Пародия часто считается низким жанром, этаким декоративно-прикладным искусством от мира музыки. Есть мнение, что когда один музыкант подражает другому, то словно принижает себя, что его талант растрачивается куда‑то не туда — на красивую роспись, на незатейливый сюжет на тарелочке, на выжигание по доске, на что‑то настолько обыденное, что как будто бы и недостойно внимания и изучения. То же касается и семплов, и отсылок, и других вещей, которыми пользуются многие музыканты , — важен лишь вопрос, используют ли они эти приемы с умом.
Неожиданным центром нового альбома Монеточки можно назвать песню «Шприц», которая, вопреки названию, повествует вовсе не о социальных проблемах, а о любви папы лирической героини к группе «Ленинград». Песня, высмеивающая творчество Сергея Шнурова, блестяще справляется с тем, чтобы стать на это самое творчество похожим.
Подобная стратегия работает далеко не всегда, но тут, кажется, получилось совместить и крик души, и иронию, и какой‑то необходимый градус издевательства: скорее всего, подобная шутка придется по душе не всем, но кому придется, тот останется.
В первом случае «Искусство» может показаться большой пощечиной вкусу, во втором — искренней попыткой впустить в себя постыдные моменты советской и российской музыки.
Начинающийся с кабареточной песни «Крошка» альбом легко описать как порождение вещей, которые Монеточке могут быть не близки чисто географически. В этих песнях есть элементы Tin Pan Alley, зонгов, лирики диснеевских принцесс, софт- и хард-рока. Но корни этого альбома, скорее, не там.
В первую очередь здесь стоит вспомнить регги-период Бориса Гребенщикова (с его недавним дэнсхолловым продолжением), запилы Владимира Кузьмина, шансонный период Аллы Пугачевой, группу «Иван Купала», советские радиосказки, евродэнс вроде «Президента и амазонки», Вику Цыганову, Александра Кальянова, Татьяну Овсиенко, времена, когда Игорь Бутман был сессионным музыкантом, Потапа и Настю, ну и да, группу «Ленинград».
Как и у практически всех хороших музыкантов, весь этот ворох ассоциаций — за исключением все той же песни «Шприц» — не сводится к отсылке ради отсылки, ради узнавания. Он не сводится и к высмеиванию или шутке. Она скорее проверяет слушателя: готов ли он честно и открыто послушать эти песни, пусть даже некоторые из них завязаны на городской песне и шансоне? «Декоративно-прикладным искусством» Монеточка как бы избавляет эти жанры от стыдных коннотаций (если таковые у ее целевой аудитории еще сохранились).
Монеточка многим даст фору в плане текстоцентричности. Потому совсем неудивительно, что единственный гость на этом альбоме — давний товарищ певицы Noize MC. Не все тексты поддаются кодировке с первого прослушивания и заставляют задуматься, а верная ли найдена им трактовка: «Коза» — это песня про смену жанровых парадигм? «Тугие косы», как и «Лед», — это про отъезд из родительского дома? «Рентгенограмма» — это про бесконечный цикл жизни и то, что рано или поздно все мы постареем?
Прелесть этих текстов в том, что они и не напирают на единство трактовки, предпочитая оборачиваться для слушателя тем, чем он хочет. Намеренно лишенные конкретики довольно личные — или кажущиеся личными — песни, такие как «Папина любовница», возможно, кому‑то покажутся слишком универсальными, кому‑то, наоборот, бьющими точно в цель и предельно узнаваемыми (я, например, принадлежу ко вторым).
Это вообще во многом детский альбом. Тут вспоминают ситуации из детства, тут удивляются миру взрослых. В нем постепенно оказывается и сама Монеточка. Как тут не вспомнить, насколько диким был «Детский альбом» Курехина и Гребенщикова. Был «Детский альбом» и у Чайковского — и это была очень русская музыка про похороны куклы, гармониста, церковь и другие развлечения XIX века.
Что удивительно, ничего на это даже не намекало. Ни те синглы, что выходили в прошлом году (последний из них, словно подытоживая предыдущий период Монеточки, назывался «Гори гори гори»). Ни сольный альбом постоянного коллаборатора певицы Вити Исаева — там можно было услышать в первую очередь бойкий и очень современный соул, а совсем не отсылки к эстраде. Тем удивительнее и интереснее перерождение Монеточки, которая в очередной раз сменила амплуа.
Новый альбом, несмотря на то, что на нем есть несколько песен, сделанных в условно «старом» стиле (например, «Папина любовница» и «Мартовские коты»), может слегка озадачить тех, кто ожидал от певицы вторых «Раскрасок для взрослых». Судя по первым комментариям, такие есть. Высказываются и мысли о том, что новые песни это шаг назад и «Раскраски» были скорее случайной удачей. Впрочем, критика — это место не для пересказа интернета и споров с немногочисленными комментаторами. Однако хочется донести короткую мысль о том, почему такое перерождение — это хорошо.
Это перерождение — только к лучшему. В своей статье о пародии как приеме британский критик Саймон Рейнольдс вспоминает глэм-рок как жанр, полный шуток и отсылок. Ему были свойственны ирония, рефлексия, осознание славы, переработка мейнстрима, кемповость и легкое декадентство — и да, постоянное перепридумывание себя.
Монеточка, конечно, пока не Дэвид Боуи и не Брайан Ферри, но она берет в «Искусстве» на себя самые разные роли, наносит простейшие сюжеты на условные тарелочки, ложки и разделочные доски — умело балансирует между смехом и грустью, между иронией и серьезностью, между строгостью и бурлеском. В самом начале альбома она поет о том, как легко может продаться сейчас поп-певец — и хотя ее саму нельзя было найти на пачке чипсов, но в рекламе «Мегафона» и «Ашана» вполне. В этом смысле «Крошка» — это идеальное интро, предваряющее альбом, который совсем не отвечает слушательским ожиданиям, просит принять ее такой, какая она есть.
На обложке альбома Монеточка находится в ожерелье голых поп — и как тут не вспомнить, что на близящемся трибьюте группе «Мумий Тролль» она решила спеть именно «Кот кота»? Как пел когда‑то Илья Лагутенко, еще до совместных работ с Ти-Фестом и Скриптонитом, «Песню можно спеть, не сбиться,/Сбиться и не повтоpиться,/Пpосто заново запеть/И, подпpыгнув, полететь». Вот Монеточка и летит — и поет в лучшей здешней песне, «Переживу», что она и есть Россия, которую еще рано хоронить. Что, может, и не соответствует авторской задумке — но какая же красивая трактовка.
