«Индустрия страдает, потому что на первом месте бабки». Большое интервью с Тосей Чайкиной

Тося Чайкина — певица из Санкт-Петербурга. Ее карьера началась в десятых, сперва — в рамках локальной инди-сцены и через участие в больших телешоу (вы могли видеть ее во втором сезоне «Песен на ТНТ»), а позже — через сольные релизы, где Тося экспериментировала с поп-музыкой в диапазоне от танцевальной электроники до чутких баллад, и марафона совместных песен с самыми разными артистами: от Оксимирона* до уфимской группы «Лауд». В 2022 году вышла совместная с Маркулом песня «Стрелы» (на самом деле — переработка сольного трека Тоси «В сердце бахнули стрелы»), ставшая одним из главных хитов двадцатых и сильно подкинувшая узнаваемость Тоси.

Наш разговор — о том, как Тося чувствует себя в современной поп-среде, почему ей хочется менять чартовую музыку изнутри, каково это — дать 70 концертов за одно лето и не сойти с ума. Почему она плакала от радости на Пикнике «Афиши» и с чем связывает вечную любовь русскоязычной музыки к ностальгии.

— Когда пишешь музыку, ты держишь в уме: «Вот это массовая песня, а эта наоборот»?

— Никогда об этом не думаю. Мне как художнику важно в первую очередь транслировать себя. Это как дневник, который ты потом перечитываешь и вспоминаешь, какие состояния переживал. Я не умею мыслить коммерчески, не под это рождена и заточена. Это сказывается и на разнообразии моего творчества: не могу сказать, что у меня одна песня похожа на другую. На меня влияет музыка, которую я слушаю, больше информации воспринимаю через уши.

— Вместе с наслушанностью у тебя есть и академическое музыкальное образование.

— Не совсем: из образования у меня 9 классов школы. Я не закончила колледж, не доучившись год, потому что SunSay позвал с ним выступать, и я нашла себя на втором курсе, тогда же и сама стала писать музыку. Поняла, что как оперной певице мне нечего делать.

Когда написала первую песню, поняла: хочу транслировать себя, а не быть в чужой коже.

— При этом к опере ты возвращаешься на своих концертах.

— Это то, с чего я начинала, в меня это вложили мама и бабушка, поэтому отдаю дань уважения и считаю, что это круто.

— Когда ты слушаешь других артисток и артистов, можешь различить, где человек самоучка, а где есть какая‑то база? Это влияет на восприятие музыки?

— Никак не влияет. Я знаю артистов, у которых нет никакой академической базы, но они прекрасно чувствуют музыку и развиваются в ней: слышно, как они растут и экспериментируют. А если есть что‑то очень простое, пластмассовое и шлаковое, я не буду это слушать: такая музыка ничего во мне не разгоняет, я не вдохновляюсь и не слышу ничего нового.

— Шлаковое — это про вокал?

— Вообще про все, содержание в том числе. У меня в плейлисте есть песни с простыми текстами, но важно, как они поданы, какая будет аранжировка, с которой эта простота может интересно балансировать. А когда все клишированно сделано, зачем это слушать? У такой музыки нет лица.

— Какая чартовая музыка тебе нравится?

— Я принципиально за ними не слежу. Но мне очень нравится песня «Гламур». Она талантливо сделана в духе R’n’B нулевых, это классный стеб.

— Мы недавно общались с Рустамом КиреевымЧеловек-слепок музыкальной индустрии в России, заставший расцвет эпохи радио, позже работавший на MTV и «Муз-ТВ», а потом — в Spotify и «Яндексе».. Он вспоминал, как на одном из проектов столкнулся с тем, что девушки-артистки на поверхности поддерживают друг друга, а на деле было много подковерных игр. Ты сталкивалась с таким?

— А на деле все такие: «Почему она, а не я?». Мне кажется, какая‑то зависть — это абсолютно нормально. У всех есть эго, которое может выпендриваться. У меня тоже был момент, когда девчонкам давали баннеры, и я думала, что вот они только недавно начали, блин, а я пишу музыку 11 лет, почему я не получила таких привилегий и респекта? У меня много лет все шло очень нестабильно, я ждала, когда уже на меня обратят внимание, когда появится большая аудитория. Мне было обидно и я за себя боролась.

А потом поняла, что у каждого свой путь и не надо выпендриваться. Если все идет маленькими шагами вдолгую, значит, такое у меня пролонгирование. Я начала больше ценить свой путь, он особенный, вообще не надо смотреть по сторонам. Ты делаешь, развиваешься — и надо продолжать этим заниматься. Не париться, а наслаждаться процессом. К тебе вернется все, что ты отдаешь, просто это не обязательно происходит сразу.

— Ты говоришь про желание выйти на большую аудиторию, но при этом «принципиально игнорируешь чарты». Тут нет противоречия?

— Нет. У меня квест посложнее. Хочу, чтобы индустрия была разнообразнее, а чарты не состояли из похожих друг на друга песен. Так было в нулевые, а сейчас я такого не наблюдаю. И хочется, чтобы инди-музыка тоже разрывала. Чувствую ее постепенный расцвет. У меня есть подруга, которая до этого слушала разный блатняк, а сейчас до нее через рилсы дошли Sirotkin и Cigarettes after Sex. Соцсети увеличивают насмотренность и наслушанность у людей, это круто.

— Ты используешь слово «наслушанность». А веришь в понятия «хороший и плохой музыкальные вкусы»?

— «Хорошая музыка» — это проверенная временем классика.

Может быть хорошая музыка, но с деструктивными текстами. У каждого сейчас свое хорошее и плохое: первое ты слушаешь, второе игнорируешь. Так и составляешь личный саундтрек.

— Ты сказала про деструктивные тексты — у тебя сейчас выходит песня с Глебом «Три дня дождя», музыка которого во многом про вывернуть себя наизнанку.

— Глеб абсолютно честен в своих песнях, там можно разглядеть его лицо и понять, как ему бывает непросто. Мне очень нравится эта комплексность в его творчестве. Мы с ним как Инь и Ян, мрачный и светлый персонажи, но при этом оба страдальческие ребята.

— Ваш коллаб — как раз про любовь к музыке нулевых?

— Мы переосмыслили песню из прошлого глазами людей, которые на ней выросли, но живут в настоящем времени. Но мои знакомые постарше сказали, что нам удалось сохранить вайб оригинала. И спасибо «МТС Лейблу», что помогли организовать эту историю они отвечали за выбор песни и участвующих артистов, а также за дистрибьюцию и дальнейший маркетинг.

— Почему у нас все так одержимы ностальгией?

— Сейчас мало классной вневременной музыки: трендовую слушают сегодня, а завтра забывают, все меняется как на конвейере. Мне кажется, это в том числе связано с тем, что у многих есть задача заработать много денег, а других целей нет. Я думаю, если ты в любой профессии бежишь исключительно за деньгами, это плохо сказывается на твоей работе вдолгую. А когда ты ставишь целью попробовать что‑то отдать и сделать новое, даже переосмысляя старое, у этого принципиально иная ценность. И бонусом это приносит тебе деньги. Наша индустрия страдает, потому что многие ставят на первое и единственное место бабки. Как блогер может решить, что он теперь певец, ему напишут песню, он будет открывать под нее рот и зарабатывать. И немножко занимать место куда более достойных и крутых музыкантов.

— Тебе больше нравилась индустрия, когда она была более закрытой?

— Я бы вообще не сравнивала эти эпохи, везде есть плюсы и минусы. Да, раньше было меньше коммерции и здорово работало сарафанное радио, все делали музыку по кайфу и собирали уютные концерты, та же «Афиша» сильно толкала инди-музыкантов. А сейчас тебе нужно выполнять некие обязательства, чтобы о тебе не забыли, вкладывать огромные деньги в промо и так далее. Но мне нравится, как сейчас площадки и стриминговые сервисы поддерживают артистов, вижу много прикольных коллабораций с брендами. Мне нравится, что сейчас происходит с артистами. Взять Пикник «Афиши» — я была рада видеть там и больших, и маленьких музыкантов. Как будто я оказалась в 2013 году в параллельной реальности. Я плакала в конце Пикника, когда выступал Антон Беляев, потому что увидела, как выросли масштабы индустрии.

— Есть и альтернативное мнение: индустрия стала меньше, потому что за последние пару лет количество лиц в ней сильно уменьшилось.

— Я на этом фоне задумываюсь о другом. Сейчас мы видим, как стриминговые сервисы активно поддерживают молодых артистов и растут вместе с ними. Но почему до этого они не так трепетно занимались своим же детищем? И я не согласна с тем, что артистов стало меньше, каждый день появляется кто‑то новый, его просто надо разглядеть. Для этого артистам нужно побольше помогать, а не концентрироваться на одном пуле артистов, которых двигают протоптанной дорожкой. Потому что существует масса очень разных классных артистов.

Я понимаю, что широкой аудитории может быть сложно их воспринимать на первых порах. Но есть пример той же фирмачки Zivert. Она делает массовый поп, но у нее охерительная команда, где есть тот же гений Liriq. Слышно, что это качественно и не колхозно. Через свою массовость Zivert закладывает людям в ушки, что может быть и вот так. Ее последний альбом буквально кричит об этом. Финальная песня там — что‑то вне времени с отголосками шестидесятых, Джона Леннона и Элтона Джона.

— У тебя разнообразная история фитов: от Оксимирона* до «Трех дней дождя». Как ты выбираешь, с кем работать?

— Отталкиваюсь в первую очередь от вайба. Так с Zoloto получилось. Мы просто общались, я отправила Вове наработку песни, к которой уже написала куплет. Он спросил, есть ли второй, и сам предложил туда его дописать. Так получилась песня «Ближе». С Глебом другая история: пришел Kion и предложил такой вариант. Я сперва сомнительно к этому отнеслась, потому что мы такие разные, но в итоге быстро и классно все сделали. С Марком мы переработали уже существующую песню, а «Лауды» и в первый раз, и сейчас просто написали: «У нас есть готовая музыка, залетай». Всегда по-разному выходит.

— Вспомнил, как после выхода «Красоты и уродства» люди долго гадали, кто на самом деле там поет, и не сразу пришли к тебе.

— Мне кажется, все поняли, что это я, когда Мирон* указал кредитсы. Я смотрела все обзоры на этот альбом, мне было интересно. И люди кричали: «Это Маша Hima!»В изначальной версии альбома «Красота и уродство» не были указаны фиты, поэтому в интернете долго обсуждали, кто отвечает за женский вокал на припевах. Самой распространенной теорией была Маша Hima — певица и рэп-артистка из Петербурга, хотя на самом деле это была Тося Чайкина А про меня никто не догадывался, видимо, потому что я была несочетаемым с ним персонажем.

— Сама работа тоже проходила в секретном режиме?

— Да. Когда я приезжала, Мирон*, как обычно, был на измене: «Ничего не надо снимать, не сливай никуда».

— Телефон не просили сдавать?

— Нет, ты что. У нас были очень доверительные отношения, такой жопы точно не было. Все было по-человечески, я радовалась, что мы быстро все записали и было приятно, что мои идеи — вроде взять побольше хоров — в итоге были одобрены.

— Ты сейчас коротко подстриглась. Такие решения тяжело даются?

— А это же не первый раз. На «Песнях на ТНТ©ТНТ» я была с такой же башкой, только розовой. Это был 2018 год, изначально я ходила с афрокосами, меня что‑то все задолбало, пришла к своему другу-парикмахеру Ване Иванову, он меня и побрил. Было просто смешно.

А сейчас я это сделала, потому что у меня был очень тяжелый год, эмоционально и физически вскрылись многие вещи. Это был период на грани жизни и смерти, у меня началась терапия, я начала выбираться из жопы, в которой находилась.

Я похудела на восемь килограмм, у меня все меняется и внешне, и внутренне.

— В августе у тебя в соцсетях был трогательный пост об этом тяжелом периоде. Сложно ли делиться такими вещами?

— Я всегда так двигалась: транслировала себя как живого человека, потому что я не проект. У меня бывали случаи, когда это пагубно влияло на мою артистическую жизнь. Иногда я отправляю в телеграм-канал кружочки, где плачу и делюсь своими переживаниями. Из‑за этого у меня слетела пара рекламных контрактов. Люди говорили: «Что‑то она слишком много страдает в соцсетях, не будем с ней работать». Не понимаю такого: если вы изначально пришли ко мне, то хотите работать не только с артистом, но и с человеком. Мне не нравится концепция, что артисты некие полубоги. Я наоборот «народный» человек: обожаю во время концертов спускаться к людям, петь с ними. Мне это нужно, чтобы оставаться человеком, не задирать нос и помогать ближнему. Мы же ничем друг от друга не отличаемся, у всех одинаковые органы. Вокруг столько мишуры и лицемерия, а мне хочется пропагандировать человеколюбие.

— Твой пост для меня выглядел и как история о том, что после «Стрел» на тебя свалилось намного больше внимания и тебе тяжело это далось.

— Тот период был сложным в контексте концертов. Прошлым летом стала съезжать кукуха, потому что мы за лето дали 70 концертов, у меня никогда не было такой нагрузки. У меня с детства было пограничное расстройство, о котором я долго не догадывалась. Была далека от этой темы и думала, что просто очень чувствительная девочка, все близко принимающая к сердцу. Из‑за огромного количества работы и стресса все стало обостряться.

Я протянула до апреля этого когда. И поняла, что надо заниматься собой. Прошла по врачам и узнала о проблемах, с которыми надо работать, начала терапию. Но параллельно нужно было делать вид, что с тобой все в порядке, в один момент все внутренние настройки слетают, ты начинаешь истерить из‑за любой мелочи, неадекватно себя вести и винить в этом исключительно себя.

Страшно, потому что изначально ты к такому не готов. Но это офигительный опыт, который показал, что не надо везде вписываться. Нужно с уважением относиться к себе самой, за всем не угонишься, тебе уже не 15 лет, надо держать себя в руках.

— Круто, что ты сейчас говоришь об этом вслух.

— Я понимаю, что здесь тоже есть репутационные риски. Мне, как инди-артистке, проще. Музыкантам на контрактах с лейблами может быть сложно транслировать подобные вещи. Может, это и грамотно: потом выйдет какая‑нибудь документалка, где эти проблемы подсветят, — и вау, человек соберет стадион. Я вот не уделяю столько внимания маркетингу — возможно, поэтому медленно развиваю свой успех. Я этому только рада и ценю всех людей, которые меня принимают. Мне в кайф.

Благодарю боженьку и вселенную за то, что могу через музыку быть полезной другим. Всегда хотела того, что происходит сейчас. Разве что хочется масштабов побольше, как у группы Coldplay.

— Тебе стало сложнее писать музыку после успеха «Стрел»?

— Главная сложность — в отсутствии времени. А так творю то, что хочется. Мне, наоборот, нравится, что я не зациклилась на направлении, принесшем успех.

— Чувствуешь себя лучше, чем в августе, когда писала тот пост?

— Определенно да. Но мое тело так не думает: я болела в августе, в сентябре плохо себя чувствовала, а сейчас слегла с конъюнктивитом. Организм посылает меня к черту, но надо чуть-чуть поработать, добить этот год и поехать на заслуженный отдых в Таиланд: приходить в себя, кататься на байке, плавать, есть фрукты и быть в тишине.

— А как сейчас выглядят твои дни?

— Выступаю и много сплю до часов двух-трех, засыпаю под ютубчик. Стараюсь маленькими шажками избавиться от хлама дома, потому что при нем сложно настроиться на творческий процесс.

— Что смотришь на ютубе?

— Сейчас — все ролики про Дидди, которые только есть, это интересная тема. Люблю иногда покормить себя разными теориями заговора. Как‑то нашла для себя канал RAMusic, еще году в 2017-м, и спустя столько лет мы с Рамином, его ведущим, дружим и ходим пить кофе вместе, потому что живем недалеко друг от друга. Я люблю такие истории, потому что теории заговора после них кажутся не такими уж и теориями.

— Любимая теория заговора по поводу Дидди?

— Трансляция оккультных символов через любой визуал.

* Мирон Федоров признан иноагентом Минюстом РФ.