Имя Ридли Скотта обычно ассоциируется с фантастикой — шутка ли, человек на заре своей режиссерской карьеры снял сразу два сайфая, моментально ставших классическими: «Чужого» и «Бегущего по лезвию». Однако, если внимательно всмотреться в его внушительную фильмографию, станет понятно, что фантастических и исторических картин у Скотта примерно поровнуЭто сколько? Семь фантастических («Чужой», «Бегущий по лезвию», «Легенда», «Прометей», «Марсианин», «Чужой: Завет», сериал «Воспитанные волками») и восемь исторических («Дуэлянты», «1492: Завоевание рая», «Гладиатор», «Царство небесное», «Робин Гуд», «Исход: Цари и боги», «Последняя дуэль», «Наполеон»).. А его полнометражным дебютом и вовсе были «Дуэлянты» — сейчас подзабытая, но виртуозная экранизация повести Джозефа Конрада про двух повздоривших гусаров, дуэль которых (с перерывами, разумеется) продолжалась 17 лет. Заметим, что действие в этом фильме происходило в эпоху наполеоновских войн. То есть уже тогда сэр Ридли проявил интерес к эпохе Бонапарта. Но чтобы вернуться к фигуре Наполеона, ему понадобилось 45 лет.
О чем фильм?
Чем фигура Наполеона привлекает кинематографистов в принципе понять несложно. Амбициозный полурослик проделал невероятный путь «из грязи в князи», а потом обратно в грязь — от генерала армии и императора французов до узника острова Святой Елены. Наверное, многие режиссеры в душе и сами считают себя наполеонами — такими же гениальными стратегами и тактиками, ведь некоторым из них приходится командовать массовкой, не уступающей войскам великого полководца.
В частности, байопик про Наполеона с Джеком Николсоном хотел снять сам Стэнли Кубрик, но фильм не случился, а его задумка позднее мутировала в «Барри Линдона». Сейчас над мини-сериалом про Наполеона по сценарию Кубрика работает Стивен Спилберг, который уже поставил за Стэнли «Искусственный разум». Однако его со своим фильмом опередил сэр Ридли, который опять страшно разозлил историков тем, что крайне вольно подошел к экранизации жизни Бонапарта. Они уже успели обвинить режиссера в том, что картина выступает «очень антифранцузским и очень пробританским переписыванием истории». Особенно их возмутило то, что в фильме Наполеон приказал своим солдатам стрелять по египетским пирамидам, ведь в реальной жизни он даже, вопреки распространенному мнению, не отбивал нос у Большого сфинкса.
«Император низведен до образа мужчины, который швыряется едой в свою жену, занимается с нею сексом под столом в присутствии слуг и практически никогда не снимает шляпу, находясь в помещении», — жалуется историк Эндрю Робертс в интервью газете The Times. Можно понять критиков, которых раздражает то, что французские солдаты при осаде Тулона кричат «Vive la France!»«Да здравствует Франция!» с французского. с американским акцентом. Но почему‑то никого не смущало, когда в «Гладиаторе» того же Скотта римляне (в том числе и Хоакин Феникс) говорили на английском языке. Вообще, давно уже пора смириться с тем, что сэр Ридли снимает не историческое, а антиисторическое кино, по которому лучше не изучать мировую историю. «Когда мне возражают историки, я их спрашиваю: „Слушайте, ребята, а вы сами там были? Не были? Ну и заткнитесь!“» — кипятится режиссер в свойственной ему манере.
Во время похода Наполеона в Россию замерзшие главные герои встречают совершенно карикатурных казаков, один из которых на ломаном русском говорит: «Ви голодны? Мясо хочите?»
Приуроченная к пятисотлетию открытия Нового Света картина, в которой Христофор Колумб в исполнении Жерара Депардье говорит, что всегда мечтал обнаружить новый материк, хотя реальный Колумб так никогда и не узнал, что открыл Америку.
Во время съемок Скотт разругался со всеми консультантами, поскольку достоверность мешала реализации его замысла. Отсюда анахронизм на анахронизме — от легионерских доспехов до фигуры императора Коммода, которого, конечно, никакой военачальник Макусимус на арене колизея на побеждал.
В основе фильма — крайне вольно изложенные события, предшествовавшие Третьему крестовому походу (1189–1192): война между Иерусалимским королевством и айюбидами и осада Иерусалима Саладином (1187). А биография главного героя Балиана II Ибелина (Орландо Блум) сильно приукрашена.
В принципе, по уровню достоверности эта картина мало чем отличается от диснеевского мультфильма, в котором роли людей исполняли антропоморфные животные. Ладно, хоть Скотт в итоге отказался от идеи снять Расселла Кроу и в роли Робин Гуда, и шерифа Ноттингемского.
Строго говоря, это вообще не историческое кино, а экранизация библейского мифа о пророке Моисее (Кристиан Бейл), который вывел евреев из Египта. Впрочем, даже тут у Скотта все неоднозначно. Так до конца и непонятно — то ли Моисей реально слышит голос Бога, то ли он шизофреник.
Средние века, увиденные через постмитушную оптику и густой слой анахронизмов. Например, герой Мэтта Деймона спрашивает у своей жены (Джоди Комер), испытала ли она «маленькую смерть», хотя женский оргазм так будут называть только пять столетий спустя.
Есть правда жизни, а есть правда искусства. Режиссер на экране создает свой мир, и судить его надо по тем законам, которые он придумал, а не по каким другим. «Наполеона» можно справедливо обвинить в том, что он пытается объять необъятное: уместить всю жизнь императора в два с половиной часа. Что, конечно, слишком мало. Не сильно, видимо, спасет ситуацию и то, что на профинансировавшем фильм стриминге Apple TV+ выйдет режиссерская версия хронометражем в четыре с половиной часа.
Однако что, если этот википедийный забег по жизни Бонапарта — часть авторского замысла, драматургической стратегии Скотта и его сценариста Дэвида Скарпы («Человек в высоком замке», «Все деньги мира»)?
В это охотно верится, потому что «Наполеон» — кино не XXI, а XX века с очень фрагментированным, пост-, а где‑то даже модернистским рассказыванием истории. В начало своего романа «Шум и ярость» великий модернист Уильям Фолкнер вынес цитату из шекспировского «Макбета»: «Жизнь — это история, рассказанная идиотом, полная шума и ярости, но лишенная всякого смысла». То же самое мог сделать и Скотт, даром что Хоакин Феникс ведет себя не как император Коммод из «Гладиатора», а как шут, словно памятуя о другой своей козырной роли. Его Наполеон постоянно паясничает, притворяется в королевской спальне животным, мычит, рычит — словом, производит впечатление не цезаря, каковым его нарекли, а корсиканского головореза, каковым его за глаза называют люди.
Отдельная песня — это созависимые, как сейчас принято говорить, отношения императора с супругой Жозефиной, которая не может зачать ему наследника. В начале фильма Наполеон видит (что является чистым анахронизмом), как королева Мария-Антуанетта (Кэтрин Уокер) лишается головы на плахе. Но вскоре персонаж Феникса тоже, фигурально выражаясь, теряет голову: сначала от Жозефины, затем — от власти. Вообще, брак Наполеона и Жозефины, которая вечно наставляет супругу рога, а тот, в свою очередь, всегда грубо берет ее сзади, — фундамент, на котором стоит картина Скотта. Она в большей степени является не байопиком, а исторической мелодрамой. Как только Жозефина ближе к финалу исчезает из сюжета, градус напряжения сильно падает, а Наполеон становится потерянным. С кем ему теперь выяснять отношения? Не с герцогом же Веллингтоном (Руперт Эверетт), который разбил его при Ватерлоо?
Поэтому можно сказать, что Жозефина, роль которой восхитительно исполнила Ванесса Кирби, — сердце фильма. Без нее жизнь Наполеона и сама картина становятся какими‑то пустыми. Другое достоинство ленты — это ракурс, который выбрал сэр Ридли. Сейчас уже очевидно, что история — не череда побед и поражений полководцев. Немаловажную роль в ней играли философы, мыслители, ученые (последних долгое время вообще было принято демонизировать в поп-культуре, в лучшем случае выставляя в образе эксцентриков, в худшем — безумцев). Однако «Оппенгеймер» четко показал, что милитаристскую Японию победил не президент США Гарри Трумэн, а физик-ядерщик, выпустивший джинна из бутылки.
После фильма Кристофера Нолана было бы совершенно невыносимо смотреть очередной фильм про очередного великого полководца. Однако Скотт принял самое правильное решение в этой ситуации: снял про Наполеона не величественный байопик, а трагифарс — жанр, который больше всего заслуживают власть предержащие. Первые два часа от улыбки просто сводит скулы, поэтому правы по-своему те, кто называет «Наполеон» комедией.
На третьем часу режиссер, правда, решает закруглиться на образцовой трагедии. В итоге у него история тоже повторяется дважды, но, вопреки распространенной поговорке, сначала в виде фарса, а уже потом — трагедии. Но насмешливая, едкая интонация — пожалуй, главный подарок, который сэр Ридли мог сделать Бонапарту. Каким бы властелином мира ты ни был, сегодня ты на коне, а завтра — в канаве. Как говорили в фильме младшего брата Скотта: «Конец всегда один. Мы падаем».
Евгения Ткачева
