«В России что ни пиши — все об одном»: «Электрофорез» о России 2021-го и новом альбоме

— Насколько тяжелым был 2020-й?

Виталий Талызин (синтезаторы): Нормальный. Я примерно такого года и хотел: чтобы мы сидели, писали альбом, сделали паузу на весну с турами. Оказалось, что надо бояться своих желаний.

Иван Курочкин (вокал): Получилось, что мы предсказывали все события, которые будут происходить.

— Ваша цитата: «Я рассуждаю так: если ты музыкант, особенно если ты музыкант в России, то почему ты уверен, что все будет круто? В какой момент жизни на тебя снизошла такая уверенность? Нет! Этого не будет и не должно быть! У человека есть разные ипостаси: человек-художник и человек-гражданин. То, что хорошо гражданину, может быть плохо художнику — и наоборот». Почему?

Иван: Если тебя как гражданина избили дубинкой и засунули на 20 дней в автозак — ты потерял работу и получил адское пятно на биографии. А если ты средней руки музыкант, то ты получаешь какой‑то импульс — ты сталкиваешься с тем, что происходило в твоей голове. Это импульс для творчества, карьеры.

Виталий: Где‑то лет в 17–18 прочитал модную тогда книжку «Черный лебедь» Талеба. Там говорилось: главную роль в нашей жизни играют спонтанности. Сейчас мне 29, где‑то года 2–3 назад своим мозгом удалось дойти до того, что рандома в нашей жизни больше, чем кажется. Поэтому да, было бы достаточно странно музыканту в 20 лет быть уверенным в себе: что ты всего добился, так и будет продолжаться.

— Русский музыкант должен быть готов к страданиям?

Иван: Просто может произойти все что угодно. Даже если ты американский музыкант, у тебя может рак жопы случиться.

Виталий: Или ты можешь совершить какую‑то дичь, как Робин Тик, и пропасть навечно.

— «Мы поколение сытых людей», — говорили вы в 2017 году. В 2021 году, учитывая актуальные события и происшествия последнего года и последних выходных, такое определение справедливо?

Иван: Раньше все было еще большей ****** [ерундой]. Но хотелось бы лучше! Но я хочу все-таки, чтобы в Петербурге, наконец, построили метро, а не только обещали: «Юго-Западная», «Горный институт». Пожалуйста.

— Давайте об альбоме. Когда я его слушал, словил ощущение, что ряд его текстов был написаны после прошлых выходных.

Иван: А о чем ты говоришь? Может, ты говоришь про девушку, которая живет около трамвайного кольца? И у нее веснушки на плечах? Ты имеешь в виду политическую тематику.

— Выпуская прошлый альбом, вы сказали, что у вас нет четкого ответа на вопрос о том, что происходит со страной. Сейчас он есть?

Иван: Что происходит? ***** [Ерунда] какая‑то. Это очень общий вопрос. Что ты имеешь в виду?

— «Зыбкая ситуация: вроде все хорошо, а вроде неправильно». Ощущение того, что все неправильно, усилилось?

Иван: Да, естественно. Это ощущение вылилось в то, что все вообще неправильно. Все идет в противоположном пути от правильного. Мне кажется, ни для кого ничего хорошего нет. В этой ситуации нет победителей.

Виталий: Когда‑то мы говорили о безвизовом режиме с Европой, а теперь я в ⅘ сообщений в телеграме вижу, что кто‑то маркирован иностранным агентом.

— Показалось, что рефлексии по поводу происходящего стало больше.

Иван: Мы же живем в обществе! Так и должно быть.

Виталий: Мне кажется, мрачность и тревога нам сопутствовали всегда.

— Но дошли до терминального пика. Ваш альбом называется «505». Сознательно встаете в один ряд с Надеждой Дорофеевой (соиспольнительнецей песни «Имя 505» группы «Время и стекло» — Прим. ред.) и Алексом Тернером (автором песни «505», фронтменом Arctic Monkeys — Прим. ред.) ?

Иван: Нет, нам ******* [наплевать] на них. Буквы все тоже используют, и что? «505» — это номер нашей школы. Или нам не надо об этом говорить? (Обращается к Виталию.) Мы придумали какую‑то стратегию?

— «Это первый классический альбом группы». Почему?

Виталий: Первый альбом был лоуфайной пробой пера. Второй, при всех достоинствах, слишком короткий для классического альбома и тоже имеет признаки пробы пера: мы сводили и мастерили его самостоятельно, там много неаккуратных вещей.

— Показалось, что песня «Комендантский час» — про 2020 год. Правда?

(Издевательски смеются.)

Виталий: Как ты все закольцевал…

Иван: Давайте серьезно. Ты просто берешь и говоришь: комендантский час — про 2020 год.

Виталий: Хорошо. Разгадка этой песни — в последней строчке первого куплета. Если перевести ее на другой язык, то станет понятно. Но если ты ее приложишь к 2020 году, то ты ******* [удивишься], какие смыслы туда добавятся. Просто угадай, на какой язык надо перевести.

— Вас расстраивает, когда в ваши песни вкладывают не те смыслы, что вы закладывали сами?

Иван: Да все равно. Человек может думать все что угодно. Один странный парень вложил в миленькую песенку группы «Мы» какой‑то *********** [удивительный] смысл (в 2018 году 18-летний студент Бауманки Артем Исхаков убил и изнасиловал свою бывшую девушку Татьяну Страхову, покончил с собой и оставил прощальную записку, в которой, помимо прочего, упомянул песню «Возможно» группы «Мы» — Прим. ред.).

— Туры — это больше изнурительное мероприятие или кайф?

Иван: Ты кайфуешь, но в долг. Ты тратишь очень много времени, энергии и сил на туры. Концерты проходят, все классно, приходят люди, ты получаешь деньги. Но это эфемерно: ты уезжаешь из этого города, а концерта как будто не было. А песни остаются. Поэтому лучше работать с песнями и работать в студии.

Виталий: Этот год вообще показал, что мне сложно будет вернуться в гастрольный график, потому что я себя комфортно чувствую в режиме отсутствия выступлений, рядом с любимой девушкой. Я понимаю, что аппетит приходит во время еды, ты раскочегариваешься и потом уже начинаешь получать кайф. Но мне не хочется никуда ехать, мне хочется заниматься музыкой.

— «Каждый город — это новая месса и баллада о русской принцессе». Вам надоела эта песня?

Иван: Мы ее просто играем. Если тебя бесят твои песни, то зачем этим занимаешься? Мы с утра прочитали статью в «Афише» про журналистов, которые грустят от того, как им плохо пишется. Мне это показалось странным: ребята просто ноют от того, что им не хочется делать свою работу. Я бы им посоветовал найти другую.

Виталий: Можно переехать в Латинскую Америку или Африку, начать там новую жизнь.

Иван: Было бы смешно, если бы такая статья про музыкантов появилась. Ну не пишется музыка, бесит — что-о-о?

— Вы говорили, что знакомы с 1998 года. Как вы не задолбали друг друга за эти годы?

Иван: У Дудя недавно был Антон Долин. Он говорил: если вы хотите прожить всю жизнь вместе, просто не разводитесь. То же самое.

Виталий: У нас была комфортная среда в школе. Со многими одноклассниками мы до сих пор общаемся. У нас, вообще, есть своя субкультура со своим языком.

Иван: Учителя у нас тоже были нормальные, вспоминаем добрым словом уроки экономики, географии — по сравнению с теми, кто был в других школах. Нам повезло со школой. У нас никто не сел, не умер из одноклассников, все хорошие люди. Для нас тот период — это классно.

— У вас на альбоме фит с «Молчат дома». Чем они круты?

Иван: Это же крутая группа. Мне кажется, одна из самых ярких групп на постсоветском пространстве. Музыка у них интересная, и ребята сами классные, добавить нечего.

— Насколько тяжело было писать альбом?

Виталий: Легко, мы же не журналисты из той статьи. Были технические заминки, хотели сами сводить, но решили отказаться от этого. Но это мелочи.

Все прошло в комфортном темпе. Нас туры бесили еще дедлайнами: мы раньше ничего не успевали. Сейчас дедлайна не было. Мне нравится, что на этом альбоме ни до одной строчки не ********* [докопаться]. Все слова на своем месте.

Иван: Кроме одного! И мы попросим слушателей его найти!

Виталий: Альбом писался настолько легко, что мы завели тикток.

— Зачем?

Иван: Просто так. Мы давно хотели, но откладывали. Там действительно достаточно прикольная среда. Я его воспринимаю с юмористической точки зрения, хотя там есть и серьезный контент.

— Захватывать аудиторию помладше?

Иван: Да. Мне кажется, уже некруто говорить, что мы группа для школьников. Кстати, странно: раньше всех музыкантов шеймили этим.

Виталий: Мы говорили: а в чем проблема? Ах, я понял: ты говорил, что все считают, что школа это отстой и дерьмо, а мы так никогда не считали!

Иван: Ты понимаешь, что они хотят этим задеть, но за шесть лет в шоу-бизнесе нам ***** [безразлично]. Это разобрали…

— Мне показалось, что вы записали поп-альбом с понятными мелодическими ходами, но в то же время лютым мрачняком. Контраст такой — изначальная задумка?

Виталий: Нет. Мы выкинули два трека, которые показались самыми попсовыми. Мы хотели сделать концептуальный альбом.

Иван: В альбоме все круто, мне придраться не к чему.

— Записывать концептуальный альбом в 2021 году. Зачем?

Иван: Когда ты пишешь альбом, у тебя складывается же в голове какая‑то картина? Это же в любом случае концепция. Мне нравится, что наш альбом вызрел. Не просто десять треков, которые мы написали в течение какого‑то времени, и мы решили их скомпилировать. Нет. Мы работали над всеми треками плюс-минус в оно время, отчего возникло ощущение общего вайба. Мне кажется, единая нить повествования сохранена, несмотря на то что они на разные темы.

В будущее мы не возьмем ужасный «Электрофорез» прошлого, в котором нам было жутко некомфортно, и мы из‑за этого принимали компромиссные решения — выпускали короткие альбомы, например.

Виталий: Этот альбом един с точки зрения текстов, музыки и оформления. Мне очень нравится обложка. Мне кажется, она очень подходит и альбому и группе. Раньше было по-другому: например, завтра релиз, подбирается рандомная фотка, пишется «Электрофорез», и все.

Иван: Меня убьет моя жена, если я не скажу, что обложку нарисовала она.

— Еще ощущение: раньше вы больше писали о личном, а сейчас — об окружающем. Вы резко политизировались. Что случилось?

Иван: Потому что на личность очень резко влияет политическая ситуация. Когда ты не можешь находиться во внутренней миграции, естественно, такие моменты начинают пролезать. Это факт. Но у нас и о личном много на новом альбоме написано.

— Раньше ваши тексты можно было интерпретировать как угодно. А сейчас — Ходынка и кровь. Вполне конкретные образы.

Иван: Ну повзрослела — полюбила. Что тут сказать?

— Петербург девяностых и нулевых. Каким вы его помните?

Иван: Если говорить о проспекте Ветеранов, то ничего особо не изменилось. Где‑то даже стало хуже: расселили 2-ю Комсомольскую [улицу], там теперь какой‑то ад, пустые пятиэтажки.

— Я как‑то видел, как человек, перекрытый *********** [запрещенными законом веществами], делал сальтухи в метро на Ветеранов. Насколько это характерная ситуация для этого района?

Иван: Но я видел, как на Ветеранов дети воровали у уличной торговки сладости или яблоки. Я так подумал: это сцена из мультика про «Аладдина». Но мне кажется, в центре и на Чкаловской ******* [ужаса] больше, чем на Ветеранов.

Виталий: Согласен. Я месяца два жил на Ваське (Васильевский остров. — Прим. ред.) и удивился местной повестке: «А вы слышали, на соседней улице вчера женщину сосулькой убило».

— Виталий, вы говорили, что твой отец вылетел из института из‑за того, что незаконно торговал пластинками. Какие пластинки звучали у тебя дома в детстве?

Виталий: Ой, у меня родители до сих пор меня попрекают, что Иван в интервью это сказал. Говорят, это преувеличено, и нужно опровержение. По поводу пластинок: отец продавал актуальные на тот момент пластинки и книги — от хард-рока до Duran Duran и Joy Division. Дома играла музыка 80-х: мне нравились a-ha, Марк Алмонд, сборник «Легенды русского рока», где мне больше всего понравились «Наутилус помпилиус», «Кино» и «Алиса».

— По поводу центра Петербурга: вспоминаю старую статью Игоря Антоновского «Оставайся здесь, не езди в Петербург» на ВОС, где он диссит центр Питера. Петербург больше дает вдохновения или забирает сил?

Иван: Странно, что ты сослался на ВОС, но не сослался на статью в «Афише». Я читаю ее, вижу, как там обсирают Петербург и думаю: «У-у-у-у, сука, что за плохой человек написал эту статью? Да пошел он, пусть сидит в своей Москве». А потом я понимаю, что в начале указано, что ее написал петербуржец. И думаю: «Ну и ладно. Наверное, он прав».

— Это я ее написал.

Иван: Это было смешно, я хотел даже записать видео в историях, а потом подумал: «Ну если петербуржец написал, значит, так и есть».

— Вы говорили, что русский рок честен, в отличие от группы Tesla Boy. Почему русский рок перестал считаться зашкваром?

Виталий: Время идет, хочется верить, что общество умнеет и начинает понимать, что считать что‑то зашкваром — не самая крутая позиция с точки зрения смысла и морали. Почему какая‑то музыка должна быть зашкварной?

Иван: Мне кажется, это вписывается в тренд каких‑то нравственных изменений в обществе. Сейчас люди готовы говорить о том, о чем они не говорили. Притягателен образ честного человека, который может рассказать о своих месячных, нежели чем о каком‑то несуществующем идеале из диснеевского мультика. Пример: девушка из одной популярной группы говорила, что она работала в вебкаме. А что, ее тело — ее дело. Я себе не представляю, чтобы кто‑то сказал об этом в русском шоу-бизнесе раньше. Все меняется. И слава богу.

Виталий: Все меняется, но русская культура вечна.

Иван: Да, ты постоянно ищешь корни, на которые можно опереться. Нам нравится ассоциировать себя с народным творчеством. Какой‑то культурный код должен быть у тебя. Мне не хотелось бы опираться на рок-н-ролл, например. Мы как Толстой: он по капле выдавливал из себя раба, а мы по капле выдавливали из себя наносное говно, без которого можно обойтись. Я напоминаю, что группа «Электрофорез» находилась в оппозиции хипстерскому мейнстриму в начале 2010-х.

Виталий: Да. Я лучше послушаю группу «Серьга», чем ту инди-волну, — она задевает душу. Когда ты слышишь: «Что нам надо? Да просто свет в оконце» — ты… (Демонстративно стучит по столу кулаком.)

Иван: На самом деле среди условных западников тоже бывали прикольные проблески.

Виталий: Мы рофлим над всеми группами, которые пели на английском, а потом начали петь на русском.

— Но вы же вместе с группами, которые играли вместе с вами в «Ионотеке» в 2014 году, победили в итоге.

Иван: Может, мы проиграли?

Виталий: Никто не знает, кто выиграл! Жизнь полна черных лебедей…

Виталий: Есть один город. Это самый лучший город на Земле, но он утомил перетягивать к себе все, что существует.

Иван: Мы говорим сейчас о противостоянии Москвы и остальной России. Мы хотим, чтобы это противостояние закончилось.

Виталий: Победой сборной России.

Виталий: Это личная песня. Когда мы писали эту песню, думали о родителях. Я частенько размышляю над тем, как тяжело им было воспитывать детей и жить в 90-х. А английский и французский алфавиты символизируют билингвальность нашей школы.

Иван: У меня непростая ситуация в семье: мой биологический отец был убит в разборках тех времен. Тот человек, который меня воспитал и является моим настоящим отцом, настрадался, как и моя мать, от моего поведения в подростковом возрасте в том числе. Мне до сих пор за это не сильно удобно.

Иван: Эта песня очень мрачная. Она говорит о том, что человек не успел предотвратить плохие события. Понравится любителям песни «8 минут».

Виталий: Очень часто в ситуациях, которые подвергаются цензуре Роскомнадзора, можно услышать мнения: мы ни о чем не догадывались, не знали, как так. Мы думали о том, каким образом это вообще можно заметить? Как это понять?

Иван: Это оммаж интересному нам артисту TR/ST. Песня сделана в звуке, приближенном к нему. Во всем остальном это такая песня о том, что ты не успеваешь какие‑то вещи сделать в момент, когда это нужно.

Виталий: У меня тоже есть небольшая личная оценка этой песни. Мне герой этой песни представляется неким мифологическим персонажем вроде Прометея. Мне кажется, что этот человек прикован к какой‑то скале, а потом он говорит: да пошли вы все ***** [к черту], я вам принес искру, и вы ее недостойны, ваш мир — полное дерьмо. И улетает, став богом.

Иван: Мы чувствовали себя после написания этого трека очистившимся. Вторая и третья часть круто контрастируют. Еще она начинается с сигнала Mayday (сигнал бедствия — Прим. ред.), поданного паромом «Эстония» (В 1994 году в Балтийском море затонул паром «Эстония», шедший из Таллинна в Стокгольм: 852 человека погибло и пропало без вести — Прим. ред.). Это была очень темная история, в которой были замешаны несколько государств.

Виталий: Да, там очень много теорий заговора. Много кого не удовлетворили итоги официального расследования.

Виталий: Она вдохновлена всякими крипипастами (страшными историями, зачастую окутанными мистикой — Прим. ред.) про абандоны, зеленую дверь, большое количество параллельных вселенных. Соответственно, эта песня о существовании параллельных миров.

Иван: Очень смешно, если думать об этой песне в контексте наркотиков, от этого очень сложно отвязаться. Эта песня не про наркотики, но уже потом было замечено, что они туда идеально вписываются.

Виталий: Это такая песня-майндфак.

Иван: Да, трек с большим контрастом между музыкой и текстом. Он должен вызывать ощущение, как когда ты смотришь на милую картинку, а потом замечаешь призрака или еще что похуже.

Виталий: Это франкоязычная песня о красивой, прекрасной и классной девушке. Восхищение ею и удивление некоторыми ее поступками и решениями. Почему на французском? Это наша традиция.

Иван: Эта песня посвящается нашим вторым половинам. На русском языке о таком личном говорить сложно, а на французском, языке любви, — вполне.

Виталий: Песня должна была стать главной темой одноименного фильма, но, поскольку мы слоупоки, вышла почти через полгода после него.

Иван: Да, это классный фильм о глухонемой девушке из закавказской деревни. Девушка едет в Петербург искать своего мужа, потому что он пропал. С ней проходят какие‑то метаморфозы: она встречает разных людей, разный мир, отличающийся от привычного.

Виталий: Это песня от самих себя, забавный эксперимент о том, как ты пишешь что‑то в формате дневника и не вселяешься ни в каких персонажей, не рисуешь в голове схемы, а просто говоришь, что думаешь.

Иван: Если что, мы не рисуем схемы — нам боженька все посылает. Мы просто ретранслируем божественную благодать на наших слушателей.

Иван: Она о добре.

Виталий: У нее очень дворовая гармония, поэтому в нее хотелось внести всякие смыслы вроде чеховского ружья, «Я помню чудное мгновенье…» и так далее. В этой песне проводится много экспериментов, которые хотелось увязать в какую‑то интересную и удобоваримую форму.

Иван: Мелодическая задумка была в духе Pet Shop Boys, но было достаточно несложно прочувствовать что‑то русское в гармонии. Это необычная песня для «Электрофореза», она оттеняет мрачный альбом.

Иван: О фатальности. Ты берешься за какое‑нибудь дело, вступаешь в отношения, даешь обещание — неважно; и ты изначально понимаешь, что у тебя ничего не получится, ты будешь изменять, не будешь оказывать внимание.

Виталий: Есть такие иррациональные вещи, которые тебе кажутся подвластными, но ничего не меняется, и ты ничего не можешь сделать.

Иван: Песня об эмоциональном выгорании. Это злой двойник «Купе плацкарта».

Виталий: И навеяна она нашими тремя днями в Праге. Но об этом — ни слова больше.