставить услугу проживания. Это во многом связано с законодательством: как говорит председатель Координационного совета «Кризисного центра для женщин» Елена Болюбах, «выполнить все нормы и требования по согласованиям для некоммерческой организации достаточно сложно». По ее оценке, всего в России около 30 приютов для пострадавших от домашнего насилия.

«В Петербурге есть восемь муниципальных социальных квартир и одно городское убежище, в Ленобласти — еще несколько убежищ. У нашего центра есть возможность предоставлять краткосрочное проживание в отелях-партнерах. Муниципальных социальных квартир в стране тоже очень мало, и тактика коллаборации с отельерами оказалась эффективной в обеспечении пострадавших дополнительными местами», — рассказывает Елена Болюбах.

Причем почти половина заявлений «теряется» на разных этапах, а многие не обращаются в полицию, так что цифру можно смело умножать минимум на два).

Восьмая квартира-убежище в Петербурге (в Невском районе) открылась в этом году. Муниципальный шелтер (на примере аналогичной квартиры в Калининском районе) работает так: несколько комнат для матерей с детьми (каждая живет в отдельной), игровая и общая кухня. В среднем женщины находятся в приюте полгода. При необходимости им выдают продуктовые наборы, одежду, коляску. Большинство обращающихся — жертвы домашнего насилия и женщины в иной кризисной ситуации (в последние годы, например, появилась новая категория — обманутые дольщицы).

Общую цифру технически сложно подсчитать, но речь, по-видимому, идет о сотнях тысяч россиянок, которые обращались в кризисные центры в течение почти 30 лет их существования в России. Рассмотрим это на примере «Кризисного центра для женщин «ИНГО» в Петербурге. Елена Болюбах говорит, что в середине 2000-х, когда она сама пришла работать в Центр, было порядка 2000 обращений в год. В 2019 году — 6400. А в этом, на момент публикации статьи в ноябре, — уже около 8000. Значительный рост произошел за счет интернет-обращений и заметен в центрах с онлайн-приемными.

«Во время пандемии мы столкнулись с тем, что на горячую телефонную линию поступает стандартное количество обращений — 200–250 в месяц. А в онлайн-приемную — 700–900. Это связано не только с пандемией, но и с общими тенденциями развития культуры общения онлайн. Написать многим женщинам гораздо проще, чем позвонить», — отмечает Елена Болюбах.

Типичные особенности запросов периода пандемии, по ее словам, такие:

• «Не дозвонилась в кризисный центр моего района/города, можете ли вы помочь мне?» Бывают письма из других населенных пунктов и даже стран (Украина, Казахстан, Латвия, Эстония, Израиль). При самоизоляции многие социальные проекты сокращали свои сервисы, закрывали не только очный прием или телефоны доверия, но и онлайн-приемные. В то же время центр «ИНГО» в этом году перешел на ежедневный режим работы, в том числе в праздники.
• «Обострились отношения с домашними при карантине, боюсь сорваться и стать абьюзером». Такие звонки и письма поступали и от женщин, и от мужчин. «Это, конечно, не «насильники-рецидивисты», а люди, которые считают насилие неприемлемым, но беспокоятся, что раздражение и злость копятся взаперти. Хорошо, что они обращаются к психологам. Здесь работа обычно ведется в том направлении, как можно разговаривать с родственниками, как «выпускать пар» и «снимать стресс», не задевая окружающих, как распределять территорию дома», — говорит Елена Болюбах.
• Письмо в онлайн-приемную с множеством ошибок и просьбой о помощи. Это два типа обращений, не типичных для переписки, от тех, кто до пандемии звонил по телефону. Обычно так пишут люди с неродным русским языком, а также пострадавшие, которые пребывают в столь сильном стрессе, что не попадают по клавишам.

«Это очень сложные ситуации, когда сотрудницы кризисного центра сами предлагают пострадавшим вызвать полицию или скорую на их адрес», — говорит Елена.

Сейчас кандидат психологических наук Наталия Ходырева занимается проектом, связанным с помощью женщинам в период пандемии. Один из выводов: даже в 2020 году остается немало тех, кто терпит насилие и никуда не обращается. «Мы технически выросли с появлением мобильной связи и интернета, расширили диапазон (клиенток стало больше), а вот в плане качества и доступа к уязвимым группам есть проблемы. Это трудовые мигрантки, не знающие русского языка, женщины, которые не доверяют психологам, и те, кто до сих пор не имеет информации о помощи».

Сложно даже примерно предположить, сколько в России таких женщин. Недавно Наталия Ходырева провела интервью с представительницами малодоступных групп: информантки рассказали, что не обращаются за помощью, поскольку они и их дети экономически зависят от обидчиков, проживают вместе с ними в семье: «Они терпят, потому что потеряли работу, и никуда не обращаются, так как не видят возможности выхода».

Сравнивая «тогда» и «сейчас», Наталия Ходырева отмечает, что за последние 30 лет государство так ничего и не сделало для систематизированной защиты женщин от насилия. «Криминальную статистику впервые открыли в 1989 году, но до сих пор нет официальных данных, в каких отношениях с жертвами находятся люди, применяющие насилие. Нет заинтересованности в выявлении [насилия] в близких отношениях».

В марте 2020 года центр «Анна» выпустил доклад «Остаться в живых: насилие в отношении женщин в России». За 2017 год, по данным Росстата, в стране убили 8,5 тыс. девушек — а во всем мире, по данным ООН, более 87 тыс. Получается, что почти каждая десятая убитая в мире была россиянкой. С 2000 по 2018 год общее количество преступлений в отношении мужчин снизилось вдвое, а в отношении женщин — лишь на 6,6%.

В России до сих пор не приняли закон «О профилактике семейно-бытового насилия» (более известный как «закон о домашнем насилии»), который вносили в Госдуму несколько лет подряд. В нынешней редакции законопроект не нравится, кажется, никому — ни сторонникам «семейных ценностей», ни тем, кто системно борется с домашним насилием. Первые считают, что он «нанесет значительный ущерб конституционным правам граждан Российской Федерации и институту семьи в целом». Вторые — что закон нежизнеспособен, его «невозможно использовать». «Ни одну потерпевшую, чьи дела я вела, я не смогу защитить этим законом», — заявила руководитель Центра защиты пострадавших от домашнего насилия адвокат Мари Давтян.

«Мне кажется, сейчас насилие стало более жестоким и кровавым. Конечно, мы и раньше слышали про подобные случаи. Но все эти отрубания рук, расчленения были прерогативой людей особого типа. А сейчас, когда такие вещи совершают мужчины с высшим образованием, это бросается в глаза», — говорит Наталия Ходырева, имея в виду историю Маргариты Грачевой и суд над историком Соколовым.

В то же время благодаря развитию соцсетей о проблеме насилия стали говорить больше. Появляются новые инициативы, в том числе кризисные центры. Один из последних — московский проект «Крепость», который в карантин запустило движение «Гражданское общество». Он позиционируется как «убежище людям, страдающим от домашнего насилия или насилия, связанного с их идентичностью». Его критикуют фемактивистки — в частности, из‑за аспектов безопасности проекта и из‑за личности одного из стартап-менеджеров Михаила Светова.

Но, как считает Елена Болюбах, ситуация в целом меняется к лучшему: «Мне кажется, молодая аудитория — 18–25 лет — уже гораздо менее терпима к насилию, нежели более взрослые люди. И это здорово. Это вдохновляет нас продолжать просветительскую деятельность. Есть надежда, что насилия будет меньше, оно перестанет быть нормой».

«Самый распространенный сценарий, с которым к нам обращаются, — партнерское насилие. Как правило, оно происходит уже несколько лет: к нам приходят после попыток примирения, когда женщины осознают, что это не работает. Сейчас многие жалуются, что самоизоляция усугубила проблемы. Люди заперты друг с другом.

Стало очень много запросов от молодых девушек, у которых происходит насилие в семье. К сожалению, мы не работаем с несовершеннолетними (и в России вообще мало НКО, которые занимаются этой проблематикой). [В таких ситуациях] мы пытаемся подключить государственные органы. Много обращений за психологической помощью. Женщина начинает подозревать, что находится в абьюзивных отношениях, и просит помочь разобраться. В этой ситуации чаще всего нужен психолог.

Еще один типичный случай, с которым к нам обращаются, — когда брак фактически распался, и женщине нужно спрятаться, потому что ее преследуют. Где‑то укрыться, поменять место жительства, работы, школу ребенка. Все это — наши обычные обращения и до пандемии, только теперь их количество увеличилось в разы. Как и число женщин, которых мы заселили. Раньше через наш приют в год проходило 100 человек (и женщин, и детей). Думаю, в этом будет в 2,5–3 раза больше. Мы стараемся привлекать ресурсы, пишем проектные заявки, чтобы арендовать жилье, гостиничные номера — иначе не хватит мощностей ни наших, ни партнерских приютов.

Кроме того, нам очень нужны люди — и волонтеры, и специалисты. И если на аренду жилья мы нашли средства, то с зарплатами для помогающих специалистов уже хуже. Плюс вскоре мы будем собирать деньги на машину, так как постоянно нуждаемся в транспортных услугах (например, отвезти постоялицу к зубному или съездить за лекарствами). Мы работаем офлайн: в пандемию не было ни одного дня, когда бы мы сидели на удаленке. Ждали, что вот-вот все кончится, но когда пошла вторая волна, поняли, что все только началось. У каждого специалиста появились дополнительные нагрузки, но мы не сможем долго работать в авральном режиме. Мы на грани выгорания».

Если вы хотите помощь женщинам, пострадавшим от домашнего насилия, то можете стать благотворителем одного из центров: «Сестры», «Институт недискриминационных гендерных отношений «Кризисный центр для женщин», «Насилию.нет», центр помощи женщинам «Ты не одна», «Китеж».