Паоло Соррентино — о семье, лишении девственности и Диего Марадоне в фильме «Рука Бога»

28 декабря 2021 в 17:25
Фото: Alberto Ortega/Europa Press via Getty Images
Паоло Соррентино снял один из главных фильмов года — «Рука Бога» для Netflix, попавший во всевозможные топы и претендующий на самые важные призы сезона. Егор Беликов пообщался с итальянским режиссером.

Приятно раз в несколько лет встречаться с Паоло Соррентино, который регулярно прыгает выше собственной головы и при этом умудряется вообще не меняться и внешне, и внутренне. В прошлый раз он привозил свою картину «Лоро» в Санкт-Петербург, с тех пор итальянский режиссер успел выпустить потрясающий второй сезон «Молодого Папы» и снять фильм «Рука Бога» для Netflix на итальянском языке по мотивам собственной трагической биографии, который явно еще прозвучит на «Оскаре». Раньше он притворялся, что на английском не говорит вовсе, теперь после международного опыта ему пришлось перестать притворяться на публике дремучим итальянцем родом из анекдотов.

У фильма «Рука Бога» очень много важного контекста. Во-первых, это вольно интерпретированная автобиография самого Соррентино: главного героя зовут Фабьетто, он тинейджер, который мирно растет в любящей неапольской семье. Он болеет за родную команду «Наполи», куда как раз тогда перешел великий Диего Марадона (персонаж, подозрительно похожий на него, уже появлялся в одном из предыдущих фильмов Паоло, в «Молодости»), смотрит с родителями кино по телевизору (в частности, «Однажды в Америке», а еще вся картина явно смахивает на феллиниевский столь же автобиографический шедевр «Амаркорд»), наблюдает за злыми шутками, которые считаются нормальными у его родителей (папу играет Тони Сервилло). По городу разгуливает загадочный Маленький монах. Наконец, в его жизни происходит кое‑что по-настоящему ужасное, и сцена, в которой Фабьетто узнает об этом в больнице, точно воспроизводит то, что Паоло помнит и никогда не сможет забыть. Все это снималось аккурат в разгар эпидемии, что придало фильму неожиданных вариантов для интерпретаций.

Вот что Соррентино рассказал, попыхивая сигарой, на Венецианском фестивале о своем фильме, который уже можно посмотреть на Netflix.

О ковиде

Возможно, счастье, которое мы видим в первой части фильма, было результатом того, что мы все вышли на съемочную площадку после первого локдауна. Мы могли наконец вместе купаться, вместе сидеть за столом. Все мы тогда наконец стали ненадолго свободны и могли жить так, как это было до ковида.

Я показал этот фильм нескольким журналистам, и они сказали, что он очень трогательный, именно потому, что они тоже потеряли своих близких из‑за ковида.

О Неаполе

Неаполь в 1980-х был настоящим городским сафари. В том смысле, что не существовало никакого джипа, даже метафорического, в котором вы чувствовали бы себя безопасно. Но это было очень забавно. Вы могли встретить там все, что можно встретить и в джунглях. Но в кино мы видим буржуазию, средний класс. Мои соприкосновения с преступным миром ограничивались общением с контрабандистами, привозившими сигареты. В конце концов, это фильм не о Неаполе, а о мальчике, который рос в Неаполе.

Неаполь изменился не так сильно. Пока во всем мире усиливается глобализация, в Неаполе этот процесс должен был подчиниться «неаполитизации», если можно так выразиться. Это значит, что парень из Pizza Paolo выучил пару слов на английском, но он не выучил английский. Он использует неаполитанский вариант английского. Для неаполитанцев то, что происходит за пределами Неаполя, не имеет никакой ценности, они все заняты своими делами. Возможно, что‑то изменилось для более богатого слоя населения Неаполя, но точно не для более бедного.

О семье

Моя мама действительно так шутит, как в фильме. Другие ее шутки просто были глупее, поэтому я их и не вставил в фильм. Но люди так проводили время сорок лет назад, когда были лишены многих развлечений, которые у нас есть сейчас. Это было совершенно естественно 40 лет назад, культура изменилась. Вполне нормально было себя вести так, как вела себя моя семья.

Возможно, наибольшая ценность, которую я перенял у своей родни, — это определенный стиль жизни. Я пытаюсь повторить тот ритм жизни, который был у меня в детстве. Все отношения в семье я строю на светлой самоиронии, возможности посмеяться друг над другом. Думаю, что это важно. Я перенял у них какие‑то черты, но немного иначе. Тогда я понял, что мне находиться в конфликте с кем‑то гораздо интереснее, чем поддерживать мирные отношения.

Мои брат и сестра посмотрели фильм пару дней назад. Вам стоит спросить у них. Я не хочу говорить за них. Не знаю, хотят ли они, чтобы я говорил об их реакции.

О сцене, которая важнее всех для самого Паоло

Для меня лично очень важна сцена в больнице, когда мы с братом туда приезжаем. Помню этот момент своей жизни очень хорошо, поэтому было нелегко снять ее. Я верю, что в жизни очень важно правильно попрощаться с людьми. Если не сделать этого, то может возникнуть ощущение, что эти люди никуда и не уходили. В другие сцены включались элементы художественного вымысла, чтобы построить границу между кино и реальностью. Хотя эти сцены все равно очень близки к реальности, для меня это в первую очередь кино.

О сцене рассветной встречи Фабьетто с режиссером Антонио Капуано

Это синтез многих встреч, которые происходили со мной и разными режиссерами, некоторые их них были моими друзьями. Эта сцена также о моем первом опыте работы сценаристом. Так что да, это финальный результат многих разговоров и вечеров, которые мы провели вместе. Капуано всегда любил конфликты, и он всегда заставлял меня проходить через трудности. И это всегда помогало мне.

О сцене секса с соседкой-баронессой, которая сильно старше

Я помню волнение, когда мне было 17, — тогда у меня случился первый сексуальный опыт. Это было для меня одержимостью — лишиться наконец девственности, и даже отец знал об этом. Мне нужно было просто сделать это, и неважно, с кем. При этом сцена секса с баронессой сильно старше героя не взята из реальной жизни. Но я бы хотел, чтобы она была такой.

О болезненной автобиографичности фильма

Я просмотрел фильм, наверное, уже 40 раз. Но я до сих пор думаю о нем, «Рука Бога» получилась очень трогательной. Я всегда особенно сосредотачиваюсь на нескольких сценах. И когда я вижу мальчика, который был мной, — это не может не трогать. Я не хотел говорить о событиях в моей жизни, которые были намного более болезненными, чем те, что оказались на экране. Возможно, они были слишком депрессивными, это не подходило для кино. Это было частью моей жизни. Всегда есть баланс между личной жизнью и кинематографическими нуждами. Нужно выбрать что‑то, что достигало бы всех. Здесь очень важен баланс.

О фильмах «Однажды в Америке» и «Амаркорд»

«Однажды в Америке» — это эпический фильм о дружбе и о течении времени. Он, естественно, повлиял на все кино.

Да, я думал об «Амаркорде». Но это был фильм, в котором Феллини придумал намного больше, чем я в своем. В этом смысле мой фильм намного более реалистичный, заслуживает звания автобиографического. Вообще сделать простой фильм без музыки и разных кинематографических трюков режиссер может только тогда, когда он точно уверен в себе.

О Марадоне

Для меня как для мальчика предельно важной вещью было то, что это случилось, то, что Марадона останавливался в Неаполе. Благодаря ему я впервые соприкоснулся с искусством. Марадона не простой игрок в футбол, он превосходил реальность. Сейчас в футболе таких нет.

Я встретил Марадону несколько лет назад в Мадриде. Там была игра «Реал Мадрид» — «Наполи». Но он был очень занят. У него не было времени на меня. Мы поздоровались, я сделал фотографию. Когда я был на «Оскаре», он отправил мне видеосообщение и футболку Аргентины. Это очень важно для меня. Теперь это реликвия в моем доме.

О Маленьком монахе

Маленький монах — это неаполитанская легенда, мы не знаем, правдива она или нет. Для меня это символ творчества. И я помню, как моя тетя и мой отец говорили, что видели его. Для меня эта легенда тесно связана с творчеством. Пока существует этот мальчик-монах, творчество имеет смысл.

О главной идее «Руки Бога»

Я надеюсь на то, что главная идея этого фильма — это надежда на будущее для всех. Несмотря на всю боль и страдания, через которые кто‑то проходит в жизни. Я бы хотел, чтобы молодые люди поняли это. У меня есть сын, и он более обеспокоен будущим, чем я в его возрасте. Для нас будущее выглядело проще. Можно сказать, цель фильма будет достигнута, если молодой человек или девушка посмотрит этот фильм и подумает: «У меня появилась надежда на будущее». Я бы очень этого хотел. Хотя несколько лет назад я бы ответил, что никакого посыла в фильме не может быть.

О планах — фильмах, сериалах, романах

Я обычно писал романы, когда у меня не было возможности снимать фильмы. Я не писатель, я режиссер. Я сажусь за романы, только когда я абсолютно свободен. И когда я свободен, я думаю: «Хорошо, я проведу время за написанием романа». Думаю о возвращении на телевидение, но не сейчас. Сейчас я бы хотел снимать фильмы.

О том, как Тони Сервилло сказал журналистам, что его сигары лучше, чем у Соррентино

Я так много раз давал ему свои сигары. Это просто неправда.