Новое русское кино «Орлеан»: Господь, жги

Город Орлеан затерян в российской степи, мал и неухожен. В нем есть больница, озеро, парикмахерская, цирк, небольшая россыпь новостроек и полицейский участок. Для насыщенной культурной жизни этого всего, может, и маловато, но для драматического сюжета — хватает с лихвой. Под песню с говорящим названием «Freakshow», записанную группой The Tiger Lillies и удачно имитирующую звук разваливающейся шарманки, одного за другим представляют главных героев. Парикмахерша Лидка (Лядова), мать-одиночка, блудница и пропащая душа. Циничный хирург Рудик (Ягодин), расписанный умными татуировками, не почитающий отца своего, состоящий с Лидкой в греховной связи и только что сделавший ей очередной аборт. Суровый усталый полицейский Неволин со шрамом в пол-лица. Неволин ругает сержанта — тот криво поставил в цемент кресло, которое зачем-то понадобилось водрузить на въезде в город. Сержант получает задание: если кто в это кресло сядет, днем или ночью, надо тут же доложить. В этой и без того мутноватой обстановке в Орлеан прибывает подозрительный тип (Сухоруков), представляется экзекутором Павлючеком, подстерегает каждого по очереди и начинает подробно отчитывать за грехи. Грешники каяться не спешат, вместо этого начинают нервничать и делать глупости. При ясной погоде и страшной жаре из-за холма надвигается вдалеке что-то темное, грандиозное и неотвратимое. Если бы Лидка из больничного окна как следует пригляделась, она бы поняла, что это огромный ураган. Но она отвлеклась — к ней пришел этот самый Павлючек, а дальше все завертелось.
Новый фильм Андрея Прошкина поставлен по сценарию, с которым долго никто не знал, что делать. Юрий Арабов успел выпустить его в виде романа, прежде чем после совместной «Орды» предложил Прошкину. Деньги дал Фонд кино (а также Минкульт), в качестве продюсера за проект взялся Игорь Мишин — гендиректор канала ТНТ, на котором художественный риск за последнее время возвели в принцип (с очень разными результатами в каждом конкретном случае). На международные фестивали «Орлеан» не попал (есть версия, что дело в специфически русском мрачном чувстве юмора), премьера состоялась на ММКФ, где его отметили призом Елене Лядовой за лучшую женскую роль. Кино, которое авторы, по их собственному утверждению, сняли, чтобы отразить современность, пока что в этой современности не слишком преуспело.

Смотреть этот фильм трудно — просто по-человечески: в нем практически отсутствует чувство вкуса, да и с чувством меры тут есть ощутимые проблемы. В диалогах идет ковровая бомбардировка из цитат, имен и философских концепций (страшно отвлекающих от всего остального), на экране — атака предельно яркими цветами, прямыми ракурсами и экстравагантными деталями, регистр актерской игры скачет где-то между водевилем и цирковой антрепризой, а в финальном акте хлещет фонтанами и течет ручейками искусственная кровь. Если говорить об «Орлеане» всерьез, то вот вопрос, который возникает с первых кадров и после финала мучает только сильнее: как так вышло, что этот фильм снял режиссер, у которого точно есть чувство вкуса, и куда тогда это чувство вкуса пропало?

Сам Прошкин говорит, что стилистика балаганного гротеска была выбрана им и Арабовым сознательно — как единственный способ разговора, адекватный времени. Такой тон рассказа должен был как-то сгладить общий морализаторский пафос, но едва ли это сработало: проповедь здесь вписана в скелет истории, которая от выбранной интонации лишь приобретает характерный истерический оттенок, присущий предостережениям о конце света. Следователь Неволин об этом не распространяется, но ждет мессию — или Антихриста, это в итоге зависит от точки зрения, но на самом деле принципиального значения не имеет. Мучимый смутной тревогой начальник ждет конца времен, вероятно, в надежде, что после уже точно не будет хуже. Впрочем, в финальном акте становится ясно: если всех этих людей оставить жить, эти твари и апокалипсис переживут. Ну как про них, дурных, серьезно говорить: шапито — оно шапито и есть.

Говоря об «Орде», Прошкин размышлял о столкновении «горизонтального», постмодернистского мышления с «вертикальным», о преимуществе слабости перед силой: «важно показать, что сила не всегда побеждает». Спустя несколько лет мыслить о насущном в таком ключе отчаялись, кажется, уже все. «Орлеан» написан и снят с таким нажимом, что сразу чувствуется, как мало надежды у авторов осталось на то, что их поймут правильно и вообще расслышат. Но, когда кто-то громко кричит тебе на ухо при сильном ветре, расслышать его, разумеется, еще сложнее. Оставив попытку вести вдумчивый диалог, фильм превращается в жест отчаяния.
Все это в целом можно понять: народу трудно что-то объяснить в изящной форме. И уж тем более руки опускаются, когда заводишь один и тот же разговор далеко не в первый раз. О том, собственно, и кино — и в этом смысле оно по форме полностью адекватно собственной программной идее. Учитывая все обстоятельства, хочется предложить следующую гипотезу в качестве объяснения произошедшему: сделав фильм «Орлеан» именно сейчас и именно таким, авторы предприняли попытку пойти по пути юродства, который, как известно, заключается в том, чтобы окольными путями славить то, во что веришь, саботируя любые нормы общепринятых приличий и морали, — «уловлять мудрых в лукавстве их». По крайней мере эта версия как раз могла бы объяснить внезапную потерю элементарного вкуса. 
Здесь, правда, возникает другая проблема: юродствовать по случаю или наполовину, увы, не слишком действенный художественный метод. Хотя бы потому, что лицемерный: интеллигентно это сделать никак нельзя, интеллигентности юродство не предполагает. Шуточек про «принципиальных содомитов, которых придется выписывать из Европы», англоязычных песен про балаган с лоботомией и сомнительных отсылок к художнику Павленскому для этой задачи не то что недостаточно. От них, честно говоря, становится только хуже.