Мне не больно: корреспондент «Афиши» идет к доминатрикс

На потолке первого этажа отеля «Брестоль» нарисован купидон. Прямо под ним, за старинным секретером, сидит лысеющий охранник Олег. Он удивленно и насмешливо наблюдает за расхаживающей по фойе субтильной девушкой, которая громко болтает по телефону, бомбардируя своего собеседника сложными математическими терминами. «Проститутка и такие
умные слова», — говорит Олег, как только мы остаемся вдвоем. Он помнит всех постоянных посетителей в лицо, но меня видит впервые. Я гадаю, какой пренебрежительный ярлык получу, когда скроюсь за дверью одного из номеров.

Госпожа Лана опаздывает, и я меряю шагами ковер. Хочу курить. За последние полгода я десятки раз разглядывал ее фотографии на сайте. Привлекательная женщина в школьной форме и розовых чулках в сеточку сидит на скамейке в парке. У нее раздвинуты ноги, между ними черный силиконовый страпон. Подпись гласит: «Возьми его в рот, сучка». Ежусь и украдкой проверяю спрятанный в нагрудном кармане диктофон. Я опасаюсь, что Лана догадается о моих целях и отменит сессию. Она не единственная доминатрикс в Москве, но я хочу именно ее. Она была властной и требовательной в нашей переписке; меня заводит, когда женщины Так выглядит Михаил Левин, знакомый читателям изданий Slon.ru и Apparat, в обычной жизниФотография: предоставлена авторомпринимают решения, а я избавлен от необходимости разбираться в своих чувствах. Лана также работала профессиональной доминатрикс в Филадельфии, а значит, в отличие от многих русских коллег не спит со своими клиентами. Какие услуги она оказывает? Что-то среднее между увлекательным аттракционом и сеансом у психотерапевта.

* * *

Появляется Лана. Мои примитивные фантазии, порожденные поп-культурой — от песни Рианны «S&M» до Ирен Адлер в новом «Шерлоке», — рисовали мне девушку в вызывающем платье, на высоких каблуках и с лакированным чемоданчиком, набитым орудиями пыток. Передо мной же стоит женщина приятной, но довольно простой внешности, в пуховике и джинсах, с туристическим рюкзаком за спиной. Она не похожа на человека, который должен заставить меня пресмыкаться перед ней, называя себя оскорбительными словами. Но совсем скоро я буду покорно вылизывать ее ступни.  

Лана бросает взгляд на огромную кровать и мимоходом замечает, что мне будет больно на нее падать. Аккуратно выкладывает на покрывало свечки с зажигалкой, веревки, пленку для продуктов и другие вещи, которые можно купить в любом супермаркете. Я ухожу в ванную ждать, пока Лана переоденется. Предварительно оставляю около зеркала пятнадцать тысяч рублей. Это час ее времени.

Умываюсь холодной водой, открываю глаза и смотрю в зеркало. Взъерошенные волосы, худое и небритое лицо, зеленые глаза. На мне военный бушлат с красными погонами и тельняшка, на которой красными же буквами написано «Хармс». Мне двадцать восемь лет — и я предпочитаю надменно думать, что я моложе и симпатичнее большинства клиентов Ланы. Накануне я отправил Лане на почту контракт. В нем содержится гигантский список услуг, оказываемых госпожой, — клиент помечает нужные. Похоже на меню в пиццерии, где вы можете по своему вкусу добавлять топинги. Мой выбор: бандаж, мумификация, пощечины (умеренной силы), телесные наказания (без следов), фейсситтинг, психологические манипуляции, поклонение ногам и другим частям тела, удушение.

Я закрепощен. Мне всегда было тяжело рассказывать женщинам о своих сексуальных фантазиях. Впрочем, я не думаю, что это редкость в России. Когда-то я слышал фразу: «Тот, кто скучно трахается, не сможет совершить революции». Я не хочу скучно трахаться, и я хочу революцию поскорее. Моя сессия с Ланой — это попытка раздвинуть границы собственной свободы, предоставив право распоряжаться моей волей другому человеку и совершая поступки, на которые мне никогда раньше не хватало смелости.

Раздается стук в дверь. Игра начинается.

* * *

«Выходи», — звучит команда. Моя жена Лана уложила спать наших троих детей и теперь сидит на диване в гостиной. На ней шелковая ночная рубашка, длинные накачанные ноги упакованы в черные чулки. Она явно злится. Я аккуратно присаживаюсь на край кровати и пялюсь на ее большую грудь.

«Я все знаю о твоей шлюхе», — наконец говорит она. «О моей шлюхе?» — невинно говорю я, безуспешно пытаясь избежать фальши. «Да, о твоей шлюхе с работы. Катя ее зовут, — отвечает она. — Я прочитала твои сообщения в телефоне и электронные письма. Как ты посмел мне изменить, мразь поганая?» Мы наигранно ссоримся. Я объясняю, что невежливо читать чужую переписку, что я очень устал и давно не чувствую ее внимания. Она напоминает про детей, про впустую потраченную жизнь, про ушедшую молодость.

Все это время мы вальсируем вокруг кофейного столика. Лана делает шаг вперед, я делаю два шага назад. В какой-то момент она все-таки настигает меня и хватает за ухо. Ауч. Она бьет меня по лицу. Ауч. Я замираю и опускаю взгляд в пол. «На меня смотри, пес неблагодарный», — говорит Лана и кулаком поднимает мой подбородок. Я обращаю внимание на маленькие морщинки в уголках ее глаз.

«Сейчас я накажу тебя своим способом, — внезапно говорит Лана. — Я замотаю тебя в пищевую пленку». Я с трудом сдерживаю смех. «И давно у тебя такие интересы? — спрашиваю я. — Быть может, расскажи ты мне о своих фантазиях чуть раньше, я бы не стал изменять. Именно это я и называю кризисом откровенности». Я получаю еще одну пощечину и замолкаю.

Я лежу обнаженный и обездвиженный, на глазах — повязка. От ступней до головы мое тело покрыто прозрачным полиэтиленом. Он неприятно прилипает к коже, я потею и страшно хочу чесаться. На языке все еще чувствуется вкус ног Ланы, которые я старательно вылизывал несколько минут назад. Из темноты доносится голос госпожи: «Итак, решай. Либо я нассу тебе в рот, либо трахну страпоном». Я начинаю извиваться и судорожно пытаюсь припомнить наш контракт. Мог ли я случайно включить в него пункты о золотом душе и анальном сексе? Может быть, Лана перепутала или решила самовольно изменить сценарий? Возможно, она нашла мое имя в интернете и поняла, что я журналист?

«Пожалуйста, не надо. Я не хочу», — впервые за сессию я, кажется, действительно искренен. «Конечно, не хочешь», — усмехается Лана, нависая над моим лицом. «Прости меня. Я не должен был тебе изменять. Я виноват. Я вонючая свинья. Этого больше никогда не повторится», — говорю я, предпринимая отчаянную попытку отползти на край кровати. «Ну ладно», — протягивает Лана. 

Звонит комнатный телефон. Нас предупреждают, что время подходит к концу. Хрупкая иллюзия нашей фантазии окончательно рушится. Лана намазывает ладони маслом и начинает немного виновато мне дрочить. «Мне кажется, у меня уже не встанет. Мне некомфортно в пищевой пленке», — вру я. На самом деле я не могу расслабиться, потому что разочарован в себе. Совсем глубоко, в кромешной темноте самых интимных желаний, росло подозрение, что я не был против страпона или золотого душа, но не смог себе в этом признаться.

Игра заканчивается.

* * *

На улице ярко светит солнце, и Лана протягивает мне сигарету.

«Так что у вас случилось с женой?» — задает она логичный вопрос. «Мы не были женаты, но прожили вместе пять лет. Она доминировала в наших отношениях, но всегда хотела, чтобы я начал брать на себя больше ответственности. Я так и не научился», — я выдаю правдоподобную, но не слишком откровенную версию. Я надеялся, что встреча с Ланой позволит мне лучше разобраться в своих прошлых отношениях, если я проиграю с ней концентрированную версию наших старых скандалов, пока совсем не перестану что-то про них чувствовать. Пока ясности не прибавилось.

Зато у меня, кажется, появилась новая суперспособность. Теперь я повсюду вижу садомазохистские отношения. Культура доминирования, подчинения и наказания поджидает на каждом шагу, общество буквально пронизано ею: начальники и сотрудники в корпорациях, учителя и ученики в школах, генералы и солдаты в армии.

Я шел домой. У подъезда на тротуаре были припаркованы два полицейских автомобиля, рядом с которыми несколько человек в форме курили и грубовато посмеивались. Молодой полицейский подошел к старшему по званию и что-то тихо сказал ему. Толстое лицо начальника исказилось: «Пошел отсюда, придурок». В моем контракте с Ланой это называлось «вербальные оскорбления».

Я стоял на балконе своей квартиры и смотрел во двор. Два мальчика бегали друг за другом между качелями и паутинками. «Ки-и-ия! — вдруг закричал один из них и встал в боевую стойку. — Я карате-полицейский! Сражайся!» «Ки-а-а-ай!» — неразборчиво завопил второй и приготовился к схватке. Они начали приставным шагом подступать к песочнице и нанесли друг другу пару неловких ударов. Ролевые игры. Подземелье доминатрикс как взрослый вариант детской площадки.

* * *

Публичное унижение — популярная услуга, которую оказывают профессиональные госпожи. Обычно она происходит на людях. Дальше события могут развиваться по-разному. В ресторане госпожа в присутствии официанта может плюнуть в еду своего раба, а потом заставить его ползать под столом и целовать сапоги. Я также читал, как молодой человек вышел из туалета крупного торгового центра и предстал перед сбежавшейся на шум толпой с гигантским баклажаном, обмазанным вазелином, сам весь в моче. За ним с высокомерным видом следовала доминатрикс.

Лана поделилась таким случаем. Она пришла в туристическую фирму, где работал ее клиент. Полчаса он подбирал ей подходящий тур, в то время как она вызывающе себя вела и громко его оскорбляла. «Унизила я его конкретно при его же сотрудницах, а он сидел и подрачивал под столом», — хвастается Лана. В качестве платы госпожа получила неделю отдыха в парижском четырехзвездочном отеле.

Я хочу пережить что-то подобное, но никак не могу определиться с подходящим сценарием. Но потом меня осеняет. Я журналист, а статья в «Афише» — это и есть мое публичное унижение. Страницы издания будут моим способом вылизать ноги госпоже перед аудиторией в несколько десятков тысяч человек. Меня явно соблазняет подобная перспектива. Мысль, что я наконец-то нашел свой фетиш, греет душу. Я пишу Лане и предлагаю еще раз встретиться. Вечером я получаю от нее письмо:

«Пищевую пленку не беру, раз тебе не понравились ощущения в ней. Возьму веревки, белье для переодевания, парик, косметику, плетки и свечу. Может, еще прищепки для сосков и острое колесо?»

На фотографии я вижу медицинский инструмент с острыми иголками на металлическом диске, страшно похожий на пиццерезку. Его придумал нейролог Роберт Вартенберг в начале XX века, который, в частности, утверждал, что, поскольку женщин приходилось защищать на протяжении всей человеческой истории, они развивались медленнее мужчин и являются второсортными людьми. Позднее вместе с остальными еврейскими учеными он сбежал в Америку, спасаясь от нацистов. Сегодня по всему миру его изобретением мучают мужчин облаченные в черный латекс доминатрикс. Я на секунду представляю разъяренную госпожу Лану в начищенных высоких кожаных сапогах с «острым колесом» в руках.

«Берите», — пишу я.

Утром следующего дня я опять стою в ванной в «Брестоле». И мне страшно.

Я собираюсь рассказать Лане, что пишу статью в журнал. После этого я хочу предложить ей ролевую игру. Она доминатрикс, я журналист, который должен быть наказан за свою ложь. Она переоденет меня в женскую одежду и сфотографирует в постыдных позах. Потом эти фотографии напечатает «Афиша».

Мне всегда было интересно посмотреть на себя в женской одежде. Я рассчитываю, что начну проще относиться к таким желаниям, когда о них узнают все окружающие. Есть еще одно соображение. Люди привыкли выстраивать различные сексуальные практики в строгую иерархию: классические гетеросексуальные отношения наверху, все остальное — начиная от мастурбации и заканчивая садомазохизмом — ниже. Но границы ощущений общества расширяются вместе с границами ощущений отдельных людей. Я внесу минимальный вклад в этот процесс. 

Лана сидит в кресле, пьет капучино и внимательно слушает мою историю. Вопреки ожиданиям она не впадает в бешенство. «И что, все узнают, как ты ползал передо мной на коленях?» — взволнованно спрашивает она. «Да». — «И там будет твое имя?» — «Да». — «И родители и друзья тоже узнают?» — «Да, я опубликую ссылку на статью в социальных сетях». — «И тебе совсем не стыдно?» — «Я думаю, это и есть мой фетиш». — «Вау!»

Я надеваю чулки, полупрозрачную комбинацию и женские трусы. Лана красит мне губы красной помадой, подводит веки и напяливает на мою голову нелепый рыжий парик. Она связывает мне руки за спиной, кладет на кровать и достает камеру: «Улыбнись. Пусть все узнают, какая ты сучка». Щелк.

* * *

За несколько часов до сдачи статьи в журнал я получил письмо от Ланы. Она пыталась отговорить меня от публикации. «Я с таким желанием за четырнадцать лет своей практики еще не сталкивалась. Ведь все твои родные и знакомые узнают об этом! Уж лучше постой на коленях и поцелуй сапоги в кафе или на улице. Подумай, не торопись», — написала мне госпожа. Я не стал думать.

Между выходом бумажной версии «Афиши» и появлением репортажа на сайте прошел месяц. Я много смотрел на свои снимки. Наполняло ли меня чувство стыда? Нет. Фотографии и описанные события не кажутся мне унизительными, хотя некоторые мои друзья и родственники посчитали иначе.

Но мне каждый день было страшно. Я наивно ждал, что за две встречи с Ланой я смогу нащупать настоящего себя. Но я лишь осветил то загадочное место, где формируются мои самые тайные желания, в которых мне сложно признаться даже себе и о которых еще сложнее говорить с окружающими. Забытые детские переживания, эмоциональные драмы моих отношений и сексуальные фетиши начали обретать очертания и отбрасывать длинные тени. Но одновременно стало ясно, что границ у этого пространства не существует.