Что смотреть в сети: хоррор про пластику, комедия про комиксы, сюр с ледяными зубами

Существуют голоса, в которые можно влюбиться с первого звука. Именно таким голосом — одновременно немощным и наглым, мальчиковым и старушечьим — разговаривает ракушка по имени Марсель, озвученная актрисой Дженни Слейт. У Марселя (это парень!) есть один большой глаз, пара ботиночек и любимая бабушка (Изабелла Росселлини). На камеру документалиста Дина Флейшера-Кэмпа Марсель рассказывает о своем творчестве (резьбе по дереву), любимом средстве передвижения (теннисном мячике) и главной мечте — разыскать своих потерянных родственников-ракушек. Ютьюбовские видео с Марселем становятся вирусными, после чего Дин организует участие ракушки в американской версии передачи «Жди меня».

Флейшер-Кэмп — режиссер-метамодернист, в чьих работах всегда смешивается ирония и искренность, реальность и вымысел. Например, его прошлый полный метр «Мошенничество» был криминальным триллером, смонтированным из домашних видео ничего не подозревавших обывателей с ютьюба. В новом фильме в роли обывателя, чья личная жизнь вопреки пожеланиям раскрывается на экране, оказывается сам режиссер: ведь он действительно стал известен благодаря вирусным роликам с обаятельной ракушкой, а второстепенная сюжетная линия с его разводом — ни разу не вымышленная. Бывшая жена Флейшера-Кэмпа — это, разумеется, та самая Дженни Слейт, что милейшим голосом озвучивает Марселя, с которым режиссер обсуждает развод в фильме (🤯).

«Марсель, ракушка в ботинках» — универсальное упражнение в милоте и доброте, которое доставит удовольствие практически любой аудитории — даже той, которая не обращает никакого внимания на вышеуказанные постмодернистские выкрутасы. Стоп-моушен-анимация впечатляет живостью: влюбившиеся в картину американские критики поговаривают о возможной номинации на анимационный «Оскар», нужно только, чтобы настоящие люди и декорации в кадре прошли по регламенту. Монтаж быстрый даже по стандартам современного детского восприятия; история со старенькой бабушкой-ракушкой и пропавшими родственниками не может не тронуть; из уст главного героя льется поток забавных афоризмов. В общем, придраться вообще не к чему, но все-таки киномистификация «Мошенничество» была куда радикальнее и опаснее — в следующий раз от Флейшера-Кэмпа для разнообразия хотелось бы увидеть что‑нибудь эдакое.

Опекун, живущий в темном, промерзлом, сыром доме, каждый день вставляет своей подопечной новую ледяную челюсть. В какой‑то момент таинственный телефонный собеседник сообщает мужчине, что девочку необходимо подготовить к переезду. Чем дальше, тем более размытыми выглядят детали сюжета: без особых мотивов случается жестокая драка в баре; новый стоматолог меняет ледяные зубы на стеклянные; наконец, все герои фильма садятся на поезд и сквозь густой-густой туман бесконечно долго куда‑то едут, не роняя ни слова.

Если постхоррор — это саспенсовое, гротескное кино, в котором упор сделан не на сюжет и скримеры, а на атмосферу и эстетику, то Люсиль Хаджихалилович — безусловно, важнейшая пионерка этого жанра. Загвоздка в том, что к ее третьему сюрреалистическому фильму про детей под опекой жестоких взрослых (в 2004 году вышла «Невинность», а в 2015-м — «Эволюция») на экране не осталось вообще ничего, кроме эстетики и атмосферы.

Как и в случае с любым кино подобного типа, потенциальное удовольствие от просмотра сильно зависит от внешних обстоятельств, настроения: экранная атмосфера обладает обволакивающим свойством только в присутствии дополнительных катализаторов. Скажем, в российском прокате, где картина в среднем собирала три зрителя на сеанс, условия были близки к идеальным: такому призрачному, полому, шепчущему фильму пустой зал весьма к лицу. Ночной просмотр на одинокой осенней даче, сопряженный с борьбой с дремой, тоже звучит восхитительно. На худой конец — возьмите ноутбук с фильмом в ванну и дождитесь, пока вода будет остывать, кожа отслаиваться, а голова тяжелеть. Перед вами то кино, перед употреблением которого стоит проконсультироваться с киноведом, — вы свою консультацию, считайте, получили.

Мальчики-близнецы прибывают на выходные к своей маме — знаменитой актрисе, скрывающей лицо под маской после косметической операции. После того как женщина отказывается петь для девятилетних лбов колыбельную, те делают вывод, что перед ними самозванка, дожидаются, пока она примет снотворное, после чего обездвиживают и пытают жертву.

Как мы знаем из фильмографии Михаэля Ханеке, от австрийских детей ничего другого ожидать и не приходилось, а вот в американском ремейке степень убедительности происходящего несколько упала. Возможно, все дело в том, что пытают они теперь в основном водой, как в тюрьме Гуантанамо, а про клей-момент как‑то позабыли. А может, проблема в том, что тональность режиссер избрал не «Ханеке-лайт» (как австрийские коллеги), а скорее в духе постироничных триллеров М.Найта Шьямалана.

Первой картиной Мэтта Собеля было памятное инди семилетней давности «Отведи меня к реке», где подросток обвинялся в неподобающем контакте с малолетней девочкой, причем само их общение оставалось за кадром, между монтажными склейками. Понятно, почему этого автора привлекло предложение поставить ремейк «Спокойной ночи, мамочка»: здесь тоже есть степень драматической неопределенности, когда зрителю предлагается гадать в категориях «было или не было», «такой это человек или сякой». Проблема в том, что зрителям, знакомым с оригиналом, все повороты сюжета заранее известны.

Зачем вообще снимать ремейки хорроров? Ну, во-первых, в Голливуде выше бюджеты: в «Спокойной ночи, мамочка» теперь есть пара сцен-кошмаров с компьютерным боди-хоррором. Во-вторых, в Голливуде есть яркие звезды: Наоми Уоттс после этой роли (а еще «Звонка», «Забавных игр» и «Кинг Конга») впору называть королевой хоррор-ремейков. В-третьих, перевод на другой язык иногда позволяет раскрыть в истории новые подтексты и смыслы. Последняя причина — пожалуй, самая веская, однако в данном случае вообще не реализованная: этот копеечный сюжет с нагромождением твистов, который Шьямалана заставляет смотреться гением саспенса (он и есть гений!), вообще не включает никаких обертонов и изысков — непонятно, кто вообще посчитал его достойным ремейка.

После смерти любимого учителя рисования, склонного позировать перед учениками голым, одаренный школьник бросает выпускной класс ради карьеры художника комиксов. Тернии на пути к самостоятельности у него самые обыкновенные: сожительство с парой очень странных мужиков в душной захламленной бойлерной (даже в сотне километров от Нью-Йорка такое жилище стоит 350 баксов в месяц); подработка ассистентом у адвокатессы, чуть ранее предоставленной государством самому школьнику; отчаянные попытки добиться менторского расположения от неуравновешенного незнакомца, некогда работавшего на третьестепенной должности в издательстве комиксов. Как ни удивительно, со стороны все это скорее уморительно смешно, а не душераздирающе печально.

«Забавные рисунки» — полнометражный дебют Оуэна Клайна, сына артиста Кевина Клайна; до этого Оуэн сам исполнил главную роль в не менее желчной и горькой комедии взросления «Кальмар и кит». Впрочем, подход к жанру у Клайна несколько разнится с режиссером того фильма Ноем Баумбахом: он не собирает самых интеллигентных актеров поколения, а наоборот, коллекционирует фриков и гиков всех мастей. Фильм оказывается заполнен характерными актерами из серии «точно где‑то его видел, но имя никогда не вспомню»; у некоторых есть генетические расстройства (вечно молодой — буквально! — рэпер и комик Энди Милонакис играет завсегдатая комикс-шопа) или хотя бы дефекты речи (как у мило шепелявящего увальня-ментора в исполнении Мэттью Маэра — одноклассника Бена Аффлека, которого вы наверняка видели во многих фильмах с братьями Аффлек).

Как комедия «Забавные рисунки» более чем эффективны, однако нельзя сказать, что Клайн уже сейчас демонстрирует яркий авторский стиль. Скорее это эпигонство (условных) братьев Сафди (они выступают исполнительными продюсерами): та же съемка на зернистую пленку, тот же грубый шестидесятнический монтаж, та же зыбкая, на грани сюрреалистичности реальность городской жизни: представления героев о комикс-индустрии, андеграунде и эстетике имеют весьма опосредованное отношение к эпохе инстаграма и киндла и будто бы навсегда застряли в 70-х. Но не будем судить строго — по меркам дебюта это кино триумфально.

Южноготический клан: отец-угнетатель (Роберт Патрик) и трое по-разному сломленных жизнью отпрысков. Старший сын (Ник Стал) живет в тарантиновском триллере про табор рома, ворующих детей; младший (недооцененный артист Скотт Хейз) — в фолкнеровской прозе о психическом недуге; дочь (Келли Гарнер) продирается сквозь собственную брачную историю. В конце концов все они встречаются то ли в христианской притче (недаром у всех героев библейские имена), то ли в сатанинском хорроре.

Низкобюджетный хит фестивалей ужасов и фантастики (а также ММКФ) «Что видел Джосая» — пример многослойного и размашистого повествования, которого не ждешь от жанрового кино: в конце остается чувство не убитого зрелищем категории «Б» времени, а скорее послевкусие от прочтения некого романа, эдакой хоррор-версии «Шума и ярости».

Возможно, это чересчур громкие слова: все-таки не все в картине скроено ладно, есть и провисания (часть про рома диспропорционально масштабная), и стилистический диссонанс (зачем‑то на втором плане мелькает ситкомный актер Тони Хейл), но точно можно сказать, что ничего подобного ни вы, ни мы давно не смотрели. А это в выборе лучшего варианта для домашнего просмотра стоит куда дороже, чем прилизанность или чисто техническое качество «стримингового продукта». Если, конечно, вы хотите видеть на экране не продукт, а настоящее кино.