Космический триллер «Спутник» Егора Абраменко, один из предполагаемых апрельских хитов российского проката, выйдет сразу онлайн 23 апреля: кинотеатры закрыты, и продюсеры приняли решение не дожидаться их открытия. Владелица нескольких залов Юлия Солдатова обратилась к продюсеру Федору Бондарчуку с открытым письмом, протестуя против цифрового релиза, который оставит кинозалы без доходов от перспективного российского блокбастера: «Пандемия пройдет, люди устанут от гаджетов и захотят теплого человеческого общения. Обязательно вернутся в кинотеатры, театры и рестораны. Конечно, это не произойдет 23 апреля 2020-го, но через месяца два вполне вероятно. Я верю в это».
Еще раньше, 16 марта, когда залы уже закрылись во многих европейских странах, Ассоциация владельцев российских кинотеатров выступила с открытым письмом стриминг-сервисам, возражая против агрессивной рекламы онлайн-показов и уверяя, что принимаются «все необходимые меры для обеспечения безопасности зрителей с учетом всех ограничений, установленных органами власти» (почти в том же духе выступала православная церковь, поначалу не желавшая отменять службы).
С одной стороны, можно посочувствовать российским кинотеатрам и их сотрудникам, теряющим сейчас, как и весь бизнес, огромные деньги. С другой, эти открытые письма — хороший тест на отношение к людям: в середине марта уже было понятно, что болезненных карантинных мер не избежать, но можно было не цепляться за остатки прибылей и спасти хотя бы лицо, закрывшись превентивно, как московский Центр документального кино, который разослал уведомление, что не хочет подвергать опасности зрителей.
Но давайте будем честны: кинотеатров, по-настоящему работающих с аудиторией, тратящих ресурсы на построение отношений с публикой, старательно подбирающих своим программы, находящих баланс между коммерческим и артхаусным кино, в нашей стране совсем немного. Большинство кинозалов в России зарабатывают не на людях, а на потоке — на потоке, который обеспечивает им график голливудских релизов (российские хиты вроде «Холопа» случаются не так часто и не могут обеспечить круглогодичную работу). Именно поэтому картины, которые могли бы жить в прокате долго, вылетают из расписания через пару недель, как и фильмы-однодневки — программированием занимаются специалисты, которые не видят между ними разницы. Зачем работать с картиной, если через неделю придет новая вместе с набором рекламы? И именно поэтому во многих кинотеатрах владельцы мало заботятся о качестве туалетов, с которых на самом деле и начинается уважение к зрителю: потерпят как‑нибудь, лишь бы покупали попкорн.
На прошлой неделе Variety опубликовал данные опроса тысячи американских потребителей. Из него можно сделать предварительный вывод, что возвращение в кинотеатры после эпидемии будет медленным и не стопроцентным — и я уверена, что в этой ситуации (а повсеместно на нее будут накладываться и финансовые проблемы после карантина) преимущество будет на стороне тех залов, которые работали со зрителями до. Надеюсь, они выживут. Надеюсь, что люди захотят вернуться в те места, где им было хорошо и где с ними обращались как с людьми. Но дело не только в этом.
Многие уже заметили, что коронавирус швырнул нас в цифровую реальность, как котенка в воду, и сказал: «Плыви». Те изменения привычек и стратегией (потребления, образования, работы), которые могли бы занять годы, происходят в очень сжатые сроки: в мировой киноиндустрии все случилось буквально в течение марта. Еще до эпидемии было очевидно, что существующая схема проката фильмов — сначала в кинотеатрах и только потом, спустя несколько месяцев, на цифровых платформах — в ближайшее время изменится. Хотя бы потому, что помимо старых голливудских студий собственное кино теперь снимают цифровые гиганты вроде Netflix, а им невыгодно выдерживать многомесячное окно между показом офлайн и онлайн. «Ирландец» Мартина Скорсезе перед релизом на Netflix прошел в нескольких кинотеатрах в США и Европе — но только в тех, которые согласились на окно всего в три недели (вместо обычных 14–16). Тут-то и выяснилось, что для кинотеатров с лояльной публикой и разумным программированием выход этого фильма в сети не отразился на кассе; это разные типы киносмотрения.
Еще до эпидемии голливудские гиганты тестировали альтернативные способы попадания нового контента к зрителю через интернет. Например, в Южной Корее уже некоторое время существует премиум-подписка, которая позволяет смотреть фильмы таких студий, как Disney и Sony, всего через месяц после релиза в кинотеатрах. В марте 2020 года, в ситуации закрытия залов, мы все вдруг оказались в положении таких премиальных подписчиков: Universal объявила об одновременном выпуске офлайн и онлайн фильма «Тролли. Мировой тур»; Warner, не дожидаясь положенных сроков, выпустила в сеть «Хищных птиц»; Disney покажет «Артемиса Фаула» в конце мая сразу на своем цифровом канале.
После неудачной попытки открытия кинотеатров в Китае (никто не пришел), Национальное кинобюро выпустило заявление, в котором рассказало о приоритетной поддержке проектов, предназначенных сразу для онлайна. И если до эпидемии интересы кинотеатров учитывались во всех странах (особенно во Франции, где между выходом в кинозалах и попаданием в международные стриминги с подписной моделью проходит три года), то сейчас этот игрок вынужденно покинул поле, и матч ведется так, как будто его никогда не было.
Но не окажется ли, что зритель, вместо того чтобы «устать от гаджетов», напротив, оценит преимущество цифровых премьер и совсем не будет скучать по «теплоте человеческого общения» в темном зале с незнакомцами, запахом попкорна и плохими туалетами на выходе? И сможет ли условный Федор Бондарчук спасти отечественные кинотеатры, если график голливудских премьер, по которому они существуют, будет теперь составляться по новым принципам? (Помимо прочего, в ходе пандемии стало окончательно понятно, что пресловутая коллективность просмотра прекрасно обеспечивается в социальных сетях — и не только: например, китайский сервис Smart Cinema позволяет пригласить на просмотр троих друзей через шлем виртуальной реальности).
Все эти тренды существовали и были описаны аналитиками задолго до весны 2020 года — как и многие другие, связанные с существованием кино как рода искусства, а не только как бизнеса. Ко второму десятилетию XXI века мы подошли с пониманием того, что великие режиссеры прошлого стали великими режиссерами не только из‑за своего таланта, но и потому, что в силу их происхождения, пола, образования и обстоятельств биографии у них был доступ к этой профессии (неслучайно сегодня Netflix запускает большой производственный хаб в Африке, рассчитывая на огромный нераскрытый творческий потенциал этого континента). Мы знаем теперь, что фильм, сериал делают сотни людей, а режиссер, шоураннер — это не демиург и не тиран, а энергетический центр, который их объединяет, поэтому сегодня в США и Европе производители и вещатели экстренно создают фонды для поддержки работников индустрии, потерявших доходы. Мы знаем теперь, что участие и победы в фестивалях — не объективная реальность, а сложный процесс, в котором многое зависит от вкуса отборщиков, а вкусы отборщиков опять-таки зависят от их бэкграунда, от тех стереотипов восприятия, которые человек не в состоянии отследить в себе самом (именно поэтому фестивали в последние годы стремятся к гендерному и расовому разнообразию в составе отборочных комиссий, а студии диверсифицируют сценарные команды и съемочные группы: чем больше разных голосов звучит при обсуждении проекта, тем больше шансов зацепить какую‑то часть аудитории, до которой не могли достучаться более монолитные творческие коллективы).
Сегодня, когда техника и визуальная грамотность позволяет очень многим людям в разных концах мира снимать удовлетворительный или даже хороший аудиовизуальный продукт, все более неуместными кажутся и привычные иерархии, выстроенные кинематографом за первые 120 лет его существования. Прямо перед карантином грандиозным скандалом закончилось вручение премии «Сезар» (французские академики поддержали Романа Полански, но разозлили тысячи женщин и мужчин, которые подвергались сексуальному насилию, как и его 13-летняя жертва, и для которых «Сезар» теперь ассоциируется не с праздником кино, а с абьюзом).
Победителей Каннского фестиваля в этом году, очевидно, не будет. «Оскаровский сезон» в привычном виде под большим вопросом. Сегодня киномир ближе к реальности, в которой нет спортивных чемпионатов с медальками, чем когда‑либо в своей истории (не считая первых десятилетий невинности). И неслучайно так любивший злоупотреблять властью Харви Вайнштейн особенно много внимания уделял продавливанию своих картин в номинации престижных премий. И неслучайно до последнего за прежнюю реальность цеплялся Каннский фестиваль, самый элитарный и закрытый из киносмотров, который до конца марта планировал свое проведение в обычные сроки.
Весенние киносмотры другого типа, рассчитанные не на индустрию, а на более широкую аудиторию в своих городах, начали стремительно находить альтернативные решения: SXSW в Остине сперва показал фильмы жюри и прессе онлайн, а потом договорился о проведении показов для всех американских зрителей на платформе Amazon Prime; документальный CPH:DOX смог организовать для датской публики онлайн-сеансы сорока картин (в том числе и фильма Алекса Гибни, снятого для HBO). Фестивали не владеют правами на фильмы из своих программ, у каждого из них собственный правообладатель, с которым надо договариваться, но уже сейчас понятно, что сильные фестивальные бренды офлайн-эпохи могут стать уникальными агрегаторами контента для сетевых премьер, специально подобранным фильтром для публики — гораздо более широкой, чем прежде. Только подумайте: документальные, игровые, анимационные фильмы, которые раньше смотрело по сто-двести человек в каждой стране, теперь смогут увидеть тысячи — надо только подредактировать протоколы, до сих пор настроенные на приоритет офлайна (и сегодня они редактируются в авральном режиме).
За март месяц 2020 года сакральность слетела с кинематографа, как фиговый листок. Кино — это не храм и не полигон для режиссерских манипуляций. Это нечто, что делается людьми — для людей. И каналы его доставки неизбежно станут удобнее и безопаснее для людей. В мире, который принял решение полностью остановиться, чтобы спасти сотни тысяч жизней от инфекции, убивающей далеко не каждого, подобные заключения приходят сами собой.