«Реальный мир — это ад. Надо сматываться в Хогвартс»

Этот материал впервые был опубликован в июньском журнале «Афиша».

• Поскольку большинство читателей ничего не знают про angelic milk, расскажите, как все это началось.

Сара Персефона (гитара, вокал): У меня раньше была группа только из девочек, мы играли riot-grrrl-гранж, а потом у нас разошлись интересы — и я осталась одна. На каникулах я скачала допотопную программу для записи музыки — и, записав, скинула демки друзьям. Арсений, который сейчас играет в Beach Loss, решил отправить их в паблик Motherland — и вот там уже все завертелось.

Валентин Крутиков (барабаны): Мне показал Сару кто-то из друзей, и мы решили взять у нее интервью для нашего небольшого рекорд-лейбла Saint-Brooklynsburg.

Персефона: Но интервью что-то они так и не взяли. Сначала я долго играла на сцене одна, и это звучало довольно стремно: просто включала музыку на айподе и пела, иногда еще играла на гитаре под этот минус.

Вениамин Вольфсон (бас): Зато на гитаре была сва­стика.

Персефона: Не свастика, а индийский знак солнца! Года полтора назад стало понятно, что делать одной нечего, хочется заниматься чем-то перспективным. Вот как реагировать на то, что ты играешь концерт, а люди стоят с каменными лицами? Я же не играю что-то заумное. У Терстона Мура стоять на концерте нормально, а моя музыка не настолько техничная. Да и мне нравится, когда люди танцуют. Сначала просто хотелось, чтобы головой трясли, а как-то раз на концерте устроили слэм, и теперь я всегда расстраиваюсь, когда его нет. Так вот, я подумала, кто бы мог играть со мной, — и как-то сама собой пришла мысль порепетировать с Валей.

• Твой образ, то, как ты выглядишь на сцене, в инстаграме  (@princesslamb666. — Прим. ред.), да и в жизни, сам собой собирается?

Персефона: Мне просто, наверное, нечем заняться, поэтому интересно стилизовать свой внешний вид.

Крутиков: Просто Сара занималась в театральной студии, и поэтому у нее такая тяга к переодеваниям, к артистической игре, еще она гример, делает себе мейкап сама…

Персефона: Да я просто хочу свою жизнь превратить в фильм — так много кто хочет, но я думаю о картинке, о музыкальном сопровождении, о персонажах. Жизнь — она же как искусство. Мои песни — создание своей реальности. Когда я их пишу, они выходят разными, каждая подходит к какому-то моменту. Это жизнетворчество, как было у символистов — все, к чему они прикасались, они пытались связать со своей идеей. Инстаграм, песни, видео — все взаимосвязано. Каждый день начинается с выстраивания картинки.

• В этой картинке неприлично много отсылок к лоли-культуре.

Персефона: Да, ты точно подметил. Мне до сих пор хочется, чтобы во всем, что я делаю, было что-то такое сладкое, театральное и кукольное, как у них. Мне хочется, чтобы это присутствовало в моей музыке, и я расстраиваюсь, когда получается слишком просто и прямолинейно. Притом у меня все равно не отнять того, что я депрессивная, страшно склонная к самобичеванию. «Лолита» — это не только клевая мода, это еще и моя любимая книга, которая пленила меня, когда мне было, наверное, двенадцать. У Набокова невероятный поэтический язык: он полон очень тонких образов, глубоко поэтичных и возвышенных. Все, что написано им, — это для меня своеобразный канон языка. Мы говорим на похожие темы — это любовь, сложная и почти всегда страшно неправильная, незаконная. Возможно, как и Набоков, я просто пытаюсь с помощью творчества обернуть порочность своей души в нечто красивое. Сказать поэтично о том, чего другие люди привыкли стесняться.

Крутиков: Сейчас все пытаются ходить одинаковыми, стесняются различий. Нормкор — полный отстой. Раньше я хотел, чтобы было больше какой-то скейтерской, пляжной моды, чтобы все ходили в шляпах, к примеру, — но все равно получалось клише. Все это теперь можно купить в H&M. Вроде все так, как ты хотел, но под одну гребенку.

Персефона: На последнем концерте ребята были в женских платьях — и внимание сместилось на них. И это отлично — я вообще не хочу, чтобы у нас была группа, в которой разодетая девчонка и четыре одинаковых парня в черных рубашках.

Вольфсон: Когда мы оделись в девичьи платья и начали играть, то зал настроился не очень дружественно. Все стояли, скептически уставившись на наши ночнушки, — это заставило выложиться гораздо лучше. Мне понравилось играть злым.

Персефона: А когда ты заставляешь зал что-то делать, танцевать, слэмиться — это дикая энергия, которую хочется поскорее получить. На одном концерте я сама прыгнула в зал и начала меситься, потому что публика была тухлой.

• Сейчас вас подписал западный лейбл PNKSLM, как так вышло? Они сами нашли вас или вы вышли на них?

Персефона: Люк, который всем этим занимается, нашел меня на Bandcamp, мы где-то год переписывались — раз в месяц он писал что-то вроде «Будут ли новые записи?». Сейчас они активно занимаются нашим продвижением, им все нравится.

Крутиков: То, что они предлагают нам, и то, что мы хотели бы делать, — это очень похожие вещи. Мы пока не расходились с ними ни в каких вопросах.

Персефона: Единственное — они хотели сделать первым синглом «IDK How», но мне не очень хотелось. Впрочем, они не настаивали, но я подумала, что они же все-таки что-то понимают, значит, действительно стоит сделать так.

• Про вас уже пару раз написал Stereogum, журнал Nylon, выйдет небольшая, но заметка в NME — и что дальше? Чего вы хотите?

Персефона: Хочется вести рок-н-ролльный образ жизни. Ну и научиться нормально играть на гитаре, например, когда время появится. Ну и в Америку с Европой с туром — и это, слава богу, уже потихоньку начинает образовываться.

Вольфсон: У меня амбиции относительно группы — играть в группе. Придется постараться, но не только мне.

Крутиков: А мне бы хотелось записать хороший студийный дебют.

• Ваша музыка явно отсылает к девяностым, притом что хорошо запомнить их мог только Валя, — из-за чего эта во многом фантомная ностальгия?

Персефона: Все поколения — они же противопоставляются друг другу. Как были зануды яппи и были хиппи, отрицавшие их ценности. И наше поколение — такое домашнее, приземленное, спокойное и тихое, а девяностые были фриковские, бесконтрольные. И многим людям этого не хватает. Оттуда, наверное, и тяга к тому времени.

Вольфсон: Мы вообще не планировали быть похожими на ту эпоху, это все получилось само собой. Синтезировался такой звук — играем мы грязно и шумно.

Персефона: Просто невозможно записать у меня дома что-то чистое и мягкое.

Вольфсон: Вообще, мне кажется, слушатели — на концертах, во всяком случае, — во многом сами себе придумывают, что мы гаражная группа.

• Насколько сложно паре (Персефона и Крутиков встречаются. — Прим. ред.) играть в группе? Если вы расстанетесь, группа распадется?

Персефона: Когда мы ссоримся, я про себя думаю: «Я должна его выгнать из группы, я должна с ним расстаться, я больше так не могу». Но потом все улаживается минут за десять. Но если это все-таки произойдет, то я буду писать песни о том, как я рада, что выгнала своего ударника. Ну я шучу, нет, конечно.

• У кого спросить, как не у вас, — чем живут сейчас подростки? Что их волнует?

Персефона: Есть очень разные подростки. Я, например, близко общаюсь с двумя людьми — парнем, который все время курит, рисует и собирается поступать в «Муху», и с девочкой, которая тоже курит, тусуется и хочет филологом стать. Есть и куча приятных подростков, просто нормальные люди — они уже ведут себя как взрослые.

Крутиков: Все, кого мы встречаем, хотят заниматься творчеством, чтобы это было востребовано и им бы не пришлось заниматься дурацкой, скучной работой.

Персефона: Лично я, как подросток, живу тем, что могу творить что угодно, а потом говорить: «Я же подросток, я пытаюсь косить под взрослого». Я все понимаю, но делаю для всех вид, что я ни при чем.

• А что вдохновляло вас в детстве?

Персефона: Я тащилась от магии — собирала листики на детской площадке и варила из них зелье. У меня были учебники с заклинаниями, книги про волшебных животных — я хотела быть ведьмой. Меня растили как принцессу, а я думала: нет, я Малефисента!

Вольфсон: Меня воспитывали как в «Гарри Поттере» — я очень его любил и вообще много книг читал. Я даже писал ненастоящие объяснительные, почему я пропускаю занятия в Хогвартсе.

Персефона: Я родителям говорила, что если меня заберут в Хогвартс, не волнуйтесь, — собиралась в Когтевран.

Крутиков: Я обожал «Черепашек-ниндзя» и фильмы Джармуша. И то и другое — словно другое измерение.

Персефона: Для нас для всех, получается, очень важно было понять, что реальный мир — это ад. И надо сматываться в Хогвартс.