Много было сказано слов про удивительные рекорды последнего «Оскара» (про оскароносных азиатских женщин и статистику above-the-line-номинаций, которую поймут только профессионалы), но самые очевидные вещи, кажется, остались непроговоренными. «Всё везде и сразу» — первый супергеройский фильм-триумфатор. Дэниелы — режиссеры-победители с самым поздним годом рождения в истории (1987 и 1988 соответственно). В первую очередь все это — триумф миллениальского кино. Иронично, что 2023 год вполне может оказаться и годом смерти марвеловского супергеройского кинематографа: фильмы очередной фазы явно недобирают в прокате, да и рейтинги критиков уже не те. На главном сайте для миллениалов-кинолюбителей последний «Человек-муравей» в разы отстает по популярности и количеству зрителей от, скажем, скромного инди «Солнце мое» — еще одного отчетливо миллениальского успеха на последних «Оскарах».
Наверное, слово «успех» по отношению к фильму с одной номинацией и нулем побед прозвучит сомнительно, но тут важен контекст. Дело не только в том, что Шарлотта Уэллс — режиссерка-дебютантка, а артист Пол Мескаль появился на экране в 2020-е. Но и в том, что это кино, как и «Всё везде и сразу», нарушает все правила того, что значит быть оскаровским фильмом. «Солнце мое» — нарочито антидраматическое и антизрелищное кино, почти импрессионистский опыт. Пересказывать его имеет немного смысла, но давайте все равно попробуем.
Один банальнейший отпуск в Турции конца 1990-х. Завязка — перекур папы на балконе: Мескаль втайне от дочери танцует без света и без музыки. Дальше игровые автоматы, пляж, шведский стол, экскурсия с грязевыми ваннами. Кульминация — неловкое караоке в компании аниматоров из отеля: дочь пытается не умереть со стыда, очень тихо и неловко исполняя со сцены MTV-рок-хит «Losing My Religion». Папа напивается, ключа от номера нет, приходится бесконечно долго ждать у ресепшена. Развязка — рейв двадцать лет спустя: во время танца под а капелла Боуи в компании призрака снова нет ни музыки, ни света, на этот раз уже по воли режиссерки.
Сердца зрителей-миллениалов оказываются разбиты вдребезги именно потому, что Уэллс самые неголливудские подробности показывает во весь экран, а трагедию и мелодраму, наоборот, прячет, маскирует. Болтая с работником туристической лодки, 31-летний герой Мескаля мимоходом шутя упоминает, что не представляет себя в 40 лет. Разговор на камеру с дочкой он спешит прервать и остается в кадре лишь темной тенью в углу погасшего телевизора: «Когда мне было одиннадцать, мой день рождения никто не вспомнил». «Это так… глубоко», — теряется в словах девочка.
«Солнце мое» хочется, не думая, хвалить за теплую, ностальгическую картинку. Но выясняется, что эстетика фильма слегка отличается от пленочного фетишизма детских воспоминаний, скажем, Спилберга. Врезки с дрожащими любительскими съемками главной героини — это ода не пленке, но несовершенной цифровой технологии MiniDV. Облака за окном стерты из‑за жесткого пересвета, волосы на селфи переломаны малопиксельной «гребенкой», самые бесценные кадры с папой (в фильме о его судьбе ничего не сообщается, но отец режиссерки умер, когда ей было шестнадцать) распадаются на артефакты, превращаясь в брак. Объективно цвета в ключевых кадрах не теплые, а как раз холодные: цветокор отсылает к «эффекту зеленого неба» из клипов Linkin Park и прочего репертуара MTV нулевых. Ностальгию у миллениалов вызывает именно эта цифровая изумрудность
, в свое время считавшаяся такой радикально футуристической. Примерно этот же трюк на этой неделе провернули музыкальные кумиры молодежи 100 Gecs, переосмыслившие все самые уродливые приемы из арсенала Limp Bizkit, чтобы заставить миллениалов слемиться и рыдать.
И все же почему в это поломанное, бракованное грубое пространство плохих любительских камер нулевых так хочется вернуться? Поколенческая аналитика часто звучит сомнительно (интроверты с разницей в 50 лет по темпераменту все же ближе, чем интроверт и экстраверт одногодки), но в данном случае глупо отрицать, что отдых в Турции по системе «все включено» и синева детских флешбэков — объединяющий опыт. Пускай даже чем восточнее на глобусе, тем чаще общее место детей работяг превращается в общее место детей бизнесменов. Что касается пресловутой лоуфай-эстетики MiniDV, то даже нижнетагильский самородок Вадим Костров строит карьеру вокруг нее. Да, в своем фильме он едет на каникулы не в Турцию, а к бабушке на дачу, но что есть «Лето», если не постсоветский аналог хита Уэллс?
Лишает ли ориентация на вкусы миллениалов картину универсальности? Едва ли. Именно поэтому так важен статус «фильм — номинант на „Оскар“». Показательно, что по числу побед «Солнце мое» оказалось, вопреки прогнозам, равносильно «Фабельманам» (у обоих по нулям), а в прокате, относительно бюджета, прошло куда успешнее (по числу зрителей на Letterboxd Уэллс и вовсе обогнала Спилберга). Оба фильма выполнены во вполне традиционном жанре «режиссер тянет песню о своем замечательном детстве», представленном на «Оскарах» последних пары лет также в лице «Белфаста» и «Руки Бога». Вопреки поколенческим стереотипам, можно утверждать, что «Солнце мое» поднимает более универсальные темы, чем «Фабельманы»: мини-блокбастер во время школьных каникул снимал только вундеркинд Спилберг, а вот ленивыми детьми с родительской камерой наперевес на отдыхе были мы все. Да и почему‑то захваченная случайно в объектив Уэллс и ее юной героини беспричинная и столь же бесконечно глубокая печаль папы вызывает больший отклик, чем прицельно снятая юным как бы Спилбергом мамина измена.
Нельзя не заметить, что, как и миллениальский суперхит «Всё везде и сразу», «Солнце мое» — продукция чрезвычайно модной студии A24, отмечающей 10-летний юбилей. На пару с «Нетфликсом» эта компания в минувший уик-энд завоевала почти три четверти золотых статуэток, оставив олдскульным мейджорам («Диснею»«Черная Пантера-2» — «Оскар» за лучшие костюмы., «Двадцатому веку»«Аватар-2» — «Оскар» за лучшие спецэффекты., «Уорнерам»«Навальный», бэкстейдж ютубовских роликов, — «Оскар» за лучший док., «Парамаунту»«Топ Ган-2» — «Оскар» за лучший звук.) лишь крохи с оскаровского стола. Значит ли это, что мы вошли в какую‑то новую эру кино? Не будем делать громких заявлений, ведь мы не хотим выглядеть, как все те режиссеры-бумеры, недальновидно сокрушавшиеся о том, что популярное кино превращается в один бесконечный CGI-аттракцион. Реальность такова, что сам Скорсезе, главный хейтер «Марвел», рискует представить среди оскаровских номинантов будущего года самый высокобюджетный аттракцион (бюджет «Убийц цветочной луны» составляет больше 200 миллионов долларов), да и со страстью к компьютерной графике автора фильма про дипфейк-гангстеров потягаться может мало кто. Уже сейчас очевидно, что чувства миллениалов максимально возбуждают не глянцевые супергерои «Марвел», а, напротив, лоуфай-эстетика и шепот. Сложно припомнить фильмы, настолько же взволновавшие поколение, выросшее во мраке интернета, как состоящие из цифровых шумов хорроры «Мы отправимся на всемирную выставку» и «Скинамаринк».
Чтобы с полной уверенностью пугаться будущего, как Скорсезе, у нас не хватает жизненного опыта. Но ясно одно: искусство кино не умирает, а эволюционирует. И моментальная классика прошедшего года (к слову, первое место в опросе кинокритиков от журнала Sight and Sound) «Солнце мое» — идеальное тому подтверждение.
Никиты Лаврецкого
