У сериала «Доктор Брейн» завязка на миллион. Талантливый нейрохирург Го Се Вон (Ли Сон Гюн, богач из «Паразитов») изобретает технологию синхронизации мозга, чтобы разгадать тайну гибели своего сына, из‑за которой жена попыталась покончить с собой и теперь лежит в коме. Успешно перенеся знания о лабиринте с сыром от одной мыши к другой, Се Вон решает подключить свой мозг к покойнику-самоубийце (да, с мертвым мозгом технология тоже работает), но после эксперимента не наблюдает видимого эффекта.
Спустя какое‑то время выясняется, что нейросинхронизация проходит не самым интуитивным образом: воспоминания чужого мозга проявляются в сознании доктора в виде смешанных с реальностью сюрреалистических видений и даже новых повседневных привычек. Это не останавливает героя от дальнейших экспериментов — на очереди, разумеется, коматозная жена. Далее, как следует из законов жанра, знания, полученные от случайного самоубийцы, тоже оказываются важными для сюжета и по-своему опасными — героем начинают интересоваться бандиты, полицейские и кто только не.
Да, это не самая оригинальная завязка, на ум приходят и «Вспомнить все», и «Исходный код», и «Помни…», и вся остальная классика научно-фантастического нейротриллера. Здесь нет противоречия с тезисом первого абзаца, ведь в жанровом кино все завязки на миллион — не самые оригинальные. На понятную сходу концепцию не нужно тратить слишком много хронометража экспозиции и можно быстро перейти к собственно нарастающему напряжению, твистам и прочим острым ощущениям.
Вероятно, именно из этого принципа и вытекала большая популярность оригинального веб-комикса «Доктор Брейн», однако в сериале режиссер и сценарист Ким Чжи Ун решил многократно усложнить линейный сюжет-расследование, добавив в историю множество новых героев с таинственными мотивами и побочных трагических происшествий. В результате большая часть сериала состоит из бесконечной экспозиции, а главное зрительское ощущение — недоумение от очередного тонального сдвига или смены фокуса. Ни о каком жанровом минимализме больше говорить не приходится.
Это классическая ошибка в жанровом ремесле: за несколькими жанрами погонишься — ни одного не поймаешь. В начале сериала есть пара эффектных скримеров с использованием компьютерной графики (после синхронизации мозга Се Вон видит посреди улицы мутанта со множеством лиц из чужого сознания). Однако вся жуть и напряжение, заданные вначале, сходят на нет, когда о сюрреалистических видениях автор быстро забывает и заполняет оставшийся хронометраж перестрелками, погонями и драками из банальных боевиков про полицейских и бандитов. Вместо научно-фантастического триллера зрителям придется вытерпеть изрядную долю семейной мелодрамы (кажется, именно эту часть действия режиссер неточно называет «гуманизмом»). Проблема в том, что никакой постановщик не может разбираться сразу во всех жанрах, и в том, что касается драмы, Ким тиражирует самые банальные клише — сериал начинается с флэшбека, где без тени иронии орудует троп «корейский роковой грузовик»От англ. the truck of doom. Так фанаты кей-драм иронично назвали частое клише, когда причиной смерти одного из центральных персонажей становится проезжающий по улице грузовик. Этому тропу посвящены не только многочисленные посты на форумах, но даже научные статьи., и дальше все только хуже.
Разумеется, часто большими хитами становятся именно неожиданные и дикие жанровые смеси — взять хотя бы «Игру в кальмара», недавний глобальный хит, созданный в славных традициях корейского жанрового кинематографа. Для подобного успеха у широкой аудитории в арсенале Кима не хватает самого ключевого жанра — комедии. Разве можно представить себе большой народный хит, снятый с абсолютно гробовой серьезностью? Эта понурость здесь удивительна, ведь когда‑то именно Ким запустил собственный жанр «комедийный театр жестокости» (comic theater of cruelty), сняв «Тихую семью» и «Хорошего, плохого, долбанутого».
Хочется ответить, что отражение социальных проблем не только не помешало включить в «Игру в кальмара» несколько уморительных эпизодов, но и усилило комический эффект. Ахиллесова пята главного героя «Доктора Брейна» — отсутствие эмпатии, сопряженное с гениальностью (не будем лишний раз жаловаться на этот штамп). Проблема в том, что Ким не доводит до абсурда эмоциональную отстраненность персонажа, не строит вокруг нее гэги, а почти сразу пытается загладить этот изъян в герое. Да, в классической арке «асоциальный гений учится понимать эмоции окружающих» есть своя красота, но не когда это понимание эмоций начинает проявляться с первой же серии. Ким с таким апломбом спешит доказать, что Се Вон — примерный семьянин, искренне переживающий из‑за жены и ребенка, что возникает ощущение, будто у автора нездоровая фобия любых видимых несовершенств своего героя. А ведь именно в таких изъянах и лежит подлинная сила любой драматургии. Куда интересней было бы посмотреть, как Се Вон так и не учится понимать эмоции людей, несмотря на все сюжетные уроки: на этом парадоксе, помнится, строился многосезонный успех «Шерлока».
В своем собственном творчестве режиссер Ким также предпочитает не замечать промахов и изъянов. Он признается, что во время съемок «Доктора Брейна», своей первой работы на телевидении, ему пришлось снимать в три раза больше материала за то время, какое потребовалось бы на съемках полнометражного кино. В результате пришлось чем‑то жертвовать, но якобы эта жертва оказалась неважной.
Сложно поверить, что Ким ссылается здесь на отзывы простых зрителей. Чисто интуитивно он, конечно, смог снять сериал визуально компетентно — сериал выглядит на уровне остальных флагманских стриминговых проектов. Впрочем, от мэтра современного корейского кино меньшего и не ожидалось. А вот о внятном рассказе истории говорить сложно — невозможно представить зрителя, который уследит за всеми сюжетными перипетиями и до самого конца не утеряет нить повествования.
Лучшие образцы корейского жанрового кинематографа (в том числе и прошлые работы самого Ким Чжи Уна) — это более концентрированные, более дикие версии классических голливудских хитов. В свою очередь «Доктор Брейн» — это невразумительное попурри из многочисленных штампов, где ни один из жанров не успевает начать работать к тому моменту, когда режиссер, заскучав, резко переключает внимание. Истинным личностным ростом для режиссера было бы признание данной повествовательной неудачи, но на это, судя по интервью, где он прикрывается отзывами абстрактных удовлетворенных зрителей, у автора пока что храбрости нет.
Никиты Лаврецкого
Смотреть на
