На Венецианском кинофестивале любят встречать «Закаты». В 2018 году здесь показали «Закат» Ласло Немеша — венгерский фильм о том, как терял рассудок Будапешт 1913 года, а главная героиня в шляпке кидалась на зло с кулаками. Ласло Немеш — художник-виртуоз, с первой попытки взявший Гран-при жюри в Каннах и «Оскар» своим дебютным фильмом «Сын Саула». Мощь его «Заката» в том, что вещи, вызывающие у большинства из нас оцепенение, он описывает с помощью движения. Яростного, стремительного, не знающего пауз и почти лишенного монтажных склеек.
«Закат» Мишеля Франко, показанный в Венеции в 2021 году, исследует схожую тему — физические реакции человека в трагических обстоятельствах, навсегда меняющих его жизнь. Да, трагедия в этот раз происходит не в семье из народа, а в семье богачей и вместо всеобщего конца света происходит частный. Но выбор перед героем встает ровно тот же: бить, замереть, бежать. Поскольку тему побега в 2021 году всесторонне закрыло российское кино («Общага», «Капитан Волконогов бежал», «Дунай», «Оторви и выбрось» и «Нуучча»), то мексиканский фильм берется описывать оцепенение. И именно это делает «Закат» актуальным, хотя еще прошлой осенью он оказался одним из аутсайдеров Венеции и разочаровал множество поклонников Мишеля Франко, не знавших режиссера-созерцателя до жестокого «Нового порядка».
Как и в «Новом порядке», который начинается с богатой свадьбы, но быстро превращается в бессвязные сцены ужасной гражданской войны, в «Закате» зрителю дают малость поваляться на солнце, прежде чем опустится кромешная тьма. В туристический Акапулько приезжает богатая и беспечная лондонская семья — взрослые (Шарлотта Генсбур и Тим Рот) и дети. Они играют в игры, нежатся у воды, пьют вино и смотрят какую‑то ерунду на планшетах.
Первым тревожным звонком для зрителя становится тот факт, что взрослые — не муж и жена, а брат и сестра: апатичный Нил отчего‑то прилип к семье волевой Элис. Предупреждение номер два — следы болезни на теле мужчины. А третьим звонком, после которого заканчивается фуршет и начинается трагедия, становится новость, которая приходит к героям из Лондона. Член их семьи умер. Нужно ехать домой, организовывать похороны, приводить в порядок дела, проститься. В аэропорту выясняется, что Нил забыл паспорт и останется в Мексике. Бремя траура ложится на Элис и ее детей, а Нил продолжает бродить босиком по пляжам.
Фоном для отрицания семейной трагедии становится отрицание трагедии национальной. Самая важная для Франко тема — нежелание мексиканских властей признать если не свой моральный кризис, то хотя бы гуманитарную катастрофу — постепенно захватывает «Закат». Для обеспеченного до старости Нила жизнь в Акапулько кажется одним большим курортом. Он останется равнодушным, когда на пляже произойдет перестрелка. Он отчего‑то бесстрашен, когда его лежак обступают явные бандиты. Ему не противно, что местная женщина сближается с ним в том числе и потому, что видит в нем билет из нищеты. Курортный прибой оказывается кровавым. Кто‑то плюет в пиво туриста. На вяленом солнце появляются грязные пятна. Но Нилу не до того. Звезда сериала «Обмани меня» играет человека, закутавшегося в ложь и самообман как в одеяло. Из‑под которого, впрочем, торчит вполне ахиллесова пятка — и мир по ней, конечно, ударит.
В фильме «Дочери Абриль» (приз жюри «Особого взгляда» в Каннах-2017) Мишель Франко предсказывал распад родной страны, показывая разложение отдельной, вполне благополучной мексиканской семьи. Мать была готова лишить дочь будущего, старое не уступало место новому, предательство объяснялось темпераментом, насилие — любовью. «Закат» в новой реальности кажется фильмом о том же, но уже в масштабах целой планеты.
Угасание смертельно больного белого мужчины спонсирует (с третьего акта фильма — буквально) и продюсирует кошмар в другой части света. Самоизоляция от любых переживаний и связей превращает живого в мертвого. И то, как Франко, Генсбур и Рот пытаются исследовать эту апатию и пустоту, завораживает. Холодный рыбий взгляд, который всех так пугал в Тиме Роте (дождитесь, кстати, фильма «Воскрешение», где он играет садиста и каннибала) и заставлял чувствовать в этом актере чужого, наконец-то делает его своим. Потому что разлагающийся от собственного безразличия к чужой боли Нил теперь кажется очень важным героем.
Егора Москвитина
