Карантин Daily

«Репрессии ничего не остановят»: что нам делать с теориями заговора о коронавирусе

16 апреля 2020 в 19:51
Фотография: Kevin Frayer/Getty Images
Пандемия коронавируса привела к новому всплеску фейков и теорий заговора. Социальные антропологи и фольклористы ШАГИ РАНХиГС Александра Архипова и Анна Кирзюк рассказали «Афише Daily», какие бывают теории заговора, почему их распространяют даже врачи и учителя и почему народные «целительские» советы могут быть опаснее призывов поджигать вышки 5G.

Какие есть теории заговора

— Для начала расскажите — какие самые главные теории заговора, связанные с пандемией, сейчас существуют?

Кирзюк: Одна теория — очень мрачная, антиутопическая — заключается в том, что государство в содружестве со СМИ (в некоторых вариациях — с фармкомпаниями и «хозяевами денег» типа Билла Гейтса) искусственно раздувает панику вокруг коронавируса, чтобы потом загнать людей в «цифровой концлагерь». Чтобы потом над ними взять полный контроль и всем внедрить чипы. Один из очень распространенных вариантов этой теории — что коронавирус специально создали, чтобы потом обязать всех вакцинироваться, а вот через эти вакцины как раз людям чипы и внедрят.

Архипова: То есть коронавирус — это предлог для манипуляций с человечеством.

— Речь о том, что коронавирус используется для предлога, или о том, что коронавируса вообще нет, и все это выдумка?

Кирзюк: Это разнится. В наиболее радикальной версии никакого коронавируса вообще нет. Но если даже он есть, то его опасность очень сильно преувеличивают, и вся паника вокруг него искусственно раздувается СМИ. Они навязывают картину мира, которая не соответствует реальности, и мы все начинаем в нее верить — ну а тут уж и до чипирования недалеко.

Архипова: Это можно проиллюстрировать интересной историей.

Кирзюк: Да, в конце марта на маленьком конспирологическим сайте «Союза возрождения России», который уже давно беспокоится насчет повального чипирования и «цифрового концлагеря», было опубликовано письмо, содержащее популярную конспирологию: коронавирус — это предлог для чипирования, искусственной паники и скоординированной лжи СМИ. Обычно продукция авторов из «Союза возрождения России» за пределы их сайта не выходит. Но сейчас очень многие люди пребывают в состоянии тревоги и чувствуют, что они не могут контролировать свою жизнь.

Практически никто не понимает, что произойдет завтра, какие новые меры предпримет государство и сколько вообще все это продлится. И вот это состояние — оно делает людей более восприимчивыми к конспирологическим теориям.

Архипова: Текст был опубликован как обращение на этом сайте в конце марта, а потом кто‑то его скопировал и приписал вначале: «Ассоциация российских медиков». Все это произошло первого апреля — возможно, это была шутка. И вся эта теория — в виде официального письма-обращения — в первых числах апреля начала гулять по мессенджерам и соцсетям. Теперь уже перед нами открытое письмо от некоторой «Ассоциации российских медиков» в разные официальные инстанции. В шапке было написано: «Правительству Российской Федерации, Президенту РФ В.В.Путину, Министерству образования» и т. д.

На самом деле, «Ассоциации российских медиков» не существует. Но если особо не вчитываться, это все выглядит как официальный документ. Читатель видит название какой‑то ассоциации, видит формальные признаки официального документа, и это делает его более доверчивым к тексту. А внутри него зашита вся эта дичайшая конспирология.

Кирзюк: Да, очень даже вероятно, это была шутка, но очень многие восприняли ее всерьез — если не с полным доверием, то по крайней мере как повод к серьезным размышлениям. И пересылали это со словами: «Ну вот смотри, что я там сегодня в сети нашел» или «Смотри, что мне там дядя Паша переслал», например. Даже газета «Новые известия» его опубликовала, видимо, просто не вчитавшись в содержимое, а потом вчиталась и удалила.

Архипова: Получается, что конспирология все время существовала в «пузырях» — внутри одного сообщества, другого. А сейчас, в ситуации паники, неопределенности и презумпции опасности, конспирологические толки очень легко нарушают границы между этими пузырями.

Этот безумный текст про «цифровой концлагерь», про чипирование через 5G со страшной силой начал распространяться как обращение врачей по всем родительским чатам. А люди это пересылали, даже не особо читая.

Кирзюк: Вторая конспирологическая теория заключается в том, что государство, наоборот, скрывает истинный масштаб бедствия. И в разных городах — причем не только в России — возникают слухи о том, что «наш местный Ледовый дворец переоборудуют под морг, и там уже складывают трупы». Это противоположная история: тут государство от нас скрывает истинную опасность вируса, а мы пробиваемся к правде.

Архипова: Да, это две такие противоборствующие метаконспирологические структуры. При этом, на самом деле, видимо, люди могут верить одновременно и тому и другому. Не одно когнитивное исследование проводилось на эту тему, и выяснялось, что адепты одной конспирологической теории легко верят в другую.

Кирзюк: …даже если они будут друг другу противоречить!

Зачем нужны теории заговора и как они работают

— А как эти ключевые конспирологические модели соотносятся с теориями прошлых лет? Вот вторая, про то, что власть скрывает масштаб, звучит абсолютно так же, как многие фейки во время трагедии в Кемерове.

Кирзюк: Да. А первый сюжет звучит примерно так же, как очень популярная конспирологическая теория — что теракт 11 сентября на самом деле устроило американское правительство, чтобы усилить контроль над обществом.

— Ну и про каждый большой теракт в России такая теория есть.

Кирзюк: Совершенно верно, такие же теории появлялись после взрывов домов в разных городах (в Буйнакске, Москве и Волгодонске. — Прим. ред.) в 1999 году (сторонники теории заговора связывают серию терактов с желанием усилить роль ФСБ в политической жизни России, а также необходимость оправдать только что начавшуюся Вторую чеченскую войну. — Прим. ред.).

Сегодня ты еще гуляешь себе спокойненько по городу, наслаждаешься солнышком и неспешно относишь, например, продукты маме, которая входит по возрасту в группу риска, — но в один прекрасный день ты идешь тем же самым маршрутом, и тебя три раза подряд останавливают полицейские в масках и в перчатках. И еще ты внезапно обнаруживаешь, что этих полицейских в городе стало очень много, хотя вчера вообще не было видно. А что произойдет завтра — не знает никто.

Архипова: …и в результате возникает ощущение депривированности прав.

Кирзюк: И депривированности контроля. Ты никак не можешь контролировать происходящее: не знаешь, какой очередной указ завтра издаст Собянин, будут ли тебя на улицах родного города ловить патрули и штрафовать или не будут. И это от тебя совершенно не зависит. Такое состояние, как показали многие когнитивные психологи, очень способствует усвоению конспирологических теорий.

Архипова: При этом важно понимать, что это происходит в ситуации, когда люди не считают, что их государство стабильно или что их политическая система разумно устроена.

Кирзюк: Если отдельный человек чувствует, что не может контролировать свою жизнь, он будет более восприимчивым к конспирологическим теориям. На уровне группы это тоже работает: когда большие массы людей не могут контролировать происходящее, они начинают массово обмениваться вот такими вот текстами.

— Можно ли сказать, что это прямая или непрямая функция, которую выполняют теории заговора? Они затыкают дырку в том месте, где у человека должно быть ощущение контроля над ситуацией?

Кирзюк: Ну да! Мир становится понятным и непротиворечивым. Ты понимаешь, как он устроен, понимаешь, откуда исходит опасность, кто враг, кто не враг. Эта простота уже сама по себе оказывает психотерапевтический эффект.

Архипова: Это называется «стремление к когнитивной завершенности». Человеку хочется получить быстрый, короткий ответ на вопрос, как все устроено. А история с коронавирусом крайне непонятна. Там все время какие‑то возникают новые нюансы, версии — откуда это произошло, как лечить, надо или не надо носить маски.

А конспирологические теории поворачивают все это в очень понятное русло: виновато государство, или Трамп, или Билл Гейтс.

— А как сочетается эта простая и непротиворечивая картина мира, которую дарят конспирологические теории, с тем, что они сами друг другу легко противоречат?

Кирзюк: Этот большой нарратив — о могущественном враге, которые строит козни, — под него очень легко подтягиваются разные мелкие факты действительности. Тебя внезапно озаряет, как вообще устроен мир, и ты можешь какой‑то такой очень бытовой факт, например, отсутствие зубной пасты в магазине, подверстать вот под эту картину и сказать: «Это потому, что они хотят нас всех уморить без товаров первой необходимости».

Архипова: Это нарушение правила бритвы Оккама (философский инструмент, помогающий отбрасывать неправдоподобные объяснения событий. — Прим. ред.): изобретается сложное объяснение…

Кирзюк: …но оно оказывается более психологически комфортным.

— Но по большому счету тут же выбор не между простым и сложным. Ведь реальная ситуация как раз очень сложна — почему она менее привлекательна, чем не менее сложные конспирологические теории?

Архипова: Тут выбор не только между простым и сложным, это выбор еще и между старым и новым. Коронавирус — это новая угроза. А эти конспирологические модели — старые, они хорошо известны.

Кирзюк: Когда в 1830 году в Российской империи была эпидемия холеры, то тогда тоже были распространены противоречащие друг другу теории. Первая — что это некие чужаки запустили холеру, отравили реки и колодцы. А противоположная теория была, что вообще никакой холеры не существует, а это просто вот садисты-доктора по поручению правительства хотят нас всех загнать в свои больницы, в карантин, и запретить нам хоронить наших родственников так, как мы привыкли. Вот они такие просто злодеи и садисты, им нравится людей мучить.

— То есть это получаются те же истории?

Архипова: Да. Либо это какие‑то внешние враги, которые прокрались и нам вредят, — поляки, евреи, французы, — либо это государство нас специально травит, чтобы убрать бедных, которых нечем кормить.

Кирзюк: Все повторяется.

Как и зачем люди распространяют теории заговора и фейки

— Но понятно, что сейчас по сравнению с XIX веком изменились способы передачи информации. Как это влияет на распространение теорий заговора?

Кирзюк: Сейчас рядовой пользователь фейсбука или «ВКонтакте», который имел в среднем 20–25 лайков за пост, может набрать сотни тысяч лайков, если даст своим подписчикам какую‑то очень важную для них информацию — например, о том, как обстоят дела в странах с тяжелой эпидемиологической ситуацией. Например, русская женщина, живущая в Италии, пишет: «Я живу в Италии, и я сейчас расскажу, что здесь происходит…» Дальше она описывает то, что описывают СМИ, но текст построен таким образом, что читатель уверен: пишущая видела все это лично, своими глазами.

Она такой же человек, как мы, и она сообщает нам правду в отличие от СМИ и чиновников. Людям, которые не знают, кому верить, и пребывают в состоянии нарастающей тревоги, такой текст очень нужен.

И пользователь, который такой текст предложит, может стать на некоторое время звездой — набрать сотни тысяч лайков и репостов в соцсетях, попасть на страницы электронных СМИ и даже стать героем передачи НТВ с многомилионной аудиторией.

— То есть если обычно главная мотивация для распространения конспирологических теорий — рассказать людям о том, что от них скрывают, то тут, получается, может быть, еще и стремление заработать какой‑то социальный капитал?

Кирзюк: Я думаю, что когда Полина Головушкина писала этот текст, она делала это без всякого расчета на зарабатывание капитала. Она совершенно искренне хотела предупредить соотечественников о грозящей им опасности: «Дорогие россияне, не повторяйте ошибок Италии, а то у вас будет все так же ужасно». Про «вас власть обманывает» в ее тексте ничего не было. Было паническое свидетельство, которого люди ждали. Когда оно появилось, российские власти уже начали вводить ограничительные меры и все настойчивее призывать к самоизоляции, что говорило о серьезности угрозы и усиливало тревогу.

Архипова: Надо понимать, что существует несколько мотивировок. То есть человек может распространять информацию, потому что он реально хочет предупредить. А с другой стороны, человек может, например, хотеть как‑то выделиться.

Кирзюк: Да, такую мотивацию тоже нельзя исключать.

Архипова: Например, журнал National Geographic предполагает, что именно так появился знаменитый пост «Дельфины вернулись в каналы Венеции». Впервые эта информация появилась в твиттере жительницы Индии, которая таким образом получила больше миллиона лайков — и отказалась его удалять после признания информации фейковой.

Но все-таки причины, почему люди придумывают что‑то и почему они это распространяют, бывают самые разные. Кроме желания получить какой‑то профит — накрутить лайков или разыграть — человек может хотеть как‑нибудь выделиться. Это эффект «запроса на уникальность», о котором говорили психологи Роланд Имхов и Пиа Каролайн Ламберти. Они сначала проводили с людьми длинные биографические интервью, а потом предлагали распространять разные конспирологические слухи. Выяснилось, что люди, у которых был «запрос на уникальность» — то есть те, кто чувствует, что ничем не выделяются, а хотел бы выделяться, — гораздо лучше соглашались распространять подозрительные конспирологические слухи и еще лучше соглашались распространять, если им сообщали, что это непроверенная информация.

— Потому что в случае, если эта информация все-таки подтвердится, выигрыш сильнее, а в случае, если не подтвердится, и проигрыш небольшой, так?

Кирзюк: Да, и ты все равно привлечешь к себе внимание такой теорией.

Архипова: Кроме этих причин заставить человека распространять конспирологию и фейки может состояние повышенной тревожности. У канадско-американских когнитивных психологов Кэмерона Мартела, Гордона Пенникука и Дэвида Рэнда, которые написали какую‑то чертову прорву статей про фейк-ньюс, есть совсем свеженькая статья, конца 2019 года. Участникам эксперимента искусственно повышали «уровень эмоциональности». А контрольной группе, естественно, ничего не делали. Дальше им предлагалось два типа действий. Им показывали картинку, выглядящую как новость в СМИ, и они должны были сказать, фейк это или не фейк, и дальше — согласиться или не согласиться это репостить. Так вот в состоянии тревожности и повышенной эмоциональности они очень хорошо репостили — и именно фейки.

Кирзюк: Понимая, что это фейк.

Архипова: Ну распознавание фейков у них тоже упало на самом деле. Люди в контрольной группе сильно лучше отличали не фейк от фейк-ньюс и гораздо хуже соглашались репостить какие‑то странные новости.

— То есть от тревожности человек репостит даже откровенный фейк просто «на всякий случай»?

Кирзюк: Именно так. Потому что когда мы вообще перестаем понимать, как все устроено вокруг, мы уже ни в чем не уверены. А вдруг это правда? Вдруг что‑то в этом есть?

Архипова: Гордон Пенникук и его группа только что проверили эксперимент про фейки о коронавирусе. Они сделали практически то же самое [что и в эксперименте, описанном выше]. Испытуемые должны были опознать фейк и дальше согласиться или не согласиться расшарить. Они взяли как раз самые известные конспирологические толки о коронавирусе.

Выяснилось, что нет прямой зависимости между умением распознать правду от лжи или желанием расшарить. То есть люди часто говорили, что это фейк, но все равно соглашались расшарить. Вывод следующий: это не один и тот же когнитивный процесс, это два разных процесса — различение правды и лжи и принятие решения о распространении информации.

Но есть большое но. Они прогоняют [испытуемых] по разным тестам: на когнитивные способности, на базовые научные знания. И вот очень умные, у них высокий результат по когнитивному тесту, и очень образованные, у них высокий результат по тесту на базовые научные знания, вообще отказывались что‑либо распространять.

— Хоть фейки, хоть достоверную информацию?

Архипова: Да, они хорошо отличали правду от лжи, а на вопрос, будете ли расшаривать, умные отвечали нет, а образованные — нет именно для фейков.

— То есть можно сказать, что есть корреляция между уровнем образованности и стремлением распространять фейки?

Архипова: Нет. Это очень важный и тонкий момент, потому что все остальные исследования показывают, что нет разницы между образованностью и необразованностью. Фейки распространяют врачи, учителя, про это много исследований. А тут — конкретно высокий уровень когнитивных способностей и высокий уровень личных научных знаний. Грубо говоря, какой университет ты заканчивал — это не важно; просто наличие диплома не значит ничего. Главное — что умные и образованные вообще отказываются что‑либо распространять.

Почему фейковые новости так быстро распространяются, а тру-ньюс — медленно? Потому что очень умные, очень образованные вообще мало репостят.

Чем теории заговора похожи на вирусы

— Недавно биоинформатик Михаил Гельфанд в интервью сравнил конспирологические теории с вирусами, которые подобным образом размножаются, мутируют, находят новые способы внедряться в новую среду. Как вам кажется, справедлива ли эта метафора?

Кирзюк: В фольклористике и антропологии есть меметический подход, который исходит из того, что тексты распространяются как вирусы, как мемы по Докинзу. Они действуют как почти самостоятельные сущности, их главная их задача — распространиться любым способом, и, подобно вирусам, они мутируют, чтобы выживать.

Архипова: Обрати внимание, что ровно на этой же позиции стоит Всемирная организация здравоохранения, которая придумала слово «инфодемия».

Кирзюк: Собственно, сам термин «инфодемия» уже говорит о том, что это эпидемия каких‑то ментальных вирусов.

Архипова: В ноябре 2019 года выходит статья двух специалистов по математическому моделированию и эпидемиологии Брайнарда и Хантера. Они изучали распространение болезней — вспышки желудочного гриппа в Канаде, вспышку кори в Англии. И они обратили внимание, что люди крайне плохо следуют медицинским советам и хорошо следуют «плохим советам» — буквально bad advices: привязывать имбирь, натираться чесноком. Дальше они построили математическую модель, взяв реальную статистику заражения этими болезнями и посмотрели, с какой скоростью там все будет заражаться. Потом в эту модель внесли изменения, при которых каждый, кто заражал другого человека, давал другому плохой совет — привязывать имбирь, пить водку, вот это все. И пришли к выводу, что при распространении плохих советов на сорок процентов возрастает вероятность риска заражения.

Кирзюк: То есть это действует на физическом уровне. Есть прямая корреляция между распространением ментального вируса, если текст мы воспринимаем как вирус, — и реальным физическим заражением.

— Ого! А есть какое‑то рациональное объяснение этого феномена?

Архипова: Они объясняют это следующим образом. Есть хороший совет — например, соблюдать социальную дистанцию и мыть руки, а есть плохой — устраивать вечеринки, пить водку, натираться имбирем. Информационное пространство забивается, и при соотношении 50/50 хороших и плохих советов вероятность того, что люди последуют хорошему, падает в два раза. Соответственно, они в два раза с большей вероятностью заразятся и заразят других. То есть забивание информационного пространства мешает проникновению нормальных медицинских инструкций и таким образом подвергает человека риску. Эту статью постоянно упоминают врачи, которые обсуждают вопрос инфодемии. Я иногда шучу, что журнал «Ланцет» — главный медицинский журнал — превратился в журнал по фольклористике.

(Все смеются.)

Архипова: Да! Там постоянные темы — инфодемия, слухи, народные советы, фейк-ньюс — в каждом номере у них есть по несколько статей про это.

Дальше в начале марта этого года выходит статья итальянских исследователей. Они рассчитали распространение текстов о коронавирусе и о пандемии в пяти социальных сетях: двух маленьких американских и трех крупных — инстаграме, ютьюбе и твиттере. Они применили ту же самую модель заражения, про которую мы все знаем: эпидемия начинается, когда R, репродуктивность, больше единицы. То есть человек может заразить другого вирусом или — в этой модели — информацией, в том числе опасной. Они сделали сногсшибательный вывод, что все сети себя по-разному ведут. И твиттер наиболее спокойный, неспешный, там уровень зараженности текстами самый низкий. А самый панический — это инстаграм, там уровень заражения R больше 2,2: то есть в среднем каждый житель инстаграма заражает двух с половиной людей паническими текстами. И при этом на втором месте по типу этих текстов — это как раз плохие советы по спасению: есть имбирь, натираться чесноком, пить водку.

Главный вывод такой же: это страшно вредно. Потому что это забивает эфир и не позволяет проникать обычной медицинской информации.

С этой точки зрения конспирология, даже такая, которая заставляет поджигать вышки 5G, не такая опасная, как эти народные советы.

— Потому что конспирология, как правило, занимает место какой‑то не жизненно важной информации, а вот эти советы прямо влияют на жизнь, так?

Кирзюк: Ага.

Архипова: Да, ровно так получается. Поэтому ВОЗ и врачей больше волнует не конспирология, а такая псевдомедицинская информация.

Как уберечь себя от теорий заговора, и должно ли этим заниматься государство

— У вас как у людей, профессионально работающих с вот этими ментальными вирусами, есть какие‑то правила гигиены? Вот врачи советуют мыть руки и не подходить друг к другу на полтора метра — вы можете посоветовать, что делать человеку, чтобы не стать передатчиком такой заразы?

Кирзюк: Проблема в том, что гораздо проще натренировать человека на то, чтобы он отличал фейк-ньюс от не фейк-ньюс. Но заставить не репостить — вот это сделать гораздо сложнее. Мне кажется, почти невозможно.

Архипова: Кстати, сейчас, с первого апреля, уже активно сажают за фейк-ньюс, и штрафуют, и уголовные дела заводят. На самом деле это очень порочная практика. И я очень огорчена, что этот репрессивный механизм вообще введен.

Это ведь нормальное человеческое желание — поделиться информацией. За это нельзя преследовать!

Если вернуться к вопросу о том, как это остановить, то тот же самый Гордон Пенникук и его команда когнитивных психологов 15 марта провели еще один эксперимент. Они взяли группу испытуемых, которую опять прогоняли через все тесты, и попросили распознать как бы фейк-ньюс, а потом отрепостить или не отрепостить. А другой группе они смягчили условия. То есть человека заводили и говорили: «Мария Ивановна, вы потренируйтесь. Это еще не эксперимент, это тренировка». На самом деле это уже был эксперимент, но Мария Ивановна расслаблялась, и таким образом у нее было на одну попытку больше. В результате выяснилось, что в этой группе испытуемые лучше определяли фейк-ньюс и гораздо лучше репостили именно правдивые новости. Причем все — умные и неумные.

— То есть, если возвращаться к метафоре вируса, можно сказать, что это условная наработка какого‑то иммунитета?

Архипова: Да. Они ровно это слово используют — «иммунитет». Надо вырабатывать иммунитет, тренировать, и тогда с развитием механизма распознавания у людей меняется политика репоста.

— По большому счету мне видится в этом вред репрессивных мер: во-первых, сажая людей, они подкрепляют конспирологические теории, которые говорят, что государство хочет все скрыть, и, во-вторых, не дает людям выработать вот эти антитела.

Кирзюк: Получается, что так, да.

Архипова: Это нарушение свободы слова в абсолютном виде. Вот был материал журнала «Холод»: там четыре случая людей, которые там услышали что‑то на остановке и написали об этом где‑то. И им дали за это штраф. Хотя мы все это делаем — передаем информацию, это естественный процесс. За него нельзя сажать.

Репрессии ничего не остановят. Единственный способ — это усиливать способности людей анализировать сообщение и более вдумчиво принимать решение о репосте. В США, например, существует сайт www.snopes.com, на котором можно найти анализ новостей, фейковые они или нет. И вот прямо сейчас, на этой неделе, мы запустили российский сайт «Энциклопедия слухов и фейков» на научно-популярном сайте Nplus1.

Там есть специальная форма: нам можно прислать удивительную историю, и мы ее проверим. Результаты проверки мы выкладываем и подробно объясняем, как и зачем возникают те или иные слухи и фейки.

Расскажите друзьям
Читайте также