Журналистка из Бельгии о рыбьей голове и красной помаде

Манон Массет 

Чем занимается: репортер газеты Le Courrier de la Russie

Откуда приехала: Льеж, Бельгия

Художественной гимнастикой я занималась с семи лет. Русские в этом спорте всегда были лучшими, и к нам часто приезжали тренеры из России — добрые, но строгие. Мы не говорили по-русски, они — по-французски, так что пришлось придумывать собственный язык. Первые слова, которые я выучила на русском, были «опускаем плечи», и долгое время мой словарный запас ограничивался только спортивными терминами. В одиннадцать лет я первый раз оказалась на соревнованиях в России: было столько маленьких девочек в красивых купальниках, они постоянно улыбались. Я не понимала, как много они занимаются, ведь на таком уровне в Бельгии никто не тренируется. Помню, мне показали одну девочку, Евгению Канаеву, и сказали, что это будущая олимпийская чемпионка. Так и случилось.

Я много ездила по соревнованиям по Европе, везде слышала русский язык, видела ваших спортсменок. К 18 годам я была уже трижды чемпионкой Бельгии и после лицея, когда уже закончила с гимнастикой, решила на год поехать в Россию. У нас, как правило, выпускники школ отправляются в Америку или Новую Зеландию, а я подумала — почему не в Россию? В Бельгии есть организация, которая занимается программами обмена. С ней можно выбрать только страну, но не город — мне выпал Владивосток. Я посмотрела на карту и спросила, говорят ли там по-русски? Мне показалось, что русские там должны быть похожи на китайцев, настолько город находится близко к Китаю. Лететь пришлось через Лондон до Сеула, потом во Владивосток — на перелеты ушло два дня. 

Дальний Восток меня испугал. Дороги вообще были не похожи на дороги. По обочинам стояли бабушки, торговавшие фруктами. Дом, где я должна была жить, с улицы выглядел древней развалюхой. Обстановка показалась настолько серой и унылой, что впору было впасть в депрессию. Зато сама квартира, как это обычно бывает в России, была чистой и аккуратной. Меня поселили в русскую семью, жить предстояло в одной комнате с девочкой, которая помогала мне учить язык. Вечерами мы сидели со словарем, обклеили бумажками со словами всю мебель вокруг. Словарь я брала с собой на ужин — уж очень мне хотелось рассказывать, как прошел мой день. Первое блюдо, которым меня угостили, был рыбный супчик, и он выглядел странно: у нас суп обычно — это пюре. А еще мне как гостю отдали рыбную голову. Я посмотрела на нее с ужасом, на что хозяйка попыталась меня развеселить: подула в голову — и глаза у рыбы закрутились. Из-за русской диеты во Владивостоке сначала я похудела на пять килограмм, потом поправилась на все десять.  

Первые две недели было так тяжело, что хотелось уехать. А потом я все больше и больше знакомилась с новыми людьми — и жизнь понемногу стала налаживаться. Со мной все хотели общаться, куда-то приглашали: европейцев во Владивостоке тогда было немного, я чувствовала себя маленькой звездой. Вторая семья, в которой я жила, была очень богатой, такие новые русские. Они будто хотели показать, насколько они состоятельны. Мне совсем не хочется их обидеть — просто в России другое отношение к деньгам. Бабушки и дедушки во Владивостоке постоянно спрашивали меня, чем занимаюсь я и мои родители, сколько они получают. У нас так нельзя: в Бельгии невежливо показывать, что у тебя есть деньги. Деньги — это табу. Но у вас свои табу: кажется, в их список попадает все, что связано с сексом. Я иногда удивляюсь, насколько наивны в этих вопросах мои русские подруги: кажется, они не вполне представляют, для чего нужны презервативы. 

Снова в России я оказалась в 2011-м, когда приехала на стажировку и шесть месяцев жила в главном здании МГУ. Это были очень веселые полгода: мы мало учились, я ходила по музеям, тусовалась в общежитии, выпивала в Papa’s Place. Еще мы любили «О.Г.И.» и «Мастерскую». Тогда в Москве чувствовалось много энергии — началось новое протестное движение, — и мне захотелось сделать что-то про «артивистов», то есть активистов от искусства. История с Pussy Riot произвела в Европе большой шум, и я решила снять документальный фильм о российских художниках. Яркий пример того поколения — Петр Павленский, в нем чувствуется свобода, которая при этом выливается в очень экстремальные и очень русские по природе перформансы. Я бы не сказала, что бесстрашие — это какая-то типично русская черта. Просто вы очень честные. Вот говорят, что в России никто не улыбается. При этом стоит завести дружбу с русским, и окажется, что он готов отдать все. Вам действительно интересен ответ на праздный вопрос «Как дела?». 

Последние полтора года я работаю в Москве во французской газете Le Courrier de Russie. Мы достаточно свободны в выборе тем и интонаций — нас часто спрашивают, как нам удается это в России с ее страшной цензурой? Да, ограничения существуют, но они есть и Бельгии, просто не такие явные. Мы стараемся рассказывать обо всем, что происходит, через людей, и мы единственные, кто пишет так на французском. 

Сейчас я живу на «Чистых прудах», часто хожу в «Хачапури» и «Филиал». В Москве все есть: открылись, например, эти крафтовые пивные бары — мне из них больше всего нравится «Бирмаркет». Летом были еще чудесные «ЭМА» и «Мишка», приятные ребята запустили клуб «Наука и искусство». У вас все еще модно быть хипстером, а в Брюсселе это уже смешно. Притом в Москве ощущается бесконечное движение, здесь все бурлит и постоянно меняется. Мы начинаем работать поздно — с десяти, и это полезно: получается удобная разница во времени с Францией. В восемь утра на улицах еще никого нет, дороги свободные, а в Брюсселе уже не проехать. Мы начинаем позже, но и заканчиваем позже, потом сразу отправляемся выпивать в бар. 

Ненавижу, когда про Россию говорят, что это страна третьего мира. Достаточно провести несколько дней в Москве, увидеть все эти парки, насыщенную концертную жизнь, рестораны. Жаль, что в Бельгии на меня по-прежнему смотрят с сочувствием и спрашивают: «Ну что, в России сложно?» Да ни фига не сложно!

Трудно только найти общий язык с русскими мужчинами. Я жила с русской парой, и мне показалось, что женщина убирает по дому, а мужчина только работает в офисе. Женщина здесь не чувствует себя независимой в полной мере, и всех это вроде устраивает. Девушкам нравится ощущать себя немного беззащитными, мужчина должен ей постоянно что-то дарить и платить за нее. Иностранки в свою очередь пугают русских мужчин: на экспатских вечеринках соотношение примерно такое — 80% русские девушки, 20% парней-иностранцев и почти нет женщин-иностранок . Говорят, что красной помады и каблуков в московском метро стало намного меньше, чем в начале 2000-х. Но буду честной: если раньше меня эта избыточная русская сексуальность веселила, то теперь я по ней скучаю. В России я стараюсь выглядеть чуть лучше, чем в Бельгии, и это определенный способ уважать себя, а не наоборот, как привыкли думать в Европе. В этом есть логика.