Если вы хоть раз интересовались белорусским современным театром, вы точно читали Стрельникова. Если вы хоть раз видели спектакль по пьесе современного белорусского автора — а их у нас ставят много — вы видели результат труда, на ранних этапах которого совершенно точно не обошлось без Стрельникова. А если вы сами создали нечто прекрасное на территории современного театра, то Стрельников точно восхитился вами одним из первых и тут же отправился всем про вас рассказывать.
О том, что он умер, первым сообщил глава Белорусского совета культуры Сергей Будкин. Близкие друзья и родные Алексея подтвердили. Причина смерти — несчастный случай. Если вы занимаетесь театром, то ликования от победы сборной Аргентины на чемпионате мира по футболу у вас в ленте заглушаются гореванием по Стрельникову. «Помог выжить». «Поддержал, когда это было так нужно». «Сердце разрывается». Интересно, Леша смотрел полуфинал?
Мы общались нечасто. Месяц назад он позвонил мне. Полчаса мы говорили о книге Флориана Иллиеса. Это было какое‑то удивительное совпадение. Я читаю сейчас эту книгу — «1913. Лето целого века». И тут звонит Леша и говорит: «Хочу делать аудиоспектакль по „Лету целого века“, читал?» Интересно, что нас вообще не удивило это совпадение, и мы просто полчаса обсуждали, как этот текст положить на улицы современного Минска. Мы обсуждали, насколько возможно выпускать спектакли в «Мобильном художественном театре» анонимно, поскольку в Беларуси сейчас совсем стремно светиться. Я иду по улице, думаю, рука уже мерзнет, телефон садится, и не очень-то я сейчас готов все бросить и поехать в Минск — зачем мы продолжаем этот разговор? Но очевидно зачем: это же Стрельников звонит и бубнит как‑то неспешно и удивительно хорошо.
Прошлой осенью Леша приезжал на «Любимовку», заходил в гости чай пить. Навсегда отпечаталась в моем сознании его ссутуленная фигура, на худой шее болтается небритая голова в смешной вязаной шапке, утрированно проступают вздутые вены на висках. Трясущиеся руки, в них замусоленный телефон с треснутым экраном. Бесконечно усталый взгляд и светлая улыбка. Рассказывал о подпольном театре Беларуси, о квартирных спектаклях по Хайнеру Мюллеру, рассказывал энергично, твердо. Тут же умудрился меня познакомить виртуально с несколькими важными героями белорусского цифрового театра. Он рассказывал о квартирном спектакле, который играет сам, и этот рассказ сам превращался на моих глазах в спектакль. Леша говорил тихо и спокойно, и, когда дело доходило до описания чувств героя, на глаза наворачивались слезы. Он не стеснялся эмоций. А мне вот чтобы прореветься, пришлось сегодня прятаться в ванной от друзей.
Я не могу рассуждать о Леше непредвзято. Ведь он, например, недавно перевел сказку моего сына на белорусский. Я пишу: «Леша, вот несколько страниц, денег на это никаких нет, но вдруг тебе понравится, то да се, хочу перевести на десять разных языков просто так, может быть, нетрудно?» В ответ Леша присылает готовый перевод и кучу добрых слов. Примерно тогда же он, уже уволенный отовсюду за участие в минских протестах, шутил: «Если меня арестуют, мне есть что показать сокамерникам в творческом плане». Речь, конечно, не о переводах детских сказок, а о серии моноспектаклей по современным пьесам, которые Стрельников имел к тому моменту в багаже.
Он знал всех, его знали все. Знаток Брехта и нового андеграунда, руководил журналистским театром «Голова-нога», основанным в БГУ, там будущий критик получил первый диплом — журналистский. Писал немыслимое количество текстов о новой драматургии и экспериментальном театре, пропагандировал сложный, неудобный театр. Читал лекции в академии художеств, работал в Центре белорусской драматургии, Центре экспериментальной режиссуры. Его всегда можно было встретить в зрительном зале, где показывают что‑то новое, странное и молодое — на любом фестивале в Минске или, скажем, на «Любимовке» в Москве. Он колесил по Европе, самовольно выполняя функцию культурного посла Беларуси в мире. Денег особо никогда у него не было, на некоторые спектакли он ездил автостопом.
Он и лектор, и историк, и театровед, и критик, и режиссер, и драматург, и актер, он руководитель, продюсер, промоутер, куратор. Муж и отец. Тот факт, что Леша в свои 39 лет не стал министром культуры Беларуси, а был вынужден заниматься профессией тайком, много говорит о положении дел в его родной стране, которую он любил бесконечно. Но я никогда не видел и не слышал, чтобы он жаловался. Только помогал всем, безостановочно работал, ободрял, радовал, согревал.
И еще я всегда, когда видел его, думал: легендарным он будет стариком. Таким мощнейшим дедом, думал я, будет он — вроде Лихачева. Такой сценарий мне казался очевидным.
Увидел сегодня видео — финал спектакля «Жыццё пасля смерці» («Жизнь после смерти») Федора Жельне. Там Леша танцует: один, долго, спокойно и радостно. Верю, что так оно и есть. Что Алексей Стрельников, несокрушимый импресарио бедного театра, сейчас танцует свой прекрасный танец в вечности. И аплодисменты всех театров мира сегодня — для него.
