Что почитать, чтобы лучше понимать современность: лекция Анны Наринской

Прежде всего, мне бы хотелось обозначить то место, которое литература занимает в современном мире. Ведь как было 20 лет назад: человек целый день занимался всякой ерундой, а вечером ложился в постель с книжкой. Сегодня человек ложится в постель с компьютером и смотрит сериал. Это, конечно, банальность и штамп, но, тем не менее, верно: сериалы для многих — это новые книги, в том смысле, в котором функцией книг до недавнего было развлекать и усыплять. Смешно, но для того чтобы сказать о новой роли книг, прибегну к цитате из сериала. Джуд Лоу, играющий в «Молодом папе» консервативного понтифика, говорит о пастве, которая ему нужна, так: это не должны быть зеваки, заходящие в церковь на праздники и не желающие терпеть никаких неудобств ради своей веры. Пусть церкви будут полупустыми, но зато те, кто там остался, — готовы на трудности и даже на жертву.

С сегодняшним чтением дело обстоит примерно так — оно уже не необходимо, для того чтобы просто скоротать время. Оно нужно для более важной вещи — для познания окружающего мира и самих себя. Это то, что заставляет думать — про жизнь, смерть, любовь и все на свете. И это то, что, в отличие от визуальных искусств, предлагающих картинку «под ключ», делает нас соучастником. В каком-то смысле сотворцом.

Я буду говорить о проекте, который мы сделали с тремя умнейшими людьми нашего времени — историком и экономистом Максимом Трудолюбовым и журналистами Андреем Бабицким и Борисом Грозовским. Он называется «Главные книги XXI века» — своего рода исчерпывающий ответ на дурацкий, ненавидимый мной вопрос «Что почитать?». У нас было несколько целей. Во-первых, мы планировали рассказать о важнейших книгах — неважно, фикшен или нет, — написанных с 2000 года. Во-вторых, мы стремились напомнить о том, что изначально книги возникали на месте дискуссий и одновременно их провоцировали. Мы — после длиннейших споров — выделили из этих дискуссий важнейшие и отобрали 18 ключевых тем современности. Вот некоторые из них.

Что произошло с памятью за последнее время? Спустя 50 лет после травмы Второй мировой войны мы замечаем, что значимость памяти как «свидетельства об истине» подвергается сомнению. Сразу после войны люди жили в тени этой травмы: любое воспоминание о Холокосте и военных преступлениях по умолчанию считалось правдивыми. А сейчас мы живем в эпоху, когда эта прежде непоколебимая установка размывается, причем не только в отношении войны. Просто слишком много раз память одних входила в противоречие с памятью других — такие вселенские «Ворота Расемон». И в связи с этим появилось огромное количество книг про относительность памяти. Скажем, великий роман В.Г.Зебальда «Аустерлиц», книга, как определила Мария Степанова, замечательный поэт, лучше всех написавшая о Зебальде по-русски, про «пограничную зону между было и не было», между фактом и восприятием. Вторая — абсолютно классическая документальная работа Лутца Нитхаммера «Вопросы к немецкой памяти»: специально для нее автор опросил множество представителей военного поколения и собрал их воспоминания о фашизме, жизни на фронте и в тылу и частном быте после раздела Германии.

Но в то же время в этом же разделе есть книга Орхана Памука «Стамбул, город воспоминаний» — настоящий панегирик частной памяти от человека XX века. Памук говорит, что человек целиком состоит из воспоминаний, а значит, и фикшена: когда мы делимся ими со своими друзьями, детьми и возлюбленными, мы всякий раз как будто сочиняем новый роман.

Другой знаменательный текст на эту тему — последний роман Кадзуо Исигуро «Погребенный великан». Это притча-фэнтези об эпохе сразу после рыцарей Круглого стола с драконами и всем прочим, и в Англии ее очень бойко читали — отчасти на волне интереса к «Игре престолов». Но, по-моему, этот роман удивительно резонирует с высказыванием, не побоюсь этого слова, Владимира Путина о том, что вскрытие архивов КГБ и вообще «полная» правда о том, кто как себя вел во времена репрессий, не нужна. Она только поляризирует общество: все узнают, кто на кого стучал. «Погребенный великан» крупнейшего английского писателя современности парадоксальным образом примерно о том же — о памяти, предстающей тем самым погребенным великаном, который, если вызвать его к жизни, способен вызвать братоубийственную войну и уничтожить любовь.

То есть, сами видите, «память vs. беспамятство» — это точка бифуркации современной мысли, место, где статус-кво расшатывается и меняется. Остальные темы нашего проекта тоже представляют собой такие точки.

Интересно, что разговор о том, что в прошлом все было не так, «как в учебнике», то есть не так, «как договорились», очень важен сейчас и для настоящих интеллектуалов и на самом пошлом пропагандистском уровне: обратите внимание на то, как меняется отношение к Великой Отечественной войне и союзникам СССР. О подвижности прошлого написано много замечательных книг — «Ложится мгла на старые ступени» Александра Чудакова, «Сталин» Олега Хлевнюка (на мой вкус, единственная попытка объективно описать Сталина) и — конечно! — роман Хилари Мантел «Волчий зал», принесший ей Букеровскую премию. События книги разворачиваются в эпоху эпатажного, скажем так, короля Генриха VIII и его современников, среди которых великий утопист Томас Мор, казненный за свои убеждения, и Томас Кромвель — самая ненавидимая фигура в истории Англии. Это действительно был крайне жестокий человек, насаждавший протестантизм, убивавший католиков и обрекавший людей на смерть, но Мантел переворачивает школьный стереотип о нем. Понимаете: автор романа меняет прошлое, разрушает штамп, предлагает историческую альтернативу, о которой мы даже не задумывались. И у нас здесь есть выбор — отнестись к этому как к откровению типа «Берия — эффективный менеджер» или прислушаться. Мантел настолько талантлива, что приходится прислушиваться.

Мы — это очевидно — живем в конце западного проекта. Недавние события серьезно поколебали нашу уверенность в безальтернативности европейской цивилизации. Мы понимаем, что она не только неокончательна, но и очень слаба — и другие, глубоко незападные ценности оказываются куда сильнее. Люди готовы за них умирать, а за право, например, на развод — нет. И даже за право голосовать — нет. (Ведь у нас например, наше право голоса — вещь довольно декоративная.)

Важнейшая книга на эту тему — «Покорность» Мишеля Уэльбека. Там во Франции на честных выборах побеждает умеренно исламская партия, и главный герой — парижский профессор-интеллектуал, изучающий декаданс, — пытается жить в новых обстоятельствах и со временем даже начинает их любить. Это очень глубокая вещь: я не обещаю, что она вам понравится (потому что Уэльбек вообще не такой писатель, который хочет понравиться), но это тончайшая критика самой модели европейца. Эта модель сейчас терпит крах, и огромное количество людей — от крайне левых до правых философов вроде Паскаля Брюкнера — пишут о том, что ильф-петровское понятие «как в лучших домах Филадельфии» уже ничего не значит: главные дома в идейном смысле необязательно находятся в Филадельфии.

Еще одна значительная книга о конце европоцентризма — «Убийство в Амстердаме» Иэна Бурумы, посвященная убийству голландского режиссера Тео ван Гога, снявшего в соавторстве с одной девушкой из Ирана критический фильм про Коран. Он ехал домой на велосипеде, к нему подошел голландец марокканского происхождения, сбил его с велосипеда, перерезал ему горло и несколько раз в него выстрелил. И вот Иэн Бурума — лучший, на мой взгляд, журналист в мире — написал книгу о том, как такое могло произойти в тихой, безмятежной Голландии. Бурума долго изучал местные мусульманские общины и, надо сказать, пришел к поразительным совершенно выводам. Так что, с одной стороны, это очень грустная книга, а с другой — очень примиряющая. Книга, говорящая, что нет уже никаких «они» и «мы». Они — это и есть «мы».

Это, наверное, единственный пункт, куда мы поместили довольно много откровенно попсовых книжек — например, «Код да Винчи», типичную вещь про постправду. Дэн Браун здорово умеет манипулировать конспирологическими настроениями людей, которые хотят верить, что мировое правительство, масоны или тамплиеры знают и оберегают какую-то истину. Есть там и блестяще экранизированный Дэвидом Финчером роман Гиллиан Флинн «Исчезнувшая» — о соотношении между событием и его медийным образом и ужасных последствиях этой зависимости в наши дни. Вы все, наверное, читали чудесную и очень смешную «Жизнь Пи» Янна Мартела, в которой цирковым образом показана относительность правды. Впрочем, в этом списке есть и более серьезные тексты — в частности, совершенно замечательная книга Гарри Франкфурта, которая по-английски называется «On Bullshit» (у нас перевели как «О брехне»), про то, как и почему люди верят во всякую чушь.

Не то чтобы мы никогда прежде, до XXI века, не думали о Боге. Но мы вступили в это столетие 11 сентября 2001 года, когда было совершено массовое убийство во имя веры и борьбы за национально-религиозную идентичность. Все знают книгу Ричарда Докинза «Бог как иллюзия» — главного атеиста нашего времени, получившего больше хейт-мейла, чем все англичане, вместе взятые. Но главный вопрос сегодняшнего дня все-таки не прямолинейный вопрос о существовании Бога, а о том, что такое идея Бога, если столько людей — опять! — готовы за нее убивать. Большинство книг в нашем списке более или менее об этом — за исключением, может быть, как раз Докинза, и абсолютно бесценной книги Натальи Трауберг «Сама жизнь». У нас Трауберг знают, в первую очередь, как переводчицу Честертона и К.С.Льюиса, но она и сама была глубоким мыслителем, рассуждавшим о том, как можно быть христианином и человеком в современном мире. Это большое счастье, что такой человек жил среди нас, — и хотя бы сквозь ее тексты и переводы мы можем с ней общаться.

Ну и под конец — смерть. О ней тоже думали все и всегда, но есть одна очень конкретная вещь, страшно изменившая наше к ней отношение, — рак. Этот диагноз дает возможность как бы отложенной смерти: человек знает, сколько ему осталось жить, знает, что он умирает. Это новая ситуация, породившая много выдающихся, непредставимых раньше, текстов, и если бы меня спросили, какой новый жанр литературы появился в XX веке, я бы, конечно, назвала не какой-нибудь роман в СМС или что-то технологичное, а его. Меня поразило сильнейшее эссе Кристофера Хитченса «Mortality» (в русском переводе — «Последние 100 дней»). Я не считаю любой текст человека, который пишет «Ах, я скоро умру», сильным, но это потрясающее чтение. И притом что Хитченс, как и Докинз, был пропагандистом атеизма, эта книга не атеистическая — она богоборческая. Доживая эти 100 дней, он все равно говорит только с Богом — потому что в это время возможен только такой собеседник. Я давно не читала текста более яростного. И более безнадежного.

«Афиша Daily» благодарит Центр современной культуры «Смена» за помощь в подготовке материала.