«Боги — они ну совсем как дети»: Стивен Фрай пересказывает древнегреческие мифы

Сокрушенный мир еще дымился от разгрома войны. Зевс видел, что миру нужно исцелиться, и понимал, что его поколение божеств — третье — должно править лучше, чем это удалось первым двум. Пришла пора нового порядка — такого, в котором нет места разорительной кровожадности и стихийному зверству, какие отличали былые времена.

Победителям — трофеи. Как директор компании, только что завершившей рейдерский захват, Зевс желал устранить старых управленцев и посадить на их места своих людей. Каждому брату и сестре он определил владения — область божественной ответственности. Президент Бессмертных набирал кабинет министров.

Себе самому он отвел место верховного командования — назначил себя первым вожаком и императором, повелителем небесной тверди, хозяином погод и бурь: Владыка богов, Отец-небо, Пастырь туч. Громы и молнии были у него в подчинении. Орел и дуб — его символы, они, как и прежде, воплощают свирепую красу и необоримую силу. Его слово — закон, его власть устрашающе велика. Но Зевс был небезупречен. Очень, очень небезупречен.

Из всех богов Гестия — «первая, кого поглотили, и последняя, кого освободили» (Kerényi Károly. Die Heroen der Griechen (Карой (Карл) Кереньи. Герои греков, 1958). — Прим. перев.), — видимо, наименее известна нам; вероятно, все потому, что сфера влияния, которую Зевс в мудрости своей определил ей, — домашний очаг. В наш менее общинный век центрального отопления и отдельных комнат для каждого члена семьи мы не придаем очагу того значения, каким наделяли его наши предки — и греки, и все прочие. Но даже для нас это слово означает нечто большее, чем просто камелек. Мы говорим «дом и очаг». Английское слово hearth имеет то же происхождение, что и heart (Очаг… сердце (англ.). — Прим. перев.), так же, как и в греческом слово «очаг» — кардиа, а оно, в свою очередь, означает и «сердце». В Древней Греции более широкое понятие очага и дома обозначалось словом ойкос, которое дожило до нас, например, в словах «экономика» и «экология». Латинский эквивалент слову «очаг» — фокус, и оно говорит само за себя. Странное и удивительное это дело — как из слова, обозначающего место для огня, мы породили слова «кардиолог», «глубокий фокус» и «экоборец». Ключевое значение средоточия, которое связывает их все, вскрывает и громадную значимость очага для греков и римлян, а следовательно, и важность Гестии, его богини-покровительницы.

Отвергая предложения супружества, Гестия приняла на себя обет вечного целомудрия. Спокойная, умиротворенная, добрая, гостеприимная и домашняя, она держалась подальше от повседневных драчек за власть и политических козней прочих божеств (гостеприимство, или ксения, было чрезвычайно почитаемо у греков, и потому заботу о нем Гестия делила с самим Зевсом, которого иногда именовали Зевсом Ксением. Боги время от времени проверяли «дружелюбие к гостям» у людей, как мы еще узнаем из истории Филемона и Бавкиды. Это явление называли теоксенией. Ксенофобы, разумеется, руку дружбы чужакам не протягивают… — Прим. авт.). Скромная богиня, Гестия обычно изображается в простом платье, протягивает пламя в чаше или сидит на грубой шерстяной подушке, на незатейливом деревянном троне. В Древней Греции было принято возносить ей хвалу перед каждой трапезой.

Римляне, назвавшие ее Вестой, считали эту богиню столь важной, что существовала школа жриц, посвященных ей, — речь о знаменитых девах-весталках. В их обязанности, помимо пожизненного целомудрия, входило постоянное поддержание огня, символизирующего Весту. Они были первыми хранительницами священного пламени.

Можно догадаться, что увлекательных историй об этой милой и приятной богине маловато. Я знаю только одну, которой вскоре и поделюсь. Само собой, Гестия выпутается из нее без потерь.

Далее Зевс занялся своими сумрачными беспокойными братцами — Аидом и Посейдоном. В войне с титанами они оба проявили себя с равным мастерством, отвагой и хитростью, и Зевс счел, что справедливо будет, если Аид с Посейдоном вытянут жребий и поделят между собой пока не занятые море и преисподнюю.

Вы помните, что Кронос подмял под себя все в море, а также все, что над и под ним, отобрав власть у Талассы, Понта, Океана и Тефиды. Теперь Кроноса устранили, и царство соленой воды оказалось во власти Зевса. Преисподней же, включая Тартар, таинственные Асфоделевые луга (о них — позже) и подземную тьму, повелевал Эреб, и настало время им перейти в руки единого покровительствующего божества — из Зевсова поколения.

Аид и Посейдон друг друга недолюбливали, и когда Зевс сначала спрятал руки за спиной, а затем выставил вперед сжатые кулаки, братья помедлили. В случае братской неприязни один обычно хочет того, чего хочет другой.

«Море себе хочет Аид или преисподнюю? — размышлял Посейдон. — Если преисподнюю, я тоже ее хочу — просто чтобы его позлить».

Аид думал в том же ключе. «Что бы ни досталось, — говорил он себе, — воскликну восторженно, лишь бы досадить этому гаденышу Посейдону».

В каждом кулаке у Зевса было сокрыто по драгоценному камню: сапфир, синий, словно море, — в одном и кусочек гагата, черного, как Эреб, — в другом. Посейдон, коснувшись правой руки Зевса и увидев в раскрытой ладони мерцавший синий сапфир, на радостях сплясал джигу.

— Океаны — мои! — взревел он.

— Это значит… да! — завопил Аид, салютуя кулаком. — Это значит, что моей будет преисподняя! Ха-ха!

Но где-то внутри у него все сникло. Боги — они ну совсем как дети.

То был последний раз, когда Аида видели смеющимся. Отныне всякое веселье и радость покинули его. Вероятно, обязанности Владыки преисподней постепенно подточили юношеский задор и легкость, какие когда-то были у Аида.

Отправился он в глубины, подгребать под себя свои владения. И пусть имя его вечно будет связано со смертью и загробной жизнью, а весь мир преисподней (прозываемой в его честь) — с болью, карой и беспредельным страданием, Аид еще стал символом богатства и роскоши. Самоцветы и драгоценные металлы, что добываются из недр земных, и необходимейшие урожаи зерна, овощей и фруктов, что вызревают в почвах, напоминают нам, что из распада и смерти рождаются жизнь, изобилие и богатство. Римляне прозвали Аида Плутоном, и слова «плутократ» и «плутоний» — отголосок роскоши и мощи (иногда попадается имя Дит (от латинского слова, означающего «богатый»), применяемое к Аиду или его иудеохристианскому потомку Люциферу. Данте в «Аду» называл Дитом столицу Ада. Сегодня это слово вспоминают лишь затейники — составители кроссвордов. — Прим. авт.).

В личное подчинение к Аиду попали Эреб и Никта, а также их сын Танатос (сама Смерть). В преисподней имелась система рек со своими божествами, слишком мрачных и страшных для открытого воздуха. Главная — Стикс (ненависть), дочь Тефиды и Океана, чье имя и «стигийские» черты вспоминаются и по сей день, когда нужно описать что-нибудь темное, угрожающее и мрачное, что-нибудь адски черное и угрюмое. В Стикс впадали Флегетон, пылающая река огня, Ахерон, река скорби, Лета, воды забвения, и Кокит — поток плача и стенания. Брата богини Стикс Харона назначили паромщиком, и покамест он ждал, опершись на шест, у берега реки Стикс. Он грезил, как однажды души целыми тысячами начнут стекаться на берега его реки и платить ему за перевоз. Этот день грядет.

Фуриям — рожденными из земли эриниям — Аид отвел в своих владениях место в самой темной сердцевине. Оттуда эта троица могла летать в любой уголок мира и вершить возмездие над преступниками, падшими достаточно низко, чтобы заслужить внимание эриний.

Со временем Аид завел себе питомца — исполинскую змеехвостую собаку о трех головах, отпрыска той чудовищной парочки, порожденной Геей и Тартаром, — Ехидны и Тифона. Звали пса Кербером (но и на свое римское имя Цербер он тоже откликался). Кербер — тот самый адский пес, устрашающий неутомимый страж и хранитель преисподней.

У озера Лерна — одного из врат в преисподнюю — Аид разместил Гидру, еще одно исчадие Тартара и Геи. Я уже говорил о кошмарных мутациях, какие случаются в парах у чудищ, и разница между Кербером и его сестрицей Гидрой — показательный пример. С одной стороны, пес с более или менее сообразным количеством голов — тремя — и изящным змеиным хвостом, каким можно вилять, а с другой — его сестра, многоглавая водяная тварь, которую почти невозможно убить. Отрубишь одну голову — она отращивает еще десять на том же месте.

Вопреки этим зоологическим непотребствам Аид пока был спокойным краем, и правил им бог, которому почти нечего делать. Чтобы в аду стало поживее, нужны были смертные. Созданья, которые умирают. А потому оставим Аида на некоторое время, пусть сидит на своем хладном адском троне и супится, столь же негостеприимный, ледяной и далекий, как планета, носящая его имя (Или же «карликовая планета», какой ее теперь неуважительно считают. Луны Плутона — Стикс, Никта, Харон, Кербер и Гидра. — Прим. авт.), и втайне клянет судьбу, что подарила власть над морями его ненавистному братцу.

Переводчик посвящает эту работу памяти Сергея Борисовича Ильина (1948–2017), многие годы блистательно переводившего книги Стивена Фрая на русский язык.