«Я была один на один со своими демонами»: как живут родители с психическими расстройствами

У меня еще в юности проявлялись симптомы — тревожность, трудности с концентрацией [внимания], плаксивость, за которую бил отец. Все это я списывала на дурной характер. Постоянно казалось, что окружающие специально меня доводят.

Я забеременела в 20 лет, но тогда еще не знала, что болею. Во время беременности я сходила с ума от негативных эмоций и истерик — было стыдно, что хожу с животом и буду рожать, раздвинув ноги. Сейчас я понимаю, что морально была не готова стать матерью.

Когда родила, [мне все время] казалось, что дочка нездорова — то мало ест, то мало ходит в туалет, то бледная, то розовая. Педиатр говорила, что все проявления соответствуют возрастной норме, но я все равно очень остро на них реагировала и нервничала. Когда дочке исполнилось девять месяцев, я хотела сбежать, просто чтобы не быть больше матерью. Хорошо, что помогали моя мама и отец ребенка, но с ним мы потом развелись. 

Пять лет назад у меня случилась мания — это спутанная речь, сон по 2–3 часа в сутки и столько энергии, что считаешь себя всемогущей. Я начала употреблять алкоголь и наркотики, пропадать из дома. Благо семилетняя дочь оставалась с родителями, мне хватило ума не появляться в нетрезвом виде. И когда добавились психотические симптомы — галлюцинации и бред, — я договорилась с отцом ребенка, что теперь воспитанием будет заниматься он. 

В психоневрологическом диспансере (ПНД) мне поставили острое психотическое расстройство, но спустя время началась депрессия, потом — вновь мания. Тогда другие врачи поменяли диагноз на биполярное [аффективное расстройство]. Сейчас я хожу к психотерапевту, и из симптомов остались тревожность и страх выйти на улицу.

Самая нужная помощь во время беременности и воспитании — это информация о твоем заболевании, в ее отсутствие вся жизнь идет под откос как у матери, так и у ребенка. Если бы я знала о своем диагнозе больше, все сложилось бы по-другому.

С дочкой сейчас совершенно не вижусь — сначала брала ее к себе и следила за тем, как она живет, а когда убедилась, что все хорошо, оставила ее. Она живет в полной семье. Не хочу травмировать ее своим появлением в ее жизни. Я рада, что дочь теперь счастлива и находится в хороших руках.

Я не знаю, как в России можно достойно жить с психиатрическим расстройством. Тем более рожать детей, в то время как пособие по ментальной инвалидности очень маленькое, и, в зависимости от диагноза, человеку с годами может становиться хуже. 

В 24 года я впервые задумался о религии (в здоровом состоянии я атеист), стал плохо спать, а потом решил, что я бог как Иисус. В психиатрический стационар меня увезли на скорой, я лежал там месяц. Всего госпитализировался не менее восьми раз — и с психозами, в которых я снова был богом, и с тяжелыми суицидальными депрессиями.

С женой познакомился пятнадцать лет назад, диагноз от нее не скрывал. Практически сразу после свадьбы мы завели ребенка, потому что семью без детей не представляли. Врач говорил, что есть риск передачи диагноза, но какой именно — никто точно не скажет, как и никто не знает, почему заболел я (возможно, из‑за травмы, так как накануне первого приступа меня избили). Сыну сейчас 13,5 лет — он здоров, но я ему рассказываю и про риск, и про то, как ощущается депрессия. Дочке 7 лет, она тоже здоровая, веселая и общительная девочка. 

В периоды депрессии именно дети удерживали меня от шага на тот свет, их все-таки надо кормить, учить, одевать. Переживая манию, я ругался с женой, уходил к другой женщине (многие люди с БАР в таком состоянии запросто влюбляются или становятся сексуально распущенными), потом оказался в больнице.

Все, что связано с детьми, — на плечах жены, а я хорошо зарабатываю. Живем дружно, но в моменты гипомании могу быть грубым и резким, хотя остываю быстро, в течение 5–10 минут, и иду извиняться, в том числе перед детьми. Эти приступы случаются редко, в большинстве случаев держу себя в руках. Даже когда мы узнали, что сын пробовал пиво и сигареты, мы с женой не кричали, спокойно поговорили. Потом он снова приходил с запахом сигарет, а мы вместо наказания дали ему шанс забыть про курение — отправили на море с бабушкой, и это помогло. Меня самого отец лупил с малолетства, так что я по своему опыту знаю, каково это, и никого из детей пальцем ни разу не тронул.  

Последний случай мании у меня был пять лет назад, дети стали свидетелями психоза — я нес околесицу, что мы все умерли. Дети растерялись, а жена сказала им поиграть в другой комнате, дала мне выпить нейролептик, чтобы я уснул. Наутро вместе с другом отвезли меня в клинику, откуда я сбежал, но через пару дней попал уже на скорой в бесплатную. 

Людям с БАР я бы советовал смело заводить детей — с этим диагнозом при правильном лечении можно полноценно жить и работать. Даже если наши дети заболеют, я их заранее научу, как с этим жить. 

Я с детства была порой заводной и общительной, а порой угрюмой, злой и обидчивой. Около 10 раз пыталась покончить с собой. Умоляла родителей не оставлять меня в психбольнице, и они подписывали отказ от госпитализации. 

У меня были навязчивые мысли, вспышки гнева, бредовые идеи, все виды галлюцинаций. Все симптомы остаются до сих пор. В 22 года я сама решила лечь в больницу. Мне выписали лекарств на 12 тыс. рублей в месяц, позволить я их себе не смогла. В качестве диагноза мне называли шизоидное расстройство и депрессию, но я с ними не согласна. Впоследствии разные врачи ставили разные диагнозы, окончательный я так и не знаю. 

Беременность в 22 года была шоком — это последнее, чего я хотела, но ребенка все-таки оставила. Во время вынашивания психическое состояние улучшилось, появилась цель — рождение здорового малыша. Мне помогла большая сила воли, с помощью которой я отказалась от своих чувств. Осталась одна, без друзей, мужа ненавидела, ведь из‑за него оказалась в этой ловушке — забеременела. Но держалась как могла ради ребенка.

После родов начался ад — было больно от того, что я «умерла» ради ребенка, то есть отказалась от своих чувств и эмоций. Надеялась продержаться лет 18 и пожить ради ребенка с мужем.

В психозах билась головой и кулаками о стены, соседи даже как‑то хотели вызвать опеку. Случались такие судороги и галлюцинации, что за ребенка было страшно. Я его любила как могла, но чувствовала, что этого недостаточно, что я плохая для такого ангелочка. От мужа помощи не было — он говорил, что я придуриваюсь и что могу сама себе помочь, да я и сама так думала. 

Если бы я могла вернуться назад и знала, что забеременею, я бы принимала лекарства от своей болезни. Сложно выполнять материнские обязанности, когда хочется накрыться одеялом с головой, а надо стирать, убирать, пеленать. Без поддержки очень тяжело, лучшая помощь — это забота, интерес к проблемам, чувствам и переживаниям. Не нужно говорить [женщине в такой ситуации], мол, ты сама виновата, что не можешь взять себя в руки. Лучше обнять и отвести к врачу.

Мне кажется, большинство психических расстройств возникают от отсутствия любви в семье. И прежде чем планировать детей, убедитесь, что хотите прожить жизнь со своим партнером, что вы любите друг друга. От мужа я все-таки ушла, оставив двухлетнего сына с ним, потому что боялась за ребенка — я контролировала себя все хуже. Ему без меня будет безопаснее. Единственное, что у меня получается, это любить сына так, как я хотела, чтобы любили меня. 

Я родила за три года до дебюта шизофрении, мне было 24 года. Уже во время вынашивания стала нелюдимой и необщительной. Беременность протекала тяжело — из двойни одна девочка погибла на сроке 26 недель, врачи это заметили только на 34 неделе, сделали операцию, спасли вторую дочку. 

Когда муж ушел к другой, ребенку было три года, я впала в глубочайшую депрессию, потом в манию, за время которой поступила в универ, устроила дочь в сад, стала главой родительского комитета. И вдруг стало казаться, что за мной следят, смотрят на меня и читают мысли. Мерещились знаки, числа, слова на стенах домов. Вскоре услышала голос, перечислявший мои грехи, и решила, что это говорит бог. Однажды утром голос разбудил и сказал, что если я убью ребенка, то умершая в утробе дочка воскреснет. И я час носила свою трехлетнюю малышку до окна на кухне и обратно, споря с голосом. Когда дочь проснулась, уложила ее снова, а сама открыла окно на кухне, хотела прыгать, потому что голос угрожал адом. Дочка пришла на кухню и заплакала. Прибежала моя мама, а у нее было лицо сатаны, и я слышала, как она говорит «прыгай» (это была галлюцинация). Я перекрестилась и шагнула вниз с четвертого этажа. 

Сломала ноги, челюсть и таз — физически восстанавливалась больше месяца. Затем меня перевели в психбольницу, потому что симптомы не прекращались: я везде видела чертей и картины ада. Лечила психику еще три месяца, с дочкой была мама, которой пришлось бросить работу и отчима. Отец ребенка даже кровь не сдал для меня (было необходимо переливание из‑за травмы), хотя мама просила его об этом, ведь у нас обоих одна группа. Он приехал и закатил маме скандал, что она «родила дуру».  

Из‑за травмы я лишилась зубов, а из‑за нейролептиков набрала вес. Когда уже после лечения пришла в сад к дочери, ей сказали, что за ней пришла бабушка (хотя мне было всего 30 лет), и дочь потом просила больше не приходить. Меня — как обухом по голове. Я взяла себя в руки, вставила зубы, похудела.

Пять лет назад у меня был второй приступ психоза — полицейские забрали прямо с улицы, по которой я ходила голая. Дочь оставалась на продленке в школе, никто ее не отвел домой, пока она там не сообщила свой адрес и телефон. 

Два года после выхода из психбольницы я лежала в депрессии — дочь тоже все это видела, уроки с ней делал мой отчим, а воспитывала ее моя мама. Потом я поняла, что шизофрению нужно лечить постоянно, обратилась к заведующему ПНД, мне назначили уколы нейролептика раз в месяц. Дочери я рассказала, что такое шизофрения, она меня уже не стыдится, мы живем очень дружно.

Иногда мне нужна помощь — если лежу в депрессии, а из‑за побочек или апатии сил хватает только дойти до туалета. Благодарна родителям, которые помогли вырастить добрую девочку. Как ни жестко это будет звучать, но при серьезном расстройстве лучше не заводить ребенка. Из‑за меня у дочери с 6 лет невроз, а в 13 поставили СДВГ. Но если чувствуете, что справитесь с воспитанием, то рожать можно, ведь шизофрения, по статистике, передается только в 10% случаев.

Диагноз поставили в 20 лет — были резкие и неконтролируемые перепады настроения по несколько месяцев. Лечилась в стационаре, потом принимала таблетки еще несколько месяцев, затем перестала их пить на протяжении следующих десяти лет. В этот промежуток вернулась и смена настроения.

Мужу сразу сообщила о диагнозе, но он, кажется, не до конца понимал, о чем речь. Забеременела в 29 лет и очень боялась, что не справлюсь с ответственностью из‑за эмоциональной нестабильности. Я ведь сама как ребенок. Особенно тяжело было сразу после родов, когда дочку было трудно уложить спать. 

Из‑за ухудшения состояния после родов я вновь обратилась к психиатру. Тогда уже перестала кормить грудью, и мне без госпитализации назначили препараты, которые я и принимаю до сих пор. Также мне очень помогают йога и дыхательные практики. И все равно какие‑то ситуации вызывают сильный гнев. Больше всего от моих эмоций достается мужу или маме. Муж поддерживает меня, даже когда выплескиваю негатив, обвиняю, начинаю материться, хотя в семье этого никто не делает, да и мне несвойственно. Он приводит логичные доводы, а если вскипает, то покидает пространство конфликта тут же — в чем его огромная заслуга. Например, уходит спать в другую комнату, и я тоже засыпаю отдельно, а утром мы уже ведем себя, как будто ничего не было.  

Поэтому в будни она ходит в садик, вечером ее укладывает муж, а если он не сможет быть с нами в выходные, тогда мы с дочкой стараемся как можно больше времени проводить в компании других людей. Например, идем в гости или куда‑то уезжаем. 

Очень важно не пускать все на самотек и принять свой диагноз — это мне далось нелегко, потому что когда становится лучше, бросаешь лечение и веришь, что все нормально. Нужно рассчитывать свои силы и обкладываться «соломками» в виде помощи партнера, близких, специалистов, любимых увлечений, дающих ресурс. 

Я спрашивала у психиатра насчет наследственной передачи, но она сказала, чтобы мы об этом не задумывались. У меня это передалось от родного отца — он не принимает препараты, хотя его симптомы сильнее моих. Сейчас мне страшно думать о будущих детях, и благодаря психотерапии я свыклась с мыслью о том, что, возможно, детей больше не будет.   

Мне поставили диагноз в 27 лет — лечилась таблетками и психотерапией, потом прекращала сначала из‑за наступившего просвета, потом из‑за нехватки средств. Были эпизоды на грани психоза, когда я выпрыгивала из машины на скорости 60 км/ч, случались панические атаки. Симптомы до сих пор остались — я тревожна, считаю жизнь бессмысленной, не нравлюсь себе, постоянно устаю. 

Во время первой беременности в 22 года про диагноз я еще не знала, в целом все было хорошо, а после родов ситуация ухудшилась. Я срывалась на ребенке: кричала, плакала, могла поставить мультик на целый день. Тогда у меня случались депрессии, но я вместе с окружающими списывала это на сплин и лень. У первого мужа было биполярное расстройство, которое проявлялось в маниях, депрессиях и агрессивности, но я тогда о его диагнозе ничего не читала, а незнание порождает беспомощность. Вскоре с ним развелась. 

К моменту беременности от второго мужа я знала, что у меня есть склонность к депрессиям, но никто не говорил мне про тревогу, а я с ней почти не умею справляться. Сама беременность, как и роды, прошла прекрасно, первые два месяца все было здорово, потом начались панические атаки и тревожные видения. Все прекратилось, когда у мужа умер отец и муж страдал от депрессии. Я бросила все силы на то, чтобы помогать ему.

Потом, примерно полтора года назад, у мужа случилась мания с последующей госпитализацией — второму ребенку тогда был год, а первой дочке 9,5 лет. Кажется, я до сих пор не пришла в себя после этого. Муж уже год принимает таблетки и ходит на психотерапию. После больницы у него началась жуткая и долгая депрессия, на которой сказалась отмена алкоголя и легких наркотиков. О его болезни я все знаю — читала, говорила с врачами. Теперь понимаю, где он, а где симптомы. Сейчас он стабилен, но моя тревожность вернулась в двойном объеме.

Год назад я поняла, что мне срочно нужна помощь, потому я казалась опасной для окружающих и самой себя из‑за агрессии и взвинченности. И около пяти месяцев назад я снова начала принимать препараты и ходить на психотерапию. Сейчас мне трудно контролировать себя и объяснять детям, почему мама и папа пьют гору таблеток, почему лежат месяцами и не могут встать. Сложно, когда накрывает меня, а муж при этом уже находится в черной дыре.

Но я себе редко такое позволяю — даже когда все плохо, срабатывает или материнский инстинкт, или чувство ответственности. 

Сложно не переносить свои тревоги на детей. Как их отпускать на улицу? Как разрешать младшей залезть на горку, а старшей — ходить одной в кино? Мне все время кажется, что что‑то случится. Хотелось бы запереть их дома, только еще чтобы и дома не было опасности, а стены были обиты чем‑то мягким. Но приходится прятать страхи внутри себя и отпускать детей познавать мир. 

Если бы я заранее знала про диагноз — в основном мужа, — я бы, наверное, подумала еще раз. Мой диагноз мне не казался тяжелым, тревога — это вообще основа меня, хотя из нас двоих сложнее справляться именно мне. Возможно, с начала терапии еще не прошло достаточно времени. Но я все равно хочу еще детей, несмотря на диагнозы и риск. Сложно всем, не только людям, которые находятся в терапии. Нам в некотором роде даже легче, потому что мы все про себя знаем — например, я знаю, когда мне нужно выдохнуть и подышать, когда просто скрыться за экраном телефона. Я понимаю, что если я не идеальна — это не страшно, потому что дети здоровы и счастливы, даже когда в доме не все сверкает. И все-таки они дарят больше радости, чем тревоги, потому что последняя внутри меня есть всегда и независимо от наличия детей.

Циклотимия — это легкая форма биполярного расстройства. Лет до 30 моя жизнь представляла из себя полный хаос, и во многом в этом виновато заболевание. Периоды буйной и иногда рискованной активности сменялись месяцами анабиоза. У меня была череда драматичных отношений со швырянием посуды, пощечинами, изменами, побегами. Я понимала, что в таких условиях растить ребенка нельзя, кроме того, была полностью поглощена своими переживаниями, так что до 32 лет даже не ставила такой вопрос.

К психотерапевту я пришла в тот момент, когда моими основными ощущениями от жизни были раздражение, тошнота и бессмысленность всего. Я была на грани расставания с мужем, мечтала бросить довольно хорошую работу и сбежать на край света «из этого ужасного города и ужасной страны». Мне все это казалось какой‑то сложной экзистенциальной проблемой, а ведь это была банальная депрессия.

Я была поражена, насколько циклы настроения определяли мое поведение и отношения с людьми и насколько все стало проще и спокойнее, когда я стала принимать таблетки. Впервые в жизни я почувствовала, что могу не только брать и требовать (так я обычно вела себя с мужчинами), но и давать — тепло, заботу. А ведь это и есть суть материнства.

К рождению ребенка мы с мужем подошли очень осознанно и ответственно. Я долго искала подходящего врача, который бы меня вел, потому что знала, что беременность может быть триггером для расстройства. Нашла очень хороших частных акушера-гинеколога и психиатра, с обоими все время была на связи. Это дорого, но не запредельно: выплаченное на работе пособие по беременности покрыло все медицинские расходы. Важно правильно расставить приоритеты: мы отказались от покупки дорогих детских вещей, все брали с рук и у друзей.

Подготовку начала почти за год: проверка общего состояния здоровья, снижение уровня стресса (на работе взяла самый скучный и спокойный проект), поддержание здорового режима сна и питания и постепенный отказ от медикаментов. Также я осваивала техники дыхания для успокоения. Договорились с мужем, чтобы он взял отпуск сразу после родов.

Сыночек родился здоровым, муж меня во всем поддерживал. Самыми сложными были первые месяцы с младенцем. Я, несмотря на всю подготовку, приходила в ужас от того, что несу ответственность за жизнь этого крошечного человека. Меня преследовали навязчивые мысли о том, что я причиню ему вред. Перед глазами внезапно всплывали картинки, как я выбрасываю его в окно или бросаю под поезд в метро. Периоды взвинченности чередовались с периодами апатии, когда я безвольно лежала на полу, а ребенок по мне ползал. В первые недели я просто боялась оставаться наедине с ним. Через несколько месяцев я возобновила прием препаратов, и стало намного спокойнее.

Не знаю, как бы я пережила то время, если бы не огромное участие мужа. Он договорился работать из дома и практически всегда был рядом, мы делили все домашние дела поровну. Конечно, ребенок — это испытание для отношений. Когда меня накрывало, я могла орать матом на мужа, чтобы не орать на ребенка (этого я никогда себе не позволяла). Потом, конечно, извинялась. 

Главная проблема для биполярных родителей — это нарушение режима сна. Оно может привести к обострению. Через несколько месяцев сна урывками я вообще перестала нормально засыпать, спасали только таблетки.

Конечно, переживаю из‑за риска передать расстройство ребенку. Но в целом он не так высок (что‑то около 10%). А главное, тот или иной генетический риск есть практически в любой семье — у кого‑то предрасположенность к алкоголизму, у кого‑то — к онкологическим заболеваниям или диабету. Но это же не причина, чтобы не заводить детей вообще.

Я уверена, что главное — обеспечить ребенку заботу и спокойствие. А если он все-таки заболеет — своевременное лечение. Рано хвастаться, но пока нам с мужем это удается: первые два года жизни сыночка были спокойными, он растет открытым и любознательным. Практически все мои душевные терзания мне удавалось держать при себе. Скоро сынок пойдет в садик, и, думаю, нам будет легче справляться. Но на второго ребенка, пожалуй, не решусь.

Очень важно заранее найти психиатра, которому вы можете доверять, и быть с ним на связи всю беременность и первый год жизни ребенка — это самое сложное время, и может случиться что угодно. Очень советую психотерапию, чтобы улучшить общение в паре и научиться не сливать свой негатив на ребенка. Я уверена, что если вы хорошо подготовлены и достаточно ответственны — все получится! 

Решение завести ребенка — не очень частое явление среди пациентов с психическими расстройствами. На это есть несколько причин. Во-первых, существует общественная стигма, которую часто поддерживает семья пациента, — человек с хроническим психическим расстройством вычеркивается из круга обычных людей, и ему отказывают в праве заводить и воспитывать детей. «Какой тебе ребенок? Ты же сам/сама ничего не можешь сделать!» Сейчас ситуация понемногу выправляется и появляются пациенты, которые спрашивают меня об этом, интересуются возможностью забеременеть или зачать ребенка.

Во-вторых, многих пациентов ограничивает постоянный прием препаратов, нейролептиков, антидепрессантов или нормотимиков. Если мы откроем инструкции к лекарствам, то увидим, что каждый из представителей этой группы препаратов имеет в качестве противопоказания беременность и кормление грудью. В настоящее время уже накоплены сведения о том, что прием нейролептиков во время беременности несущественно повышает риск развития врожденных пороков у плода. Также была показана относительная безопасность некоторых антидепрессантов при беременности. На мой взгляд, главное правило лекарственной терапии при беременности — польза для матери должна перевешивать риск для плода. Поэтому при беременности прием терапии продолжается, если он действительно необходим. Рекомендуют снижать дозы, принимать препарат, распределяя его по суткам, но это лучше обсуждать с лечащим врачом.

В-третьих, есть позиция самих пациентов, когда они отказываются от своего родительства, считают, что психическое расстройство делает их хуже, что они становятся менее подходящими на роль родителей. С этим тоже надо работать, это часть картины болезни.

Здесь все зависит от специалиста. Кто‑то приветствует желание завести детей и помогает в медицинских вопросах. Другие категорически против и аргументируют это тем, что ребенок тоже родится больным (совершенно необязательно), а родители не смогут ухаживать за ним (мне бы их дар прорицания). В зарубежных рекомендациях по биполярному аффективному расстройству и шизофрении даже есть отдельные главы о том, как готовить пациентку к беременности. Нам до такого еще далеко. Российская психиатрия мало ориентирована на человека.

Я считаю, что наша задача как специалистов дать нужную информацию, ответить на все вопросы, относящиеся к нашей профессиональной сфере, а дальше человек действует сам. Провокации от близких в кабинете врача я сразу пресекаю. Меня злит вот это: «Скажите, что ей нельзя иметь детей». Человек должен принимать решение в этом вопросе самостоятельно. У психиатров до сих пор есть образ стража общественного благополучия, а не врача, но я всегда отказываюсь от лат в пользу белого халата.

На территории России действует приказ «Об утверждении перечня медицинских показаний для искусственного прерывания беременности». К ним отнесены умеренная умственная отсталость и шизофрения. Также в списке медицинских показаний можно найти биполярное аффективное расстройство или депрессию, но они считаются показанием, если сопровождаются стойкими суицидальными идеями и высоким риском суицидальных действий. Возможно, это кого‑то удивит, но случаи беременности у женщин с умственной отсталостью встречаются с заметной частотой.

Надо понимать, что наличие медицинского показания к прерыванию беременности не означает его обязательного проведения. В статье 56 закона «Об основах охраны здоровья граждан» читаем: «Каждая женщина самостоятельно решает вопрос о материнстве. Искусственное прерывание беременности проводится по желанию женщины при наличии информированного добровольного согласия». В самой форме согласия, утвержденной на федеральном уровне, требуется подпись пациентки, если она старше 15 лет. Закон говорит, что даже пациентка с недееспособностью должна самостоятельно принимать это решение. Единственное исключение — когда пациентка по своему состоянию не способна дать согласие на вмешательство. Это бывает, например, при тяжелых врожденных поражениях мозга. В этом случае решение принимает опекун.

Роды — это тяжелый процесс, который требует от организма серьезного напряжения. Послеродовые депрессии, о которых сейчас стали много говорить, отчасти провоцируются этой работой на износ и гормональными изменениями. Точно так же послеродовые психозы могут быть ответом мозга на чрезмерную нагрузку. Обесценивающие и бытовые комментарии на тему «Раньше в полях рожали — и ничего» выглядят оскорбительно и глупо. Во-первых, если кто‑то справляется с задачей лучше, чем ты, это не облегчает тебе работу. Во-вторых, там, где рожали в полях, уровень материнской и младенческой смертности был высоким. Нас призывают вернуться туда?

Забота о ребенке, тем более в первый год жизни, — изматывающий труд, особенно для пациенток с депрессивными и тревожными заболеваниями в анамнезе. В какой‑то момент женщина может просто не выдержать, и ее состояние снова ухудшится. Здесь важна поддержка семьи и друзей.

За психическим состоянием женщины после родов надо тщательно следить, чтобы не пропустить послеродовую депрессию или психоз и вовремя оказать профессиональную помощь. В настоящее время у нас нет достоверных инструментов для оценки риска развития психического расстройства в послеродовом периоде, хотя мы можем выделить группу риска: женщины с историей психического заболевания, чьи беременность и роды протекали тяжело.

В случае лишения родительских прав поводом может стать хронический алкоголизм или наркомания. Другие психические расстройства не входят в этот список. Но некоторые поводы для лишения родительских прав могут быть связаны с психическим расстройством родителя. Например, отец с шизофренией по бредовым мотивам совершал физическое или психическое насилие над своими детьми. Здесь причиной лишения родительских прав станет сам факт насилия, а не психическое расстройство.

Ограничение родительских прав допускается в том случае, когда оставление ребенка с родителем может быть опасно для него, но эти обстоятельства не зависят от родителя (например, период ухудшения тяжелого психического расстройства).

Если родитель пьет препараты для поддержания устойчивого состояния психического здоровья, то он не должен прерывать их прием. Детям нужны папа и мама, а пьют они антидепрессанты с нейролептиками или нет — это уже вторично. Также родителям стоит регулярно общаться с лечащим врачом и корректировать дозы при необходимости.

Хорошим примером спокойного и нормализующего подхода к родительству я бы назвал медиа «Нет, это нормально». Они мне симпатичны очень гуманным отношением к родителям и здравыми экспертными мнениями.

Также надо помнить об отдыхе, о времени для себя. Здоровый человек и человек с психическим расстройством нуждаются в отдыхе — в том числе в отдыхе от своих детей.

Проблемы могут возникнуть всегда. Пациенты с психическими расстройствами — это уязвимая группа в нашем обществе. Им часто приходится доказывать, что они не верблюды. Как я уже говорил выше, само по себе психическое расстройство (кроме хронического алкоголизма и наркомании) не может быть причиной для лишения или ограничения родительских прав. В случае претензий со стороны окружающих стоит уточнить, в чем проблема, и совместно поискать пути конструктивного решения. Если вами интересуется опека, то лучше найти юриста по семейным делам и заручится его поддержкой.

Не пропускайте препараты. Вовремя обращайтесь к врачу. Будьте внимательны к себе и давайте себе отдыхать. Не нужно быть идеальным родителем — хватит, если вы будете достаточно хорошими. Психическое расстройство не делает вас хуже как человека и как родителя. Не слушайте, когда другие говорят, что справляются с родительством лучше вас. Будьте хорошим родителем для своего ребенка, а не для других взрослых.