Познакомьтесь с человеком, которому платят за молчание

Интимная жизнь Гитлера

Долгое время я играл только Гитлера. Мы работали с Суреном Шахвердяном, режиссером из Армении, делали моноспектакль «Hitler in Love» про интимную жизнь фюрера. Это рассказ о последних днях Гитлера в бункере — о том, как он скрытно слушал Чайковского, почему ненавидел евреев, отчего безумно хотел встретиться со Сталиным, но так и не встретился, хотя они знали друг про друга абсолютно все. В 2009 году состоялась премьера, после которой мы сыграли спектакль в шестнадцати странах мира. Было очень интересно посмотреть на то, как отреагируют немцы, — а реагировали они нормально. Костюмы для этой постановки до сих пор лежат у меня здесь, в Москве, — декорации и одежда в двух чемоданах. Но Москва к этой постановке сейчас не готова, и я не хочу иметь дело с властью: не люблю конфликты, я люблю заниматься творчеством. 

От Гитлера до Чаплина

Мы ездили с гастролями по всему миру и в какой-то момент захотели снять короткометражку. Начали искать темы, остановились на Чаплине. И тогда я впервые вышел в город как мим. Дело было в Париже. Мы только-только отсняли фильм и заключили пари с режиссером. Я сказал: «Спорим, я сейчас прямо так пойду по улицам Парижа!» — «Да не выйдешь!» — «Выйду! И я прямо так поеду домой!» И я вышел. 

Многие коллеги и знакомые спрашивают: а почему вдруг такой огромный шаг от Гитлера до Чаплина? Потому что они очень похожи. И не просто так Чаплин был в списке у Гитлера, не просто так он хотел его уничтожить. Гитлер — это что? Энергетика пятидесяти миллионов мертвых людей. Это очень сложно играть. После спектаклей мне было так тяжело, что я по два-три дня дрожал. А Чаплин? Это что-то другое. Это не Гитлер. За Чаплином — целый кинематограф; фильмы, от которых весь мир до сих пор в восторге. Другая энергетика, другой подход.

Кто вызывает мима

Когда я вернулся в Россию, меня пригласили выступить в подмосковном детском доме — и это был первый выход моего Чаплина здесь. Потом стали звать всюду. Многие в ГИТИСе знают обо мне и говорят: «У нас здесь есть Чаплин», — и так обо мне узнают. Мне звонят, мы общаемся, договариваемся. Бизнес-центры, рестораны, конкурсы — запросов очень много. Иногда приглашают просто постоять у входа. Расписания у меня нет, составить его невозможно — каждый день все меняется. Чаплин может выходить один-два раза в неделю, а может и не выходить вообще. Зависит от того, кто и когда приглашает. Сейчас у меня начинается сессия, очень тяжело, поэтому я стал часто отказываться. Я никогда не говорю, сколько стоит мое время, сколько стоят, грубо говоря, «услуги Чаплина». Заказчиков это всегда очень удивляет. «В смысле? Нет, а сколько? Ты же два часа работал у нас!» А я не говорю им в ответ ничего, просто показываю на небо и на сердце. Все длится обычно недолго — может, и тридцать минут. Если бы я занимался только пантомимой, уставал бы очень сильно. А так — это кайфово. Но трудно. 

Чаплин — это что-то мое, отдельное, интимное; то, от чего мне хорошо становится на душе. Это не бизнес. Наверное, я выхожу в гриме на улицу из-за какого-то страха. Возможно, это связано с одиночеством. И с желанием общаться. Но вообще я не единственный. Есть еще Ленин и Сталин на Красной площади, но мы не пересекались ни разу.

Правила 

Главное в образе — молчать. Я никогда не общаюсь ни с кем, всегда держу рот на замке. Были ситуации, когда депутаты предлагали мне очень крупные суммы и умоляли: «Ну только одно слово скажи! Только скажи «привет»! Ну пожалуйста!» И все равно я держался. Играет роль тело: пятнадцать лет назад я изучал сценическое движение, а в ГИТИСе мы занимаемся с утра до ночи: и танцы, и пантомима, и биомеханика — все это очень помогает. Правда, я все равно чуть выше Чаплина. На несколько сантиметров. 

По сути, городские мимы работают по тем же правилам, что и в театре. Если вытащить текст из спектакля, человек должен чувствовать и понимать все — тогда это крутой спектакль. И плохой, если все действие идет только на уровне текста. Научиться молчать — серьезный навык. Мы очень много говорим в жизни — бестолково, тратя энергию впустую. А научись молчать — день, два, три, — и ты увидишь, каким сильным ты стал. 

Еще одно важное правило — взаимодействовать с людьми. Любить их. Даже когда они реагируют неадекватно. Европейцы по-другому воспринимают уличных актеров, но и Москва тоже стала довольно открытой. Я помню, какая она была три-четыре года назад. Что-то случилось: новое поколение выезжает за рубеж, по-другому ко всему относится. Но все же в Москве я никогда не езжу в гриме домой. Боюсь. Зачем провоцировать? Надо знать какую-то грань.

Русский мим

Если в Европе существует та же итальянская комедия дель арте, в России ничего подобного нет, и существовать подобной школе здесь тяжело, потому что у нас все серьезно, только психологический театр. Артисты не могут просто так перевоплощаться, у нас во всем должна быть суть. В этом смысле Европа сейчас находится в очень большом духовном кризисе — на уровне театра в том числе. Они устали от сисек и писек, они хотят сути. У нас проблемы с формой, но с сутью — нет. В России душа, там — мозг. Поэтому они безумно любят Россию. И поэтому многие в Европе не поняли «Левиафана». Они не понимают, почему мужчина пьет с утра до ночи. Для них это значит, что он алкоголик. Но это очень легко — ставить на человека печать: проститутка, алкоголик… А оправдывать его, понять его суть, боль они не могут. И поэтому у них театр для мозга, а в России — для души. Кстати, внук Чаплина, тоже актер, до сих пор жив и очень часто приезжает в Москву. У нас будет встреча с ним, наверное, осенью: мы готовим еще один проект, связанный с Чарли.

Священники, полицейские и депутаты

Бывают очень крутые случаи. Например, звонят и говорят: «Можешь сходить со мной? У меня жена дома, я, идиот, обидел ее вчера. Хочу, чтобы ты подарил ей букет. Пожалуйста, очень тебя прошу». Девушка открывает дверь, я захожу, она в восторге, плачет, обнимает меня, и я ухожу. Иногда смотришь, как люди радуются, и понимаешь, что они видят это впервые в жизни.

Еще пример: кто-то приехал в Москву из российской глубинки — и я понимаю, что он после нашей встречи будет жить этим событием несколько дней, для него это очень важно. Полиция очень много фотографируется с Чаплином. Вообще, полиция в Москве стала другая, человечнее, что ли. А вот священники обходят меня — у них есть свой псевдостатус. Есть и просто богатые люди, которые хотят порадовать своих детей. Часто отказываюсь для кого-то работать Чаплином, если понимаю, что люди просто будут издеваться надо мной. Когда я слышу приглашение на Рублевку от какой-то пьяной компании — депутаты они или министры, не важно, — сразу говорю нет. Потому что это духовная работа. Зачем вам нужен Чаплин, когда есть куча сайтов с девчонками?

Редакция благодарит Юлию Воробьеву за помощь в подготовке материала.