«Быть живым и знать это» — так назывался фильм Алена Кавалье, снятый за четыре года до «Все прошло хорошо». К сожалению, все прошло плохо и великий Кавалье не смог закончить свою экспериментальную картину. Она осталась эскизом. Эмманюэль Бернхайм, исполнившая в ней главную роль, скоропостижно умерла от рака легких в разгар съемок. Кавалье играл ее отца, известного коллекционера Андре Бернхайма (у Озона за Андре — тезка Андре Дюссолье). Этот фильм должен был стать завещанием Кавалье, а стал неоконченным прощальным письмом Эмманюэль.
Уже рассказанная Бернхайм в одноименной книге история одной несчастливой жизни и одной счастливой эвтаназии — дочь помогает отцу уйти на тот свет с гордо поднятой от больничных подушек головой, — из мокьюментари превратилась в самую что ни на есть тру-стори. С невыносимо, необъяснимо печальным финалом.
Франсуа Озон близко дружил с Эмманюэль Бернхайм, она была соавтором сценариев «Под песком», «5×2», «Рики» и, в конце концов, «Бассейна». Ее автобиографическая проза посвящена памяти отца, типичного буржуа, капризного тирана, малохольного деспота, и матери — замкнувшейся в своем ателье, как в склепе, и сестре, не побоявшейся создать семью, несмотря на травмы детства, и себе, нашедшей все же во взрослом возрасте силы полюбить родителей, простить их эгоизм, помочь им сохранить остатки достоинства в сумерках немощи.
Во Франции эвтаназия формально так и не легализована, но все же в двухтысячные годы законодательство эволюционировало и позволяет сегодня трактовать «помощь в суициде» как часть паллиативной медицины, а значит, за редким исключением родственники неизлечимо больных пациентов не подвергаются уголовному преследованию. Взявшись за экранизацию, Озон мог бы пойти по проторенной дороге и снять активистский фильм, агитировать за, снисходительно уделяя внимание аргументам против. А мог бы с легкостью свалиться в душераздирающий сентиментализм, как, например, поступила Эмманюэль Берко с фильмом про онкологию «Пока жив» (тоже Канны-2021).
Но тогда Озон не был бы Озоном, двуличным любовником кинематографа, выдающимся стилистом, время от времени отбрасывающим свои постмодернистские штучки ради искренности, которую, к счастью, невозможно переоценить.
«Все прошло хорошо» в Каннах вновь не принес наград Озону, но ему, впрочем, не привыкать. Но и критики, и зрители расценили эту картину как сильнейшую в творчестве режиссера со времен «Под песком». Тут тоже, кстати, играет Шарлотта Рэмплинг, не испугавшаяся поставленной задачи — обезобразить себя до неузнаваемости. Ее старуху-мать, с воистину королевским презрением отмахивающуюся от пустоты настоящего, не грех было бы и переименовать в Гертруду. Мужниных сапог она не износила, поскольку мужа похоронила задолго до его инсульта или последнего путешествия — в швейцарскую клинику, на волшебную гору, где отрекаются от мира навсегда.
Рэмплинг составляет с Дюссолье — когда‑то бывшим альтер эго режиссера Эрика Ромера (кумира Озона, между прочим) — великолепную пару загнанных лошадей. Удивительным образом они ровесники и в жизни, за кадром. На двоих делят канувшую эпоху, вторую половину ХХ века, лучшего времени в истории кино, а скорее всего, и вообще в истории.
Прикованный практически с первых кадров к инвалидному креслу Дюссолье играет лишь веками. Озон в помощь большому артисту дает ЛГБТ-сюжет, что намечен пунктиром и проходит как бы стороной — в коридорах французского дома ухода за престарелыми EHPAD и типичного chambres de bonneChambre de bonne — это тип французской квартиры, состоящей из одной комнаты в доме среднего класса или многоквартирном доме. Обычно он находится на верхнем этаже и доступен только по лестнице, иногда по отдельной служебной лестнице.; именно туда поселит своего возлюбленного так и не вышедший за 80 лет из «шкафа» Андре. Долг за украденное страхом порицания чувство отдадут его дети. Часами. Золотыми Patek Philippe. Перед лицом смерти как‑то глупо не думать о секундах свысока.
Софи Марсо, долгие годы обитающая в сказке о потерянном времени, словно подросшая Вик из фильма «Бум» или символ свободы Французской республики — переросток-Марианна, возвращается к французам стараниями Озона. Вы хотели вернуть себе путеводную звезду? Вот она, любуйтесь, пока не погасла. Ее Эмманюэль, может, и не убедительна в образе писательницы-интеллектуалки, жены Сержа Тубианы, главреда «Кайе», но зато убеждает любого: не надо бояться. Помогать смерти делать свою работу — опять эта идеальная, идеально бессмысленная фраза Кокто, затертая до дыр на страницах того же «Кайе». Смерть — это просто тот самый «другой», который по заветам гуманизма нуждается в вашей помощи.
Смертью зачарована Европа уже очень давно. Так чего стесняться. Пора находить общий язык. Садиться с ней не только за шахматную доску, но и за стол переговоров. А лучше за обеденный стол. В ресторане «Вольтер» на набережной Вольтера. Перед смертью позволено немного вольтерьянства.
Налей вина, Гертруда. Шассань или помероль. Будем жить по-старому, а умирать по-новому. Озону в только что вышедшем романе «Уничтожить» вторит и Мишель Уэльбек. Жизнь как подчинение смерти. Как долгая дорога к другу в гости. Или даже домой. Париж, адрес известен.
Зинаиды Пронченко
