Русская музыка «Приезжая в Америку, ты становишься в длинную очередь»: Pompeya о миграции

• Почему вы так долго записывали альбом? «Foursome» же вышел довольно давно.

Даниил Брод: Альбом мы записывали не совсем долго, основную часть сделали еще два года назад, в конце 2013 года записали весь инструментал. Часть в Америке, часть дома у Саши. Но дальше начались уже вопросы лейбла, менеджмента и всех таких планирований, того, что мы не очень любим. То есть лейбл решил, что лучше сперва выпустить пару EP. Потом они еще предложили сделать ремикс-альбом — и так получается, что все это время выход откладывался, откладывался, откладывался. Вокальные сессии для этого альбома мы записали еще в мае прошлого года в Нью-Йорке. И, собственно, с того момента он уже был фактически готов. Потом они начали отодвигать дату релиза, потому что хотели снять все клипы. И вот так получилось, что… Фактически альбом мог бы выйти еще год назад, но тогда бы он вышел только в России, а сейчас он выходит везде — и в этом плюс.

• Но в России он все равно вышел раньше.

Брод: Да, потому что мы сперва поехали в тур по России, нам нужно было его, естественно, показать людям перед туром.

• Нет ли вообще для вас проблемы в том, что в Америке «Real» выходит в одно время, а в России — в другое?

Брод: Я не думаю, что есть проблема. Что там, что здесь, мы более-менее самостоятельные люди, не какая-то гигантская транснациональная корпорация, где все просчитано наперед с точностью до минуты. Нам непросто коммуницировать с лейблом, находясь в разных временных зонах, в разных странах, в разной ментальности. Допустим, половина людей из нашего лейбла No Shame — это доминиканцы, кто-то из них в Доминикане сидит сейчас, кто-то живет в Майами. Менеджмент сидит в Лос-Анджелесе — это все разные люди. А мы пока сидим здесь в Москве. Но мы учимся, и я думаю, что с каждым новым альбомом у нас будет все более согласованно и однажды мы выпустим альбом день в день! В том числе поэтому в наших ближайших планах переезд в США на более длительный срок — чтобы все действия шли синхроном.

• С лейблом вам вообще проще?

Брод: Тут нет понятия «проще», без лейбла вообще ничего бы не происходило. Тут либо происходит хоть что-то, либо вообще ничего.

Александр Липский: Мы бы все равно искали лейбл или компанию, которая бы нам помогала.

Денис Агафонов: Но альбом бы раньше выпустили своими силами.

Брод: Может быть, да. Изначально для группы, пока у нее нет лейбла, пока она на полном DIY, в этом есть какой-то плюс, с другой стороны, альбом оказывается незамеченным. Вот для американского рынка альбома «Foursome» не существует. Фактически он как вышел — записали и через месяц-два выпустили. На Look at Me сделали презентацию, потом на «Афише» вышло интервью и клип. А после этого мы уже подписались на русский лейбл. Для нас как для музыкантов, конечно, было бы круче вообще ни от кого не зависеть. Помнишь, даже была  скандальная история, когда Death Grips поссорились с лейблом, выложили альбом сами. Мне, в принципе, это все нравится, но для этого нужно уже иметь какой-то иной уровень известности. Если мы в России выложим альбом — это окей, но в Америке он просто окажется незамеченным. Там нужны люди, которые его будут толкать, поддерживать, и наше личное присутствие тоже нужно.

• Если говорить об альбоме — мне лично заметно то, что произошло с Pompeya в последнее время. Песни действительно изменились, но что вы ответите на претензии типичного слушателя, который скажет, что Pompeya записала опять то же самое?

Агафонов: Я бы ничего не ответил. Я бы сказал, что это личная проблема слушателя, каждый человек должен сам все понимать — у каждого альбома совсем другой смысл в песнях.

Брод: Ну ты же сам сказал, что заметна разница, — и я думаю, что она не только тебе заметна, а большинству людей. Я пока не сталкивался с тем, чтобы такое говорили, я что-то не помню.

Липский: У нас недавно вышел клип на песню «Liar» — и очень много людей, судя по комментариям, в него не врубились. Я сначала недоумевал, но потом поймал себя на мысли, что на самом деле мне искренне очень нравится это видео. И даже если сто человек будут говорить, что это ни о чем, меня это никак не переубедит. Мне кажется, это здорово. И все, что я могу ответить среднестатистическому слушателю, — не нравится, не слушайте.

Брод: Как правило, наши поклонники все принимают очень хорошо. Я не сталкивался с супернегативом.

Агафонов: Еще важен вопрос возрастного ценза. Я понимаю, что у нас есть поклонники, которым по 16-17 лет. Может быть, их реакция на клип была такой, потому что они не до конца понимают ту атмосферу 90-х, которая была воссоздана, как я считаю, довольно филигранно. Я очень доволен. А люди постарше либо ничего не пишут, либо нормально реагируют на музыку, потому что они видят рост группы.

• Мне показалось, что вы очень сильно вдохновились софисти-попом, который в 80-х был, — Prefab Sprout, другими группами.

Брод: Это очень интересная тема. Мы работали в студии с Дейвом Хартли, басистом The War on Drugs, — он спродюсировал вокальные сессии и помогал мне финализировать тексты. Именно он нам подсказал, что существует такая группа Prefab Sprout, что это одна из его любимых групп и наша музыка ему напоминает о них. Ставил мне записи как референс по вокалу. Естественно, мы ей вдохновились постфактум, потому что альбом был уже записан. Отчасти те группы, которые подходят под этот термин, под эту эпоху, они, конечно, нам близки. Мне очень понравились Prefab Sprout, мы любим Шаде и в общем музыку из 80-х, все это наследие нас вдохновляет. Много кто: и Tears for Fears, и Talking Heads, и Spandau Ballet, и The Smiths. В песне «Real» есть строчка, подсказанная Дейвом: «...I catch you falling, running down the hill...» — это своеобразный привет Кейт Буш.

• Я очень долго ждал появления саксофона на альбоме.

Брод: Мы тоже! С саксофоном тоже интересная история — дело в том, что у нас есть запись одной песни, где уже был саксофон, и его записал чуть ли не племянник не Брюса Спрингстина. Но эту песню мы так и не доделали. Ее записывали еще в 2012 году во время первого посещения Нью-Йорка как эксперимент. Но была дилемма: саксофон — это такой инструмент, который западло запускать в плейбек (минусовку — Прим.Ред.). Но в конечном итоге мы забили на это, и сейчас, когда мы репетируем и начинает играть саксофон, я прямо начинаю кайфовать.

Липский: Я себя ощущаю сразу в классной группе.

Брод: А этот саксофон был просто записан по имейлу. Нам порекомендовали саксофониста из Канады, чувака из Destroyer, Джозефа Шабасона. Мы ему выслали треки, а он нам прислал полную лабуду. У него манера такая — аккуратненькая-аккуратненькая, это даже по Destroyer можно заметить, он не очень эмоциональный. И я ему написал: «Чувак, все круто, только давай поэмоциональней. Послушай Шаде, послушай вот этот момент», — после этого у него что-то получилось. Мы выбрали несколько самых эмоциональных кусков и вставили в три песни.

• Вы вообще себя сейчас позиционируете как поп-группу или все еще как инди-группу?

Брод: Для нас это актуальный вопрос. Недавно я спорил с одним из наших менеджеров — почему мы в iTunes находимся в категории поп, а в американском в категории alternative. В русском iTunes в категории alternative находятся клевые артисты, а в категории поп просто кошмар, там Кончита Вурст и Егор Крид. Когда мы между собой говорим о поп-музыке, мы подразумеваем классические образы Фила Коллинза, Шаде, мы подразумеваем Duran Duran, Talk Talk. Но когда в России говорят «поп», то сразу на ум приходит этот Крид. И здесь есть определенный терминологический казус, как нас назвать, и что с этим делать — непонятно. Мы же не можем каждому человеку это разжевывать, поэтому я например начал писать так — поп, нью-вейв. В Америке это проще: поп — это Ариана Гранде, это Тейлор Свифт. А Kindness, Blood Orange, Twin Shadow и прочие группы, с которыми рядом мы можем стоять, — это все alternative.

• Но тот же Blood Orange — он сейчас работает с поп-исполнителями вовсю.

Липский: И в то же время он с Филипом Глассом работает и прочими, но вот песня, которую он спродюсирует для Рианны, — она будет уже в жанре поп.

Брод: Что такое поп в 2015 году? Это EDM, хип-хоп — это все понятно. Но мы уже не играем поп в современном смысле — это как бы некое ретро, ретроспектива. Будет здорово, если кто-то сможет вернуть такую музыку в чарты, но все равно тот же Хозиер находится тоже в alternative. Хотя это в принципе поп-певец, тут уже непонятно, где грань. Видимо когда у тебя нет этого  жесткого автотюна, то тогда ты alternative.

• От Pompeya и других исполнителей, появившихся в одно время с вами, есть странное ощущение — группа существует довольно давно, но еще не воспринимается такой. Для вас есть в этом какой-то парадокс?

Брод: Нет, никакого.

Липский: Мне, кстати, наоборот — только приятно, когда я читаю комментарии «О, что это там за новички». Потому что думаешь: «Ну, слава богу, стали лучше все делать, и нас все считают новичками». Это замечательно.

Брод: Я перестал воспринимать такие вещи, когда начал сам интересоваться, сколько существуют «новые» группы, например, в Америке. Вот «появилась» группа Future Islands, которой на самом деле уже 11 лет. У большинства артистов все происходит так. Любой процесс долгий. Тем более, что в нашем случае все разделено на две части. После альбома «Tropical» у нас началась более или менее профессиональная деятельность. До этого момента были демки, какие-то тусовки. Поэтому я лично никакого парадокса не испытываю. Пока группе один-два-три года — это волнует. Ты думаешь — вот надо что-то успеть, сделать быстрее. А потом это вообще перестает иметь какой-то смысл. Мы же не делаем сиюминутную музыку. Мы делаем музыку, которая вполне будет актуальна для нас и через 10, и через 20 лет. Мы не вырастем из этой музыки, потому что она соответствует нам в полной мере. Когда группа только начиналась, мы играли музыку, которая по ощущениям все-таки была младше нас. Группы, на которые мы ориентировались, были нашими ровесниками или были младше нас, но уже были популярны на весь мир. И было странно как-то продолжать развивать эту волну. А то, что мы делаем сейчас, — это уже наше, и все. Вот так.

Агафонов: И еще вопрос в том, что наша популярность того времени — она была все-таки среди друзей. Друзей у нас много, и это было такое сарафанное радио. Теперь на концертах очень много людей, которых мы даже не знаем.

Липский: Иногда ты никого вообще не знаешь.

Брод: Когда мы начинали, мы действительно хотели добиться такого уровня, когда мы будем просто самостоятельной группой со своей аудиторией. Сейчас мы выходим на сцену и видим полный зал — и тут уже не важно привязываться к каким-то жанрам или к каким-то тусовкам. Это довольно комфортное состояние. Наша задача на несколько следующих лет — это добиться такого же в Америке. Ну и, соответственно, во всем мире, потому что от Америки все проецируется на остальной мир.

• Когда вышел «Foursome», вы как раз подписались на русский мейджор. Тогда вы говорили чуть ли не о том, что это практически потолок. Сейчас, если говорить об Америке, для вас есть потолок?

Брод: Когда ты приезжаешь с группой в Америку, то ты становишься в конце длинной очереди. Тебе дают номер 1024 и ты должен ждать. Говорить о потолке тут трудно, мы пока говорим о том, что хотим в принципе выйти в какую-то зону окупаемости и востребованности. Пока что все, что мы имеем в плане концертов и аудитории, — это положительную реакцию. Люди действительно очень положительно реагируют, когда слышат группу. Одни из самых благодарных слушателей — охранники и бармены. Бармен в каком-то городе, Бирмингем, по-моему, сказал, что это был лучший лайв, который он слышал за весь год. Притом что у них выступают и Future Islands, и все эти группы. И я не думаю, что он решил польстить малоизвестной группе из России, ему действительно это понравилось. Мы, к слову, радуемся, что на наши концерты приходят один русский и сорок местных. Но не наоборот. Пускай так, пускай эта аудитория растет. Мы не против русской аудитории, естественно, и в Нью-Йорке на наших шоу много друзей из России…

Липский: Поначалу так и было.

Брод: Но наша цель — это, конечно, интернациональная аудитория.

Агафонов: И сейчас это хорошо заметно, потому что в последний раз, когда мы играли, было огромное количество людей…

Брод: Да, с разных уголков Земли, это всегда очень приятно. Как правило, все людитам сами откуда-то приехали, и, в принципе, им не так важно, что ты из России или ты из Польши. Нас скорее принимают за восточных европейцев, меня иногда принимают за ирландца. Очень редко удивляются, что мы из России, да и вообще редко когда спрашивают — откуда вы. Один раз нам сказали: «О, вы из России, это так далеко, мы вас больше не отпустим, оставайтесь здесь».

• У вас вообще на афишах пишут «группа из России», что-то такое?

Все: Нет, кстати, нет.

Агафонов: Очень редко. Но я вот знаю, что один из клубов в Лос-Анджелесе писал «from Russia».

Брод: Обычно это в прессе пишут что-то вроде «Russian new wave band».

Агафонов: Мы все-таки экзотика, потому что мы издалека, действительно издалека.

Брод: Во-вторых, оттуда, где страшно.

Агафонов: Страшно, да. Красная угроза. «50 лет красной угрозы, и вот они приехали, встречайте». Серп и молот.

Липский: Кстати, однажды в Лос-Анджелесе была афиша — правда, не у концерта, а у диджей-сета, на которую вынесли серп и молот. Это было очень странно, конечно.

Агафонов: Но вообще, присутствует определенный процент людей, которые по-прежнему сидят в бомбоубежищах и думают, что тут до сих пор кто-то держит руку на красной кнопке.

• Если вам, как Motorama, начнут писать «Please, come to Peru» — поедете?

Брод: Нам и так пишут.

Липский: А нас, кстати, очень любят в этом регионе, мы были в Мексике, в Мехико. Там очень здорово выступать. Люди сильно эмоционально заряжены, их не нужно долго раскачивать, они сразу хотят танцевать, они знают слова, подпевают песням, умеют веселиться. То есть не нажраться и после этого веселиться, например, а сразу.

Брод: Я без преувеличения скажу, что в плане приема публики в Мехико был самый впечатляющий концерт, потому что весь зал пел от первой до последней песни. Такого мы и в России никогда не встречали. Поэтому мы рассматриваем Латинскую Америку как хороший рынок для туров. Скорее всего, мы поедем туда в какие-нибудь гастрольчики.

• Вообще, кстати, вспоминается недавний спор — трое участников в Pompeya или четверо?

Брод: Трое старых друзей и один новый — Дима, с которым мы сейчас гастролируем. С Наири, который в группе уже не играет почти полтора года, мы играли с самого начала, 6 лет были вместе — так что это, получается, наш пятый облачный участник. Я для себя рассматриваю линию жизни группы как единое целое, предпочитаю не вычеркивать или вписывать кого-то, а воспринимать всех как часть истории. Но так как мы записывали этот альбом в большей степени втроем, то мы пока что позиционируем себя как трио. Если мы запишем с Димой следующий, может, мы станем четырио.

Липский: Кстати, очень хотел так сказать. Если б ты сказал «квартет», я бы добавил — «четырио».

Брод: По большому счету это все не так важно. Меня, например, всегда смущает, зачем обязательно в статьях надо писать, что это four piece band from Russia или three piece band, — какая разница, почему просто не написать band from Russia или band Pompeya. Мы же не бойз-бенд, а выходит, что люди нас воспринимают как какую-то картинку, как персонажей. Я всегда делаю упор на музыку, важнее, как люди будут воспринимать именно ее.