Год назад в составе делегации из нескольких папуасов я побывала в Швеции, где нам рассказывали о новой государственной политике финансирования кинематографа по принципу 50/50: половину грантов получают режиссеры-мужчины, половину — женщины, по справедливости. Встречались мы и с владелицами маленького стокгольмского кинотеатра, который все фильмы в афише дополнительно маркирует по тесту Бехдель (на экране должно быть как минимум две героини-женщины со своими именами, и они должны разговаривать между собой — не о мужчинах). Объясняли нам и стоящие за подобными нововведениями механизмы, часто ускользающие от внимания российского обывателя, — например, оплачиваемый полугодовой отпуск по уходу за ребенком для обоих родителей (обычно они берут его по очереди: сначала мать, потом отец), который, с одной стороны, позволяет женщинам быстрее возвращаться на рынок труда, а с другой — прививает мужчинам ранее несвойственные им навыки и укрепляет эмоциональную связь с детьми. Родители могут быть однополыми, сути это не меняет.
Цель программы 50/50 (похожие меры сегодня обсуждаются или вводятся и в других европейских странах) — актуализировать творческий потенциал женщин, коль скоро их экономическая роль так возросла за последние сто лет; позволить зазвучать женским голосам. Не только голосам тех немногочисленных великих, которые ультразвуковой силой своей гениальности способны сокрушить патриархальные препоны, но и тем, кто говорит тише, но все равно заслуживает быть услышанным. Такие талантливые авторы, как Аличе Рорвакер (Гран-при в Каннах за фильм «Чудеса»), греческий режиссер Афина Ракель Цангари или Элис Лоу (любимая актриса Бена Уитли, будучи беременной, сняла комедийный хоррор «Prevenge», в котором сама сыграла женщину-убийцу в положении), в своих работах легитимизируют женский взгляд на мир, помимо прочего, помогая своим зрительницам изживать внутреннюю мизогинию; не «родился девочкой — терпи», а «родился девочкой — тоже хорошо».
Это маленькое, миленькое фестивальное кино, но и в большом-пребольшом, работающем с подсознанием всего человечества, тоже происходят неизбежные перемены. В «Прибытии» именно женщина-ученый находит общий язык с прилетевшими гептаподами. «Интерстеллар» целиком и полностью посвящен отношениям отца и дочери, также ученой; у главной героини в фильме Нолана есть брат, до такой степени второстепенный, что возникает подозрение: его вписали в сценарий специально, чтобы подчеркнуть — мальчик в семье был, но папе важнее девочка. Так кинематограф прислушивается к феминистскому лозунгу «If she can see it, she can be it»: увидев в кино женщину-лингвиста или женщину-астронома, юная школьница захочет походить на нее, поступит в университет и впоследствии обогатит науку.
Тут можно сказать, что в XXI веке Голливуд идет задами советского кинематографа, в котором сильных женщин разнообразных профессий было хоть отбавляй. Однако советский опыт, как и его отражение в кино, слишком противоречив и не вполне применим сегодня: например, в фильме Ларисы Шепитько «Крылья», недавно изданном DVD-издательством The Criterion Collection (то есть признанном классикой мирового значения), главную героиню — боевую летчицу и директора училища — не пускают в ресторан, поскольку одинокой женщине в ресторане находиться не положено. Конечно, уже в 1970-х появляются такие героини, как адвокат Межникова из «Слова для защиты» Абдрашитова и Миндадзе (сценарий, кстати, написан от имени женщины), которая в поисках себя отказывается от удобного брака. Да, Межникова из «Слова» (ремейк которого несколько лет назад собиралась снимать Оксана Бычкова) вполне могла бы стать персонажем современного европейского фильма, профинансированного по принципу 50/50, однако типичная героиня современного русского кино от нее огорчительно далека, а современная русская зрительница чаще всего видит на экране то, чем ей лучше бы не становиться.
Показателен пример недавнего «Притяжения», создатели которого не только нарядили персонажей-школьников в модные майки с кириллическими принтами, но и примоднили сюжет, вслед за Ноланом рассказав историю взаимоотношений отца и дочери. Проблема лишь в том, что отец у Бондарчука — патриархальный сапог-самодур, отказывающий ребенку в субъектности, а дочь, главная героиня, вроде как оправдавшая для высокоразвитого инопланетянина существование человечества, — несовершеннолетняя нимфоманка и status seeker, с легкостью бросающая бойфренда, как только на горизонте появляется парень поинтереснее. Вроде бы снятое от лица молодой женщины, «Притяжение» самым комичным образом проваливает тест Бехдель: у главной героини есть одноклассница Света, но она за свою недолгую жизнь успевает поговорить с подругой только о парнях (да, там есть еще бабушка Люба, совсем уже технический персонаж, но и она — что-то вроде второй собаки — вводится скорее как свидетель зарождающейся близости цивилизаций).
Примерно по той же карго-модели возникает в «Экипаже» и летчица Александра Кузьмина, которой, согласно «Википедии», «приходится бороться с предубеждениями общественности о женщине-пилоте», но непохоже, чтобы эта борьба увенчалась успехом: существенной роли в спасении пассажиров она не играет, освободив арену для героя-мужчины.
Еще есть большой пласт кино о Великой Отечественной войне, но ни о какой ревизии, как известно, речь в этом жанре не идет, никакого отступления от позднебрежневского канона не допускается. Женщина в таких фильмах — или хрупкое существо в туфельках и телогрейке, ожидающее своего единственного с фронта, коротая время за укладкой шпал, или советский солдат, цельный образ которого не отравлен сантиментами в духе книги Светланы Алексиевич «У войны не женское лицо». Эротическая влюбленность Элеоноры Рузвельт в снайпера Людмилу Павличенко в картине «Битва за Севастополь» так и осталась мало кем понятым намеком, хотя переосмысление постоянно эксплуатируемой советской классики (как на Западе осмысляют старые жанры с новой степенью откровенности, см. «Кэрол», «Преисподнюю» или новую версию «The Beguiled» Софии Копполы) явно перспективное направление; хорошо бы, например, посмотреть ремейк «Белого солнца пустыни», снятый с точки зрения Гюльчатай.
Несмотря на случившееся несколько лет назад легкое гендерное оживление (Бычкова, Мещанинова, Мульменко, Сайфуллаева, Меликян), создатель русского фильма — это по-прежнему и чаще всего неврастеничный мужчина, находящийся в глухой обороне по отношению к реальности. Более тонкие авторы честно экранизируют свой страх, как Антон Бильжо, сделавший героиней «Рыбы-мечты» инфернальную русалку, или Роман Волобуев, у которого в «Холодном фронте» женское начало зарифмовано с дохлым морским чудовищем. Остальные стараются не выдавать себя, игнорируют проблему или имитируют ее решение, как в «Экипаже» или «Притяжении». Иногда они проговариваются совсем уже открытым текстом: то преподаватель ВГИКа Аркадий Инин заявит, что все проблемы русского кино от баб, то Жора Крыжовников — крупный успешный мужчина — посоветует женщинам снимать фильмы о мужчинах, поскольку фильмы о себе у них выходят слишком исповедальными (ужас российского мужчины-режиссера перед прямым высказыванием — отдельная интересная тема).
К совету автора «Горько!» и «Горько! 2» женщины-режиссеры порой даже прислушиваются. В прошлом году на фестивале «Кинотавр» победил «Хороший мальчик» Оксаны Карас, спродюсированный все тем же Бондарчуком. Многие сочли его милым фильмом, удачным сочетанием зрительского и авторского кино — в кинотеатрах его посмотрели 300 тыс. человек. Тут тоже есть кириллические принты на майках, а также спортивные ретрокостюмы в стиле Уэса Андерсона и золотые краски осени. Женщины же выглядят следующим образом: забитая мать семейства, которая лебезит перед отцом-самодуром; придурковатая дочка директора школы, классом старше, которая гуляет с хулиганом, но перебегает к главному герою, после того как он вроде бы совершает поджог школы; комически консервативная тетка-завуч; любовница женатого человека, красивая и несчастная учительница английского в исполнении литовской актрисы (потому что в нашем кино подобную степень эмансипации способна сыграть только вестернизированная прибалтийская девушка). Надо ли говорить, что счастье она обретает, ответив на любовь скромного учителя информатики, то есть заведя наконец какого-никакого постоянного партнера.
Подобный персонаж, гамма-самец, безнадежно влюбленный в труднодоступную и не вполне достойную женщину, — довольно распространенный типаж во вселенной сериалов ТНТ. Это мир постоянных женских манипуляций и истерик, в которых даже положительные героини (вроде Гвоздиковой из «Озабоченных» или Ольги из «Ольги») постоянно мучают и используют влюбленных в них мужчин. Что говорить о героинях не до конца положительных или второстепенных? Школьница из «Закона каменных джунглей» встречается с крутым парнем, эксплуатирует соседа-ботаника, но, когда ей в социальной сети пишет незнакомый студент МГИМО, немедленно начинает с ним виртуальный роман. Ее подруга приходит в полицию и безо всяких оснований обвиняет любовника мачехи в изнасиловании; бойфренд немного журит ее за это, видимо, почуяв опасность, но быстро прощает. И это как бы считается нормальным.
Понятно, что серийная моногамия на Руси еще не проповедана, но в американском прообразе «Озабоченных», в «Сексе в большом городе», при всей вольности поведения героинь всегда существовали некие границы, которые не переступались, и некая рефлексия по поводу моральности/аморальности собственных поступков. Понятно, что сериалы ТНТ не имеют цели моделировать реальность, хотя и моделируют ее во всю прыть — они талантливо (гораздо талантливее и с большей степенью свободы, чем полнометражное кино) эксплуатируют эффект узнавания. С одной стороны, это неплохо, поскольку аудитория видит собственные дисфункциональные отношения со стороны, имея возможность посмеяться над собой и немного задуматься, с другой — «If she canʼt see it, she canʼt be it»; такое ощущение, что страшная тоталитарная цензура накладывает запрет на изображение женщины, которая не врет, не изменяет и не паразитирует на мужчинах. Ну не удивляйтесь тогда потом, что жертва изнасилования участвует в телешоу и продает свои эксклюзивные интервью по 100 тыс. рублей.
Наверное, чемпионом адекватности остается режиссер Роман Каримов: в его недавней комедии «Гуляй, Вася!» (Вася — это, кстати, имя девушки) есть как минимум одна по-настоящему симпатичная героиня. Расстановка сил в картине близка к реальной ситуации, когда патриархальные телеги еще прогоняются в ходе деревенского застолья, но потом все, включая женщин, идут по своим делам, не спрашивая разрешения у отца-хозяина (скрывающего от самого себя собственные гомосексуальные импульсы).
Понятно, почему так получается. Про большие русские блокбастеры вроде «Притяжения» или «Викинга» всегда можно сказать, какими политическими трендами они вдохновляются. В списке социально значимых тем Министерства культуры наверняка есть и «противостояние ксенофобии», и «продвижение христианских ценностей», и даже «пропаганда семьи», но пункта «создание образа женщины как полноценного человеческого существа» в этом списке нет и не будет в обозримом будущем, поэтому каждый старается в меру своих собственных представлений — чаще всего куртуазно-патриархальных. Неудивительно, что в новом русском кино столь востребованной оказалась актриса Александра Бортич, которая во всех фильмах (будь то «Викинг», «Духless-2» или «Как меня зовут») играет примерно одно и то же: юную красавицу, которая ужасно дерзит, но в глубине души уже смирилась перед мужественным господином.
Недавно в середине выходного дня я пришла в кинотеатр на фильм Стефани Ди Жюсто «Танцовщица», рассказывающий о новаторе танца Лои Фуллер, — и это типично женское кино самого современного извода: режиссер-дебютантка, переосмысление вклада женщины в искусство, в главной роли — певица Соко, отметившаяся романом с Кристен Стюарт. В зале сидели одни женщины — компании студенток и подружки в возрасте, их было много, полный зал. Фильм в российских кинотеатрах посмотрели 20 тыс. человек, что, конечно, не много, но пока что вдвое больше, чем у перехваленного из всех утюгов «Тони Эрдманна» (тоже, кстати, рассказывающего об отношениях отца и дочери). Можно иметь сколько угодно тайного скепсиса по поводу «женского кино», но, видите ли, деньги в кассе не имеют ни пола, ни гендера. Триста рублей за билет — это триста рублей за билет — вне зависимости от того, заплатил их мужчина или женщина. И мы пока что живем в открытом мире и смотрим разное кино, а значит, рано или поздно зрительницы начнут замечать, что в голливудском фильме главная героиня — ученый, а в российском — девушка «пониженной социальной ответственности». И если российское кино всерьез надумало разворачиваться к зрителю (а оно, кажется, надумало), то странно было бы вслед за повышением бюджетов, апгрейдом спецэффектов и совершенствованием диалогов не научиться уважать половину своей потенциальной аудитории.