Монгайт: Патриаршие — уникальный район, где жители умеют не только объединяться, но и добиваться своего. Вы смогли запретить работу всех баров и ресторанов в своем районе после 23.00. Патрики — единственный район, инициировавший встречу с мэром в неформальной обстановке — за чашкой кофе.
Гафин: Вы правы. Наш мэр не любит встречаться. Я взял на себя эту трудную миссию — организовать встречу (она прошла еще в марте, на ней, среди прочего, Зураб Церетели предложил Собянину создать парк истории Москвы на Патриарших. — Прим. ред.) Мы мэра часто видим на телевидении, у него, вероятно, очень загруженный график. Однако просто так с жителями у нас не принято встречаться, если не идет предвыборная кампания. Для нас было сделано исключение. Думаю, это потому что Патриаршие — достаточно значимый для Москвы район, один из последних не изуродованных предыдущим мэром уголков…
Асс: Не так чтобы совсем не изуродованных…
Гафин: Не так, как Пречистенка и Остоженка. Многие участники встречи мне говорили, что это такой политический демарш. Но они ошибались: мы быстро получили ответ от разных структур мэрии, Собянин дал указание своим департаментам встретиться с представителями района, и встречи состоялись. К нам обратился товарищ Бирюков — пригласил рассмотреть вопрос ремонта и улучшения улиц в районе в следующем году. Активизировались сотрудники префектуры ЦАО, потому что на встрече с мэром был также поставлен вопрос о самом пруде и парке вокруг. Это же одно из любимых мест москвичей, которое находится при этом в плачевном состоянии.
Монгайт: Господин Бирюков ведь тоже живет на Патриарших? Помнится, в 2010 году он разогнал уличную веранду ресторана «Сулико»…
Гафин: У него квартира на Патриарших, в основном он живет на даче. Он наш сосед и хорошо знает все проблемы, хотя почему-то многие годы их как-то не замечал.
Монгайт: Получается, что у вас сложилась особенная ситуация. Жители вывешивают баннер с обращением к Собянину на Бронной, организуют с ним встречу. Потом с ними на связь выходит префектура, после чего отчитывается перед СМИ и подробно рассказывает, как все, вплоть до полицейских патрулей, изменится на Патриарших прудах. Вам даже удалось повлиять на бизнес — никому, кроме привилегированного круга ваших соседей, не удавалось добиться такой обратной связи от властей города.
Гафин: И очень хорошо, что мы проложили дорогу и являемся примером для других районов Москвы, где жители могут заниматься каким-то самоуправлением.
Монгайт: Вы серьезно про это говорите? Вы же лично способствовали этому. Дело в вас! Получается, в Москве очень выгодно жить рядом с господином Гафиным.
Гафин: Не поэтому. Дело в том, что такие проблемы решает не мэр и не префект — это компетенция на уровне городской думы. Я дважды приходил в эту думу, посмотрел на этих депутатов и понял, кого мы туда навыбирали. Что это за люди вообще? Нас, кстати, ждут еще одни выборы в ближайшее время, и нужно активизироваться жителям всех районов. Надо понимать, что у нас в принципе есть депутаты, которые должны заниматься такими проблемами.
Котова: Дело в том, что на Патриарших сложилась уникальная ситуация — игнорирование проблем их жителей для мэра несет политические риски. Давайте честно это признаем! Потому что на Патриках живут уважаемые финансисты, писатели, масса людей из глянцевых журналов, у которых громкий голос, и Стас Белковский, и Божена Рынска, и вот с ними приходится разговаривать властям. Выборы тут ни при чем.
Я тоже хочу засыпать в 11 вечера, но мы сами выбрали этот район, который можно сравнить с Кройцбергом в Берлине, с Сохо в Лондоне, с Пикадилли, с Трайбекой. В других городах никто не покушается на ночную жизнь — она часть атмосферы этих районов. Мне кажется, тут какое-то лицемерие. Москва — она для всех, и почему именно на Патриках рестораны должны закрываться в одиннадцать? Только потому, что нашей элитной публике должно быть спокойно? Здесь какое-то противоречие.
Кульман: У меня бар на торцевой стороне пруда, и я в курсе, что происходит на Бронной. Конечно, шум в три ночи в жилом районе — это ужас. Но знаете, в 23.00 бывает трудно физически закрыться — люди не хотят уходить. Два года назад я вынес столики на улицы, и клиентура сильно поменялась: у нас стали выпивать более спокойные по темпераменту гости. Знаете, вот есть ресторан «Скандинавия» – они столько лет спокойно живут. Просто в 11 вечера просят всех своих гостей зайти внутрь с летней веранды. У меня тоже было спокойно, пока я не вынес столики, — ко мне пришла управа, им это не понравилось. Но как объяснить властям, что вы не сможете изменить предпочтения людей, люди в Москве не разлюбят веранды. Моя позиция: если вы запрещаете людям сидеть на улице, то они будут там стоять.
Я первый раз в Москве оказался 27 лет назад. Вспомните, сколько было алкашей и крикунов на улицах тогда и сколько теперь? Туристическому феномену Патриков всего 2 года, и он вполне поддается контролю.
Монгайт: А вот что думает Максим? Он и живет на Патриарших, и ресторан его тут находится.
Ливси: Мне вообще этот район нравится, он замечательный. Но нельзя его сравнивать с Трайбекой: там если гости заведений начинают вести себя неподобающе, то можно позвонить 911 — и непотребства сразу прекратятся. Я достаточно давно живу напротив «Аиста», и однажды я нажаловался даже в инстаграм Рамзану Кадырову по поводу джипов вокруг ресторана. Мне даже ответили. Это все началось 4 года назад — с парковки на тротуарах.
Монгайт: Погодите, а Кадыров здесь при чем?
Ливси: Тогда мне казалось, что это единственная сила, которая может как-то решить проблему, — там было особенно много машин с чеченскими номерами.
Монгайт: Вот к разговору о том, кто действительно может повлиять на ситуацию.
Ливси: Я, как старуха Шапокляк, каждый вечер звонил в милицию и просил отогнать машины с тротуаров. Ну с коляской невозможно пройти! Они приезжали, люди из этих припаркованных джипов им показывали удостоверения полковников милиции, и они уезжали. И потом я в инстаграме обратился к Кадырову; мне ответили, что меры примут, что если еще будут проблемы, звоните — оставили номер мобильного. Я не звонил, но какая-то надежда у меня появилась.
Монгайт: А как вы относитесь к тому, что ограничили время работы ресторанов?
Ливси: Наш ресторан и так работал до одиннадцати, потому что, когда мы только начали строиться, к нам пришел сосед и спросил, будем ли мы тут водку продавать. Жители относятся к нижним этажам зданий как к своей собственности. Они говорят, что даже если у нас все будет согласовано, то все равно нас закроют. И это правда. Допустим, бар Induke на Малой Бронной закрыла соседка — просто не дала работать. Поэтому мы изначально не шли на конфликт — у нас бургерная. Но для других бизнесов время работы критично. Вот бар «Клава», например, — для них не работать после одиннадцати означает закрыться. Однако мне нравится жить и работать на Патриарших — в отличие от других районов тут есть чувство соседства. В остальных частях города, где я жил, я не знал, кто мои соседи. А здесь я знаю, и это круто.
Монгайт: Конечно, если у тебя такие соседи, то грех их не знать.
Котова: Не поэтому. Понимаете, прелесть этого района — и, может быть, одна из его проблем — социально однородные жители. Ну, ребят, давайте называть вещи своими именами: мы все здесь одного круга. Поэтому у нас особые отношения, поэтому мы друг друга любим, поэтому можем друг с другом общаться. Вопрос в другом: как мы относимся к тем людям, которые приезжают к нам гулять из Бирюлево.
Асс: Из всех здесь присутствующих я, видимо, самый старожил — живу на Патриарших 68 лет. Живу в доме, который построил мой отец, и это такое родовое гнездо. Вся моя жизнь связана с Патриаршими; все любови, несчастья и разлуки — все утонуло на дне Патриарших прудов. У нас вообще таких мест в Москве больше нет, и в значительной степени градостроительная история создает эту общность. Но те Патриаршие, на которых я вырос, были районом коммуналок — очень бедных людей, и, кроме нашего генеральского дома, все мои одноклассники были очень низкого достатка. Район был полутрущобный. Он стал меняться после того, как на Малой Бронной построили два цековских дома — один для высшего руководства, другой для среднего. Интересно, что один из домов там рядом стал сейчас очень дорогим, все громадные коммуналки выкупили и расселили. Но я согласен с Еленой: финансисты должны понимать, что происходит с городом. Город не принадлежит отдельным жителям — он принадлежит всему городскому сообществу. Как бы мы ни старались закрыть Патриаршие, туда будут стремиться люди. И это нормально.
Котова: Вы понимаете, что жители других районов скажут: «Нам бы ваши проблемы!»
Асс: В том-то и дело: в других районах недостаток ресторанов, плохое обслуживание, скучная жизнь, недостаток человеческого капитала. Конечно, мы избалованы! У нас на Патриарших фантастический человеческий ресурс. Я подумывал о том, чтобы открыть заведение где-то у нас на Патриарших — для писателей, журналистов, киношников, архитекторов и так далее, которые не будут в 11 вечера уходить. Ведь они в 11 только начинают жить. И было бы странно, если бы они ушли с Патриарших.
Ливси: Надо сделать единственное курящее место.
Асс: Кстати, следующий вопрос — почему люди выходят со стаканами на улицу? Потому что запретили курить. Это тоже проблема. Моя потенциальная клиентура — вся курящая.
Котова: У нас есть закон, запрещающий курение в общественных местах. Но в «Аисте» на веранде курить можно, ура-ура! В Twins на веранде тоже пока можно. Все это в любом случае является предметом тех самых локальных договоренностей и нахождения баланса между жителями, посетителями ресторанов и властями. А что касается ревущих в три часа ночи «феррари», то в три часа нельзя реветь нигде — ни в Выхино, ни в Фигифино, ни в Бирюлево. Вызывайте полицию! А если не приезжают, то говорите с Собяниным насчет работы полиции, а не насчет поведения людей.
Гафин: Вот вы старейшина, Евгений. Вы все помните. Мы жили на Петровке, а на Патриаршие ходили на каток — был самый спокойный район. Тут жило все политбюро, все министры, на улице Алексея Толстого было не проехать — на каждом перекрестке стояли сотрудники ГАИ. Я боялся туда заехать на машине, потому что ведь обязательно придерутся.
Монгайт: То есть золотое время Патриарших — это 70-е?
Асс: В 70-е годы в этом заповеднике, когда я однажды бежал в шортах, меня остановила милиция и сказала, что здесь нельзя в трусах гулять, потому что сейчас выйдет товарищ Гришин (первый секретарь Московского горкома КПСС. — Прим. ред.), а вы тут в трусах.
Гафин: Давайте еще раз вспомним, что такое наш район. Три церкви, синагога, более 15 посольств на территории от Никитской до Тверской. В советские времена там было три отделения милиции: одно возле Дома архитекторов, которое курировало только правительственные дома. Был «полтинник» — отделение, где сейчас «Макдоналдс». Кстати, его начальником был когда-то нынешний министр внутренних дел, я его помню. И еще было одно отделение. Сейчас нас подзабыли, вот мы и были вынуждены обратиться к Собянину. Милиция на Патриаршие перестала приезжать. Нас перестали озеленять, парк наш, замечательный каток — бросили. От политбюро остались только таблички на домах.
Лисиченко: Я вот на протяжении нескольких лет активно присматривалась к району. Первый раз задумалась о том, чтобы поселиться на Патриарших, когда была беременна первым ребенком. Потом у нас появился бизнес в районе (муж Дарьи, Станислав Лисиченко, весной открыл на Спиридоновке ресторан «Китайские новости». — Прим. ред.). А в последние два года уже селиться здесь не хочу: да, бизнесы на Патриарших прекрасно работают, но жить невозможно. «Городу-саду» год исполнился, но за этот год уже есть большая разница в посетителях.
Монгайт: И что, они стали хуже?
Лисиченко: Мне кажется, что в последнее время настало какое-то буйство. Раньше люди больше покупали домой продукты, теперь — только воду. И все явно не местные. Какой-то должен быть баланс в районе. Вот есть, например, наша любимая Юрмала — там бизнес идет не очень, зато жить хорошо. И если ты вечером в Латвии будешь шуметь, то тебя остановят и проверят документы. То есть соблюдение норм общественного порядка не должно быть пустым звуком.
Гафин: На Патриарших есть комьюнити. Инициированный мною в апреле субботник это показал. Много было знакомых. У меня есть там круг соседей-бизнесменов — они вышли с охраной, копали сирень, охрана стояла по периметру. Я такого энтузиазма, честно говоря, не видел.
Монгайт: У вас такая идиллия получается: благополучные люди вместе сирень сажают, решения принимают. Но ведь есть конфликт, о котором говорит Елена, — вы недовольны чужаками, которые приезжают и пытаются прижаться к вашему благополучию, к комфорту Патриарших прудов.
Лисиченко: Мне кажется, это временное явление. Эта волна схлынет — как саранча налетела-улетела.
Котова: Мы с вами в одном доме часто пересекаемся — я там живу, у вас там свой бизнес. Ну как вы можете называть свой народ — москвичей — саранчой?
Лисиченко: Ну а как называть людей, которые писают в подъезде?
Котова: Они всегда писали в подъездах, только в Выхино это никого не касалось. Но когда они приезжают к нам и ведут себя по-хамски, мы с ними должны работать, а не сирень сажать, понимаете?
Лисиченко: А как работать?
Котова: Это очень сложно, понимаете. Может, просто разговаривать.
Гафин: Только законом и какими-то реальными действиями можно их воспитать. С ними говорили во время советской власти — у Булгакова в «Мастере и Маргарите» и в «Собачьем сердце» все это описано.
Котова: Ну что, Шариковы к вам приезжают, да?
Гафин: Да, Шариковы. Сейчас, правда, они могут приехать и на «ламборгини».
Котова: Неправда это все! Вот на «ламборгини» как раз местные приезжают и их гости.
Монгайт: У меня еще один вопрос к господину Гафину как к инициатору закрытия ресторанов в 23.00. К вам не обращались негодующие рестораторы — господа Тютенков или Дмитрий Сергеев, например?
Гафин: Я дружу со всеми… Я же не такой ярый ортодоксальный дебил, который хочет все закрыть. Я за очень простую вещь — всем нужен регламент и порядок. Прописан, например, уровень шума в заведении, если он находится в жилом доме, и его нельзя превышать. Чтобы соседка, которая живет над баром моего друга, не позвонила в прокуратуру и его не закрыли. Я считаю, что все должны исполнять закон.
Монгайт: Хорошо, после вступления правила о закрытии в одиннадцать как выглядит ночная жизнь в вашем районе?
Кульман: Я думаю, что одиннадцать — это все-таки слишком рано. У Twins, у ресторана Village Kitchen есть уличные веранды, и они не являются источником беспокойства для жителей. Так что я считаю, что вопрос заключался в регулировании поведения людей в каждом частном случае.
Ливси: После запрета стало получше. Только знаете, я вот сижу с вами, а мою веранду сейчас сносят.
Монгайт: А почему?
Ливси: Потому что у нас страна крайностей.
Гафин: Потому что если веранда, то надо прийти и объявить жильцам, что у нас будет веранда, что вот на нее документы. Все должно быть регламентировано.
Ливси: Да, и чтобы — самое главное — мы все были в одинаковых условиях. Вот если не снесут веранду у «Аиста», прости господи, то будет странно немножко. Почему нас-то тогда снесли?
Монгайт: А что, у «Аиста» тоже снесут?
Ливси: Нет, да и дай бог им здоровья и счастья. Просто непонятно, когда к тебе приходит милиция и говорит, что сейчас же все опечатает. А я при этом знаю соседнее заведение, которое вообще не имеет права на алкогольную лицензию, — оно меньше 40 метров, — но они работают. И из-за чего возникает конфликт? Из-за несправедливости. Я хочу, чтобы у всех предпринимателей были одинаковые условия. Если завтра скажут, что на Патриарших мы работаем только с 6 вечера до 9, то я согласен, если это будет применено ко всем. Я научусь работать и в этих условиях.
Котова: Ну неужели вы серьезно верите в то, что все должно быть одинаково? Что все должны быть равны? Это же утопия. Мы же прекрасно понимаем, что веранду «Аиста» никогда не снесут и курить там можно будет всегда.
Ливси: Я останусь на своем: все должны быть равны! Не в этом столетии, так в следующем мы к этому должны прийти.
Монгайт: Так все-таки после одиннадцати никто не работает больше?
Ливси: Есть смельчаки.
Котова: Но стало тише.
Монгайт: Если суммировать, то в итоге сообщество Патриарших одержало победу над людьми, которые приехали со стороны, не знают правил, не разделяют их ценностей, ведут себя грубо…
Котова: Они просто более низкого уровня. Давайте называть вещи своими именами.
Монгайт: Как долго, не ставя шлагбаум и фейсконтроль на входе в этот райский оазис, можно будет сохранить атмосферу района?
Гафин: Я считаю, полезно, что нас услышали, у нас диалог, и даже то, что вы нас здесь собрали, и мы пришли поспорить, — в этом тоже наша победа. Мы вместе, мы понимаем, что и владельцы ресторанов, и жители — все хотят одного. Чтобы соблюдалась законность и был порядок.
Редакция благодарит Timeout Rooftop Bar за помощь в проведении круглого стола.