Будущее Жизнь в Google Glass

Утро понедельника. Просыпаюсь от тупой боли между ушами. Открываю глаза: левым вижу почему-то очень далекий потолок, правым — что-то вроде медузы, в центре которой светится индикатор времени — половина восьмого утра. Часы в телефоне, впрочем, показывают начало одиннадцатого. Минут 15 пытаюсь решить, чему верить — глазу или телефону, — потом все-таки встаю. Ощупью нахожу дорогу в ванную, чищу зубы, стараясь не смотреть на отражение в зеркале, но в итоге все-таки смотрю. Вид неприятный: лицо странно перекошено, левый глаз прищурен, правый вытаращен, а на месте зрачка светится белый квадратик.

Иду на кухню, растворяю таблетку аспирина, пытаюсь закурить: огонек от спички секунд на пять ослепляет правый глаз, и пока картинка возвращается на место, успеваю поджечь сигарету ровно посередине. Бросаю сигарету в раковину, понимаю, что это была последняя. Вдруг защекотало за правым ухом: это подает признаки жизни акустическая система, которая, как я узнал накануне из «Википедии», использует в качестве динамика мой череп. Трогаю пальцем дужку очков, прибавляя громкость: щекотка превращается в монотонное «динь-динь», в глазу начинает мигать значок разряжающейся батарейки. Втыкаю за ухо провод и сразу получаю несильный разряд тока, проходящий через глаза и зубы, — вспоминаю, что такое уже было накануне: заряжать эту штуку на голове лучше не надо.

Изначальный план был другой: предполагалось, что я возьму очки на выходные и два дня проведу, фиксируя ими свою, по ошибочному мнению редакции, крайне увлекательную жизнь. На практике: утром в субботу, снимая на видео проезжающие по Петровке машины, я забыл смотреть под ноги, по щиколотку провалился в лужу, отправился переобуваться, провел где-то полчаса у светофора на Пушкинской, пытаясь проложить пеший маршрут до дома (подключенные к очкам гугл-карты настаивали на том, что я в Денвере). Дальше, следуя указаниям очков, последовательно натолкнулся на двух человек, утверждавших, что мы знакомы (первого я правда где-то видел, второй явно врал), которые стали выяснять, откуда у меня такие классные очки и куда я в них иду. Обоим из вежливости пришлось дать померить, рискуя тем, что кто-то из них может сбежать. В итоге до сухих ботинок я добрался часа через два и остаток выходных провалялся с температурой, фотографируя взглядом стенку и пытаясь синхронизировать очки с аккаунтом в Google Plus, в котором, как выяснилось, обитают все ­люди, общения с которыми я стараюсь по возможности избегать. Когда в ночь с воскресенья на понедельник бывший коллега, в которого я семь лет назад кинул стулом за то, что он был очень тупой, прислал мне в глаз сообщение «Привет, как дела?» — я плюнул и удалился из Google Plus, попутно уничтожив свой почтовый ящик с перепиской за всю сознательную жизнь.

За завтраком пытаюсь заставить глаза смотреть в одном направлении (в силу прогрессирующего косоглазия мне это и так не всегда удается, а тут — совсем беда). Моя жена Катя за выходные научилась перемещаться по квартире, не попадая в поле зрения камеры, — теперь о ее присутствии можно догадаться только по осторожным шорохам где-то за спиной. Чтобы чем-то занять время, пока очки заряжаются, читаю в интернете историю жизни опередившего свое время канадского изобретателя Стивена Манна. Манн сконструировал аналогичные очки еще в 1970-е, с тех пор их не снимал, в итоге облысел, заработал искривление шеи и психологическую зависимость (сняв прибор с головы, он сразу чувствует себя маленьким, беззащитным и голым). В прошлом году его ко всему прочему побили сотрудники парижского «Макдоналдса» за то, что он смотрел на них своим объективом, — теперь Манн без особого успеха лоббирует принятие международного закона, защищающего права таких, как он.

Пора выходить из дома, хотя очень не хочется. Жена Катя при попытке поцеловать ее на прощание в щеку куда-то прячется. На улице солнечно, и меню управления сразу делается невидимым: приходится остановиться и приделать к очкам темные линзы. В глаз немедленно начинает транслироваться череда женских ног в разноцветных ботильонах: это новостная лента журнала Elle, ­которую я вчера случайно подключил и теперь не знаю, как отключить. Иду дальше, быстро пролистывая фотографии в надежде, что они когда-то закончатся.

У метро «Новослободская» понимаю, что ближайшие два часа мне абсолютно нечего делать. Чтобы не бродить в очках по пустым улицам, решаю позвать кого-нибудь пообедать: лучше красивого и милого, кто хорошо будет смотреться на записи. После некоторых размышлений останавливаюсь на кандидатуре киноактрисы Анны Шепелевой — красивая, милая и наверняка голодная. В теории очки умеют отправлять сообщения, надиктованные через встроенный микрофон. На практике — минут пятнадцать топчусь у метро, трогая голову руками и бормоча по-английски, в итоге отправляю самому себе письмо со словом poеst. Из метро выходит милиционер, затем другой, третий: я им явно не нравлюсь. К счастью, в этот момент очки разряжаются — за эти два дня я уже понял, что единственное, в чем можно быть уверенным с этой штукой, — это что батарейки при любых обстоятельствах хватит на 26 минут и ни секундой больше.

Прячу очки в карман, убегаю от милиционеров. Пытаюсь связаться с актрисой по обычному телефону, она почему-то не отвечает. Начинаю набирать других знакомых — никто из них тоже не отзывается. Начинаю догадываться: накануне я хвастался очками в фейсбуке и даже, кажется, выкладывал остроумные фотографии, так что знакомые явно понимают, зачем я им звоню. (Ну или я просто неприятный человек — и никто не хочет со мной обедать.)

В баре, где я по будним дням обычно сижу с компьютером, на меня смотрят с сочувствием, но ничего не говорят: хороший бар — это место, где тебя не осуждают и принимают таким, какой ты есть. Через полтора часа у меня запланирована встреча с мультипликатором Михаилом Шприцем, в настоящий момент ­пишущим телесериал про сумасшедший дом. Убиваю время, пытаясь есть суп, но сталкиваюсь с неожиданными сложностями: при виде супа в очках активируется приложение CNN и предлагает посмотреть видео о трагической смерти спортсмена-ныряльщика, погибшего от кессонной болезни при попытке совершить рекордное погружение. Рявкаю на весь бар: «No!» Голосовое управление впервые за три дня срабатывает идеально — лицо умирающего ныряльщика исчезает, вместо него появляется надпись: «Я в Болотном суде, тут у нас … неописуемый», — понимаю, что очки каким-то образом подключились к твиттеру моей доброй знакомой и подсудимой по «болотному делу» Марии Бароновой. Пишу в редакцию, что очки надо было дать Бароновой, чтобы она ходила в них в суд, по приходящему в ответ мрачному «Угу» понимаю — в редакции тоже жалеют, что им это не пришло в голову.

Появляется мультипликатор Шприц: надеваю очки на него, чтобы понять, как я все это время выгляжу со стороны. Зрелище ужасное. Следующие сорок минут он крутит головой, вращает правым глазом, на все вопросы отвечает хихиканьем, потом начинает заказывать еду и напитки, чтобы их сфотографировать. Сериал про сумасшедший дом мы так и не обсудили, ну и бог с ним.

Темнеет, отправляюсь на метро «Водный стадион», где снимают другой телевизионный сериал — про любовь. В метро снимаю на видео поезда и шарахающихся от меня пассажиров, в очередной раз убеждаюсь, что станция «Маяковская» — самая красивая на свете. Выхожу не на той остановке: вокруг темно, из людей — только грузчики, передающие куда-то по цепочке деревянные ящики. «Где я?» — спрашиваю я у очков. В глазу почти моментально загорается слово Khimki. «Что мне делать»? — спрашиваю я. Очки начинают радостно стрекотать и щекотать за ухом и через пару минут предлагают приобрести в Google Books книжку какого-то американского буддиста о том, как быть счастливым и не совершать лишних поступков, после чего отключаются, теперь уже навсегда.

Домой я возвращаюсь поздно. Жены Кати по-прежнему не видно, хотя, судя по шорохам за спиной, она где-то рядом. Я кричу ей, что все закончилось, очки, кажется, сломались, и, вообще, завтра я верну их туда, откуда они взялись. Судя по шорохам за спиной, Катя мне не верит.