Как русскоязычный интернет превратил (почти) все соцсети в место для политики

Почитать другие тексты спецпроекта «Синий монстр» о политике в соцсетях

Первой соцсетью, ознаменовавшей переход политической дискуссии в онлайн-пространство, стал LiveJournal. В 1998 году 18-летний американский программист Брэд Фицпатрик создал эту платформу для себя и не ожидал, что она станет настолько популярной. Но в России популярность сервиса значительно превзошла его успех на родине. А аббревиатура ЖЖ стала синонимом слова «блог».

Во многом это произошло из‑за формирования на платформе того, что в одном из исследований блогосферы позже назовут дискуссионным ядром. Один из его потенциальных прародителей — филолог из Тарту (Эстония) Роман Лейбов. Именно он в 2001 году стал одним из первых русскоязычных пользователей ЖЖ. Позже именно это ядро, которое составляли журналисты и айтишники, стало и центром политической активности, и основой нового гражданского общества.

Популярность LiveJournal в России продолжала расти даже после появления в 2004 году Facebook, который постепенно замещал блог-платформу в англоязычном интернете. В русскоязычном интернете значение LiveJournal для рунета было таким высоким, что в 2007 году российская компания SUP Media просто выкупила всю платформу.

«Аудитория LiveJournal огромна. Вещи, происходящие в LiveJournal, становятся достоянием традиционных СМИ практически в минуты, — утверждал журналист и один из „отцов рунета“ Антон Носик в 2006 году. — Поэтому если политик хочет быть поближе к своему электорату, ему нужен LiveJournal».

В 2009 году стал популярным блог молодого политика Алексея Навального, которого недавно исключили из «Яблока». Первые расследования о хищениях в «Транснефти» и растратах в ВТБ быстро сделали его известной фигурой в LiveJournal. Намного позже, в интервью Андрею Лошаку для цикла «Холивар. История Рунета», оппозиционер расскажет, что в 2005–2006 годах, «когда уже все СМИ зачистили и оставалась только пара газет», вся политическая дискуссия переехала в LiveJournal. По его словам, как политический деятель он родился и вырос именно в ЖЖ.

Быть ближе к электорату хотели не только оппозиционные политики — представители действующей власти тоже стали предпринимать попытки завоевать аудиторию блогов. Продвижением новой повестки на платформе занялась Кристина Потупчик, бывший пресс-секретарь проправительственного молодежного движения «Наши». Ее команда создавала так называемые сетки — своеобразные кооперативы из десятка человек, которые продвигали на платформе позитивную властную повестку и спорили с несогласными. Например, пока один писал, как «Наши» провели акцию для ветеранов, другие спорили в комментариях с теми, кому такие новости не нравились. Иногда они «френдили» критически настроенных комментаторов и пытались их переубедить.

Иногда освещение позитивной повестки приводило к курьезным результатам. Так, во время масштабных лесных пожаров летом 2010 года «Единая Россия» и еще одна прокремлевская молодежная организация «Молодая гвардия» на своих сайтах и в LiveJournal рассказывали о добровольцах, которые отправились тушить пожары. Тем не менее блогеры быстро выяснили, что в одном случае тушение оказалось фотошопом, а в другом добровольцы сами подожгли лес. Героем последнего скандала был популярный блогер burmatoff, который позже стал депутатом Госдумы, а на платформе получил обидное прозвище БИНХ («Бурматов, иди ***** [к черту]»).

Для большей видимости «Наши» пользовались различными механизмами вирусного продвижения, например, помощью блогера teh_nomad, который раскручивал посты и выводил их в топ платформы. Правда, скоро так стали поступать и другие организации, а сам «Живой журнал» — постепенно терять популярность на фоне новых социальных сервисов. Потупчик признавалась, что в итоге «площадка обесценилась», и политическая дискуссия переместилась в твиттер.

В России достаточно сильно перекорежено информационное поле. У нас нет независимых медиа на федеральном ТВ, очень маленькое количество независимых медиа в прессе. Остаются какие‑то независимые или полунезависимые островки, но их мало. А запрос существует, люди хотят его удовлетворять и удовлетворяют возможными способами. Они делают это через соцсети, потому что нет пространства для обсуждения на масштабном общественном уровне. Это все происходило со времен ЖЖ и трансформировалось в YouTube, Instagram, TikTok и Clubhouse.

Поэтому до появления соцсетей политизировали другие аспекты — обсуждения на кухне, анекдоты. Часто те площадки, которые не предполагались как площадки для политических обсуждений, ими становились, вплоть до заборов. Это прямое следствие отсутствия возможности вести политическую коммуникацию на какой‑либо площадке, которая для этого создана, — по телевизору, в газетах.

Мой любимый пример — это районные группы в WhatsApp, Facebook и «ВКонтакте». Я регулярно наблюдаю подобное в группах своего и не только района. Разговор может начаться о бордюре, детской секции или парикмахерской, а через два-три комментария уже сражаются сторонники Путина и Навального. Это очень интересная трансформация: как группы для решения локальных вопросов превращаются в площадки прямого политического столкновения.

В начале 2010-х на российский ютьюб, который только набирал популярность по всему миру, начали приходить первые авторы. Они адаптировали англоязычные форматы, как Максим Голополосов и шоу «+100500», и придумывали свои, как Катя Клэп со скетчами на балконе. Политики в то время на ютьюбе почти не было, и российские власти решили сами ее принести.

Многие известные российские блогеры — Данила Поперечный, Руслан Усачев, Илья Прусикин, Илья Мэддисон, участники группы «Хлеб» — выросли из политизированного проекта «Спасибо, Ева!». В 2011 году эту платформу для начинающих блогеров создал Юрий Дегтярев, деятель с RuTube, который в то время был основателем креативного агентства My Duck’s Vision. Возможно, вы помните безумные видео о том, что рестораны сети «Макдоналдс» на самом деле скрывают тайные бомбоубежища, а также «рекламные» ролики о работе гробовщиком в США. После этих видео, спродюсированых креативным агентством Дегтярева, глава Росмолодежи и идеолог движения «Наши» Василий Якеменко предложил My Duck’s Vision госфинансирование.

В начале 2010-х Дегтярев искал блогеров через друзей, поскольку тогда не было возможности выбирать — снимавших что‑то людей было очень мало. «YouTube начинался как платформа для случайно снятых видео, некоторые из которых становились популярными, — говорит он в комментарии „Афише Daily“. — Чистая стихия. Честная, анархичная, без правил и законов. Предсказуемо продержавшаяся в этой форме очень короткое время». Дегтярев требовал от начинающих блогеров, чтобы они приходили на платформу с новыми форматами, и сам придумывал идеи для многих видео на канале.

Самый первый политический заказ мы (и некоторые наши коллеги) получили в 2006 году от КПРФ. Видимо, они планировали провести революции и на ютьюбе. После успеха нашего первого ролика «…а за 100$?» нам написал представитель партии, мы встретились, и за 7000 долларов нам было предложено снять для партии анимационный ролик.

У нас даже аниматоров не было, но мы сказали, что есть. Нашли аниматора и через неделю получили сценарий ролика от партии. Не помню дословно, но хорошо запомнился сюжет: в нем говорилось, что металл разлагается в земле 50 лет, пластик — 400, а святые нетленные мощи — никогда. И что чем больше будет святых верующих людей на Земле, тем больше они будут загрязнять планету, ибо их тела нетленны и будут везде. Как мусор. И что строить надо не пластикоперерабатывающие, а мощеперерабатывающие заводы — так мы спасем планету. А в конце говорилось, что все шутка, КПРФ раньше и КПРФ сейчас — это две разные партии, в плане отношения к религии, теперь они не против религии, а за.

Отец нашего аниматора служил в духовной семинарии, и мы из солидарности отказались делать это видео. Слава богу, что так вышло — сейчас нам точно припоминали бы его создание. Если бы мы вообще остались на свободе.

С самого начала карьеры в My Duck’s Vision у меня был один неизменный принцип, которым я никогда не поступался: все идеи для проектов я брал из своей жизни. Все без исключения. В частности, одно из самых знаменитых наших видео — «Скандальная правда о McDonald’s» базируется на факте из истории моей семьи.

Братом моего прадеда по маминой линии был Мирон Миржанов — личный архитектор Сталина. Я полдетства провел у камина, слушая бесконечные рассказы родни о потайных комнатах, в многочисленных жилищах «вождя народов», строительством которых руководил мой близкий родственник. В каком‑то смысле эти рассказы стали частью меня.

В 2011 году я сидел в «Макдоналдсе», ожидая заказ, и наблюдал, как уборщик пытался попасть в комнату для уборщиков, то вставляя ключ, то набирая пароль, то выкручивая ручку в каком‑то особенном направлении. И все никак. Словно он пытался проникнуть в какой‑то, блин, бункер, а не в комнату со швабрами в ресторане быстрого питания.

Моя мысль полетела. Старые семейные истории про точное расположение тайных государственных бункеров соединились со свежей историей нерадивого уборщика из сети ресторанов быстрого питания. Так появилась идея создания ролика про бункеры в «Макдоналдсе».

В видео «Евы» часто фигурировали президент и премьер, например, в главных ролях с ними обыгрывался рэп-баттл, Данила Поперечный под ником Spoontamer рисовал пародийный мультфильм «Медведис и Путхед», Усачев делал обзор на твиттер Дмитрия Медведева. Контент не был комплиментарным — главной целью, как утверждал Поперечный в интервью Юрию Дудю, было просто частое упоминание имени первых лиц и их популяризация.

«Думаю, они просто собирали статистику: вот, мультик про Путина собрал 2 млн просмотров. История, видимо, была о том, что наша площадка формировала культ личности». Позже популярные блогеры признались, что ничего не знали о политизированности проекта. Якобы этот обман вскрылся в 2013 году, когда хакеры взломали почту Кристины Потупчик и обнаружили письма с ценами и отчетами о «Спасибо, Ева!».

После скандала со слитой перепиской блогеры начали массово покидать платформу. Юрий Дегтярев утверждал, что об источниках финансирования блогеры не могли не знать. «Я делал большое полезное дело в масштабах страны. По крайней мере я буду так внукам рассказывать», — расскажет он в интервью в 2020 году. Осознавая свое влияние на историю ютьюба, Дегтярев сохранил канал «Спасибо, Ева!» «в качестве живого музея, демонстрирующего то, как развивалось видеонаправление в рунете».

Дегтярев не считает, что подобный проект возможен на русскоязычном ютьюбе сегодня. «Он перестал быть андеграундом, превратился в посольство всех каналов российского телевидения, — рассказывает он «Афише Daily». — Как невозможен второй тот самый Woodstock, так невозможна вторая та самая «Спасибо, Ева!».

Некоторые из покинувших «Спасибо, Ева!» блогеров позже станут высказываться в оппозиционном ключе. Так, Усачев будет иронично рассказывать о политических новостях в своей рубрике «Usachev Today», а Данила Поперечный выступит на митинге в поддержку кандидатов в Мосгордуму. Другие — Прусикин и Усачев — создадут альтернативное блогерское объединение «Кликклак», которое станет важной силой в российском ютьюбе.

Но по-настоящему оппозиционный контент пришел на российский ютьюб намного позже — в 2016–2017 годах. Вероятно, главным событием этих лет стал видеоблог Алексея Навального, который оказался вторым местом рождения политика после LiveJournal и принес огромную популярность благодаря видео с разоблачением коррумпированных чиновников. Сам Навальный и его команда тянули с ютьюбом: политик не любил сниматься, а его соратники опасались сложного производства. Тем не менее первые большие фильмы «Чайка» и «Он вам не Димон» принесли миллионы просмотров и привели к масштабным митингам по всей стране. Позже Навальный назовет запоздалый приход в видеоформат своей главной политической ошибкой.

Вслед за митингами активизировались и другие блогеры: Николай Соболев, который ранее обозревал интернет-скандалы, стал снимать видео о политике. Блогер Камикадзе Ди, начинавший еще в 2011-м, снова начал попадать в новостные заголовки, отчасти из‑за удаления его новых роликов. Популярными в рунете становились даже украинские блогеры Анатолий Шарий и Быть Или, которые высказывались о ситуации на родине и в России.

К 2013 году у «ВКонтакте» был феноменальный успех в России. В соцсеть заходили 50 млн человек — 58% всех российских интернет-пользователей. Ее основатель Павел Дуров мог позволить себе смелые и в каком‑то смысле дерзкие по сегодняшним меркам высказывания. Создатель самой успешной в Европе социальной сети показывал средний палец компании Mail.ru Group, писал посты в поддержку Надежды Толоконниковой после ареста группы Pussy Riot в храме и отказывался удалять группу Алексея Навального по требованию властей.

Именно в это время внутри «ВКонтакте» разворачивалась война владельцев. Всего за несколько лет половину «ВКонтакте» хотели купить за миллиард долларов, основатель соцсети продал всю свою долю под предлогом того, что уже несколько лет «активно избавлялся от собственности», а потом целый год через СМИ ругался с малоизвестным фондом UCP, который внезапно для всех стал крупным акционером главной в России соцсети.

Казалось бы, это не имеет никакого отношения к политике, но, согласно источнику Forbes, именно идея политического влияния на крупнейшую соцсеть дала возможность провести эту дерзкую, почти тайную сделку. Закончилась история «ВКонтакте» времен Дурова не менее удивительно: глава сети якобы в шутку подал заявление об уходе, потом отозвал его, но не по правилам — и потому через две недели его прошение удовлетворили.

Через несколько лет «ВКонтакте» попала во второй крупный политический скандал — тогда, в 2017–2018 годах, соцсесть стала опасной из‑за десятков уголовных дел, заведенных за посты, мемы и сохраненки. Судить за это в России начали намного раньше. Так, первый приговор за комментарий в соцсети вынесли еще в 2007 году — тогда сыктывкарского блогера Савву Терентьева приговорили к году условно за пост в LiveJournal, в котором он рассказывал, как не любит российскую милицию.

«Первые уголовные дела за высказывания в интернете появились в 2006–2007 годах, — рассказывает руководитель международной правозащитной группы „Агора“ Павел Чиков. — Прямо за лайк уголовных дел не было, ну, или они не становились публичными, поэтому мне об этом неизвестно. Есть редкие упоминания таких дел, как с врачом из Хабаровского края в 2017 году, но и оно, похоже, было прекращено в суде. Предметом расследования всегда был текст, реже изображение. До кучи иногда следователи дополняли обвинение обоснованием принадлежности автора к той или иной идеологии тем, что он лайкал соответствующие посты других».

Именно в 2018 году сроки за репосты стали настоящим национальным феноменом: всего за год только по одной статье за возбуждение ненависти осудили 203 человека. Среди других уголовных статей, которые стали причиной сроков за высказывания в соцсетях, можно выделить призывы к экстремистской деятельности, демонстрацию нацистской символики и оскорбление чувств верующих.

Самое громкое дело этого периода — суд над жительницей Барнаула Марией Мотузной. Полицейские нашли ее старый профиль в «ВКонтакте», в который она в 2015 году сохраняла картинки с шутками про священников и коренных жителей Африки. Но следователи посчитали, что не все так просто, ведь она «искала в различных группах социальной сети изображения с тематикой неприятия к лицам негроидной расы, а также отрицательного характера изображения священнослужителей».

Во время суда над Мотузной стало известно о формальном языке, которым полицейские описывают смешные или обидные картинки из интернета: «Картинка № 27: Изображение с ликом святого и текстом: „Ну *** [черт его] знает“», «Картинка № 31: Изображение, сопровождаемое надписью „В поисках немок“» и так далее. Таким образом описания мемов из документов следствия сами в каком‑то смысле стали мемами.

На фоне общественного резонанса президент Владимир Путин поручил частично декриминализовать 282 статью УК РФ о возбуждении ненависти. Дело Мотузной, как и многие другие, прекратили, девушке даже удалось получить 100 тыс. рублей в качестве компенсации морального вреда, через год число дел по статье за возбуждение ненависти сократилось в 25 раз. Но повезло не всем — многие пользователи получили штрафы и условные сроки.

На самом деле никакого всплеска в 2018 году не было. Рост числа осужденных по экстремистским статьям продолжался несколько лет и был ощутимым, но все же постепенным. Шла конкуренция между МВД и ФСБ за доминирование в сфере политических репрессий. Главной силой МВД были центры «Э», которые генерировали все эти уголовные дела. Требовалось их все больше, а неосторожных высказываний становилось все меньше — из‑за самоцензуры и нежелания попадать в фокус внимания силовиков у пользователей. Поэтому требования к жесткости картинок и текста постоянно снижались: если раньше фигурантами статьи 282 УК становились ультраправые за посты с оскорблениями кавказцев, то в 2018 году для уголовного дела стало достаточно мема с Иисусом от студентки Марии Мотузной. Ну и публика возмутилась.

Закончилось оно полным оправданием Марии, новыми разъяснениями Верховного суда, а затем и переводом первичного (впервые совершенного) экстремизма из разряда преступлений в административки. После этого число осужденых по ст. 282 УК упало в 10 раз, по сути, главная политическая дубинка перестала работать. Вслед за ней по такому пути пошли еще несколько статей Уголовного кодекса. Я очень доволен, что Мотузную защищала «Агора». Собственно, это было долгожданное дело, поставившее точку после 12 лет работы и сотен подобных историй.

Интернет не стал более безопасным, но риски попасть в тюрьму или получить судимость стали все же меньше. Исключение составляет пока только оправдание терроризма — дело блогера Юрия Хованского тому доказательство.

Еще чувствительная тема — советская история, особенно периода Второй мировой войны. Довольно рабочая статья о реабилитации нацизма, под которую подпадает и «распространение заведомо ложных сведений о деятельности СССР в годы Второй мировой войны». Таких дел все еще слишком много — история не закончилась.

При этом фокус властей с преследования рядовых пользователей переключился на платформы и фильтрацию контента. Риски остались прежде всего у известных блогеров с широкой аудиторией. Кроме Хованского, за высказывания в интернете преследуют и Юрия Дудя, и «Омбудсмена полиции» Владимира Воронцова, и админа ютьюб-канала «Урбантуризм» Андрея Пыжа.

Уход Павла Дурова из основанного им «ВКонтакте» создал еще один политический феномен в социальных сетях. Накануне увольнения Дуров начал разрабатывать новый проект — Telegram, защищенный мессенджер, идея которого появилась у него после визита спецназа.

В сентябре 2015 года, когда каждый месяц мессенджером пользовались больше 100 млн человек, в приложении появились каналы. После этого значение программы для быстрого обмена сообщениями полностью изменилось.

В отсутствие свободных медиа и с ростом недоверия официальным СМИ — еще в 2016 году государственным медиа доверяли только 65% опрошенных, после этот показатель только уменьшался — запрос на «инсайдерскую» информацию рос все активнее. Именно Telegram стал площадкой, чтобы его удовлетворить. Анонимные каналы с политической аналитикой и информацией из закулисья Кремля набирали большую популярность.

Самым известным стал «Незыгарь» с 330 тысячами подписчиков, куда выкладывали якобы подлинные правительственные документы, компромат и фотографии частной жизни чиновников. Сами авторы канала говорили, что таким образом пытаются «раскрыть русскую политическую жизнь» и опровергнуть тезис, что в России политики нет. Влияние канала заметили даже в Кремле и в 2016 году открыли на его редакцию своеобразную охоту. По данным издания «Проект», сотрудники администрации президента специально делились с разными журналистами инсайдерской информацией, чтобы отследить, через кого сказанное может появиться в «Незыгаре».

Вскоре российская власть и сама стала выделять деньги на экспансию в Telegram. В качестве одного из первых подрядчиков обратились к уже зарекомендовавшей себя в истории с LiveJournal Кристине Потупчик — так в модном мессенджере появились «сетки», подконтрольные каналы, которые постоянно репостят друг друга. По данным расследования издания «Проект», многие популярные каналы — «Акитилоп», Ortega, «Полный П», «338», «Методичка», «Минправды» — или имеют отношение к государственным структурам, или с легкостью размещают любую информацию за деньги.

Вероятно, неподконтрольные каналы тоже существовали. С одним из самых известных — «Футляром от виолончели» — произошли очень странные события, до сих пор никак никем не объясненные. Утром 27 января в канале, регулярно публикующем компромат на чиновников и бизнесменов, вышло четыре поста. Последний — о таунхаусе чувашского губернатора Михаила Игнатьева. После этого посты больше не выходили. Сначала говорили, что канал якобы был продан за два миллиона долларов. Позже издание Baza сообщило, что работу канала прекратили сотрудники ФСБ — 27 января силовики пришли с обысками к администраторам «Футляра». Но потом один из них это опроверг в комментарии «Медузе»*.

У нас большое разнообразие политических позиций и при этом высокий уровень эмоциональности. Это не уникально для российских соцсетей, но у нас есть особенность. В целом в мире высокий уровень социальной онлайн-агрессии связан с анонимностью — маской, которая позволяет как скрыть свою идентичность, избегая рисков, связанных с агрессивным высказыванием, так и видеть оппонента просто набором букв, а не живым человеком. Как правило, вербальная агрессия снижается, когда на экране появляются имена и фотографии реальных людей. Но в России этого не происходит.

Еще одной особенностью России является использование соцмедиа для политических перформативных акций. Когда возникает давление со стороны власти, например запрет на публичные уличные мероприятия, возникает специфический тип активности в соцмедиа.

В нашей исследовательской группе в РАНХиГС мы назвали это явление «Митинг-2». «Митинг-1» — это когда люди выходят на улицу и взаимодействуют в физическом мире. А «Митинг-2» — это протест, который полностью сосредоточен в онлайн-пространстве, когда люди приходят, скажем, к Государственной думе, разворачивают плакат, фотографируются и быстро уходят. Вся история направлена на то, чтобы выложить фото в Facebook. Еще один яркий пример: акция, в рамках которой штабы Навального* предложили людям выходить в свои дворы и светить фонариками. Выложив фотографии, люди получали позитивный отклик и, следуя за хештегом, находили своих единомышленников, удовлетворяя запрос на политическую солидаризацию.

Если какие‑то каналы коммуникации блокируются, политическая активность всегда находит для себя площадку, иногда не самую очевидную. Довольно часто я наблюдаю разнообразную политическую активность на «Яндекс.Картах». Там есть прекрасный сервис «Разговорчики», сделанный совсем не для того, чтобы люди обменивались политическими соображениями. Он нужен, чтобы люди на карте сообщали друг другу о разных нетипичных дорожных ситуациях. Но оказалось, что эти краткие комментарии хорошо работают не только для обсуждения транспортных проблем, но и для высказывания политической позиции. Когда возникает какое‑то массовое политическое мероприятие, хотя его может и не быть, «Разговорчики» становятся важной платформой для обсуждения.

Самый неожиданный пример политизации в русскоязычном интернете — TikTok. Китайское приложение, которое все знают по смешным и глупым коротким роликам, в 2020 году стало невероятно популярным и в России, а в 2021-м приобрело новое значение.

После расследования Фонда борьбы с коррупцией* о дворце, который приписывают Владимиру Путину, тиктокеры начали выкладывать тысячи юмористических видео о комнате грязи и аквадискотеке. Позже это произошло еще несколько раз во время митингов в поддержку арестованного Навального. Тогда пользователи шутили про свое задержание и давали советы, как лучше себя вести на митинге.

Сам Навальный тоже завел тикток — в мае прошлого года. В первом видео политик признавался, что не знает, что нужно делать на новой платформе, «петь или танцевать». А уже в декабре сам придумал мем о расследовании своего отравления.

Влияние роликов тиктока оказалось настолько сильным, что перед митингами обсуждали только их, игнорируя политические высказывания в других социальных сетях. Вероятно, власти озаботились тем, что молодежная аудитория платформы массово присоединится к митингу, и даже вызвали в Госдуму представителя российского офиса. Тем не менее этого не случилось: согласно опросам социологов, несовершеннолетних на зимних митингах было меньше 10%.

У тиктока две основные проблемы в политической коммуникации. Первая — никто не понимает, как верифицировать его статистику, а администрация сервиса этому явно не хочет помогать. Десятки миллионов просмотров и миллиарды охватов непредсказуемо конвертируются в мобилизацию и реальные действия аудитории. Это справедливо и для коммерческих кампаний различных брендов, и для политических.

Пятнадцать секунд — и тебя переключают на следующее видео. Пару минут такого времяпрепровождения, и ты забываешь все, что смотрел до последнего ролика (а потом и его). Так устроено сознание человека и специфика его эмоционального восприятия и дальнейшей реакции.

Также нельзя забывать и о специфике аудитории. Ядро тиктока — ученики средней школы и студенты первых курсов. Многие из них — особенно те, кто помладше, — очевидно, не готовы переходить к офлайн-активизму. Сублимации в виде онлайн-активности — просмотр, лайк, репост, комментарий — для таких пользователей вполне достаточно.

В России политизации не может избежать ни одна соцсеть. В недавно появившемся в русскоязычной среде (но быстро потухшем) приложении Clubhouse именно политические комнаты собирали самую большую аудиторию. Ежедневные баталии разгорались в комнате «Путин или Навальный», а во время судов над последним тысячи человек слушали, как журналисты по ролям зачитывают репортажи «Медиазоны». Несмотря на то что большинство россиян боятся публиковать в соцсетях даже шутки на политическую тему, политических дискуссий в рунете меньше не становится.

* — Штабы Навального признаны в России экстремистской организацией, Фонд Борьбы с Коррупцией признан в России экстремистской организацией, издание «Медуза» признано в России иностранным агентом.