Ливанец о московской свободе и любви к снегу

Хусcейн Ашайше

Откуда приехал: город Айтарун, Ливан

Чем занимается: шеф-повар в ресторане «Синдбад» на Никитском бульваре

В «Синдбаде» я работаю уже шесть лет — с того самого момента, как приехал в Москву. Тогда я поступил на подготовительный факультет РУДН: днем ходил на занятия, а потом сразу отправлялся работать в ресторан. Пришлось многому научиться: «Синдбад» — это в первую очередь заведение для русских людей, они здесь главные клиенты. Русские не любят много чеснока и лимона в еде, а в Ливане это просто обожают. Но если к нам придет араб и захочет настоящее ливанское блюдо, я, конечно, смогу быстро все переделать под его вкус.

Моя дядя — хозяин «Синдбада», и это он привез меня сюда. Однажды он просто сказал мне: «Поедешь в Москву?» Начал собирать документы, через какое-то время позвонил мне и говорит: «Все, Хуссейн, приезжай». Я приехал, мы провели вместе неделю, а дальше я уже осваивался сам. Помню, в самый первый день, как он уехал, я отправился в «Синдбад». Паспорта тогда с собой не было: сдал документы в университет, а они выдали взамен какую-то бумагу. Меня, конечно же, остановила милиция в переходе и попросила показать документы. Паспорта нет, что делать, как разбираться с ними? Английский они не знают, русский не знаю я. Мы догадались, что на бумаге есть номер телефона, они позвонили на этот номер, и все закончилось нормально. Когда это случилось со мной, я понял, что здесь нет ничего сложного: если я смог разобраться с милицией без паспорта, смогу разобраться со всем.

Мой дядя тоже учился здесь, он закончил Первый мед. Он рассказывает, что когда «Синдбад» открылся в 1995 году, очереди в него были огромные — тогда в Москве ничего подобного не было. В газете «Известия» какой-то корреспондент написал, что побывал в ливанском кафе, отстоял два часа в очереди, поел очень здорово, но жарко было, как в пустыне. А что делать: помещение маленькое, первое время даже столов не было. Потом появились столы, ремонт, в центре зала даже устроили маленький фонтанчик. Сначала открылись без пива и вина — лицензию не удавалось получить долго, зато и никаких конфликтов в заведении не было, ни одного случая, может быть, в том числе и из-за этого. Дядя рассказывал, что напротив «Синдбада» когда-то был спортивный магазин — и один из его сотрудников приходил к нам в течение пяти лет. Каждый день он заказывал куриный шашлык, дядя спорил с ним, предлагал что-то новое, но он стоял на своем и заказывал только его.

Мы первые привезли кальян в Москву — это был 1997 год, даже не знали тогда, как его продавать: дядя ходил в отделение милиции и показывал кальян и чистый табак, спрашивал, что нужно, чтобы его предлагать посетителям. Милиционер тогда удивился и спросил, неужели кальян бывает без наркотиков. А еще у нас когда-то совсем давно здесь был танец живота: танцевала одна русская женщина, которая училась этому в Египте, и каждые пятницу и субботу она танцевала между столами. Всем было очень интересно, но для нас оказалось не то чтобы выгодно: посетители занимали столы заранее, в шесть часов, а танцы начинались в девять вечера, и многие все это время сидели с одной чашкой кофе.

Сам я учился в РУДН на инженера-механика. А до этого на механика я отучился в Ливане, параллельно работал в автосервисе. По механической работе очень скучаю — но свободного времени на нее совсем нет. «Синдбад» открывается в 12 дня и закрывается в 12 ночи, в неделю у меня дай бог если есть один выходной. Есть дни, которые проходят так: работа-дом и дом-работа. А иногда до работы еще нужно успеть съездить на рынок.

В «Синдбаде» я чувствую себя как в Ливане, все клиенты — моя семья и друзья. Когда посетители видят меня на улице, они со мной обязательно здороваются. Как-то была такая ситуация: двое клиентов, которые живут на Никитском бульваре, засиделись у нас допоздна, а потом переместились в «Жан-Жак». Я закончил рабочую смену, а по дороге снова их увидел. На улице было полно народу, но они все равно громко поздоровались со мной и сказали: «Здравствуйте, лучший шеф-повар Москвы». Было очень приятно. Самые любимые клиенты были даже на моей свадьбе: мы отмечали свадьбу здесь, так что были не только старые посетители, но и новые, все веселились вместе с нами. Это был мой самый счастливый день в Москве.

Русский язык я серьезно учу всего полтора года. В «Синдбаде» барменом работал араб из Сирии, и после занятий я пытался с ним разговаривать по-русски, а он мне объяснял, правильно я говорю или неправильно. Я спрашивал у него какие-то слова, записывал их арабскими буквами, учил их дома. Русский я еще не знаю до конца, но для того, чтобы поговорить на рынке, уже хватает — хотя на рынке много и неместных продавцов.

Московские рынки не хуже наших. Честно говоря, я больше люблю торговые центры: там чисто, приятно, но товаров не так много — что поделаешь, кризис. С другой стороны, из-за кризиса сейчас на рынке каждый поднимает цены как хочет. Как только запретили импорт, сразу все изменилось: за два дня до приказа я покупал арбузы на рынке по 25 рублей за килограмм, а сразу после этого у того же самого человека арбузы стоили уже 40. Я подошел к нему и спросил, откуда его арбузы. Он сказал, что это русские арбузы из Московской области. Как же так, говорю, покупал несколько дней назад, мне так они понравились — но стоили в два раза дешевле. Он меня спросил, неужели я не в курсе, что импорт запретили. Хорошо, импорт, но арбузы же из Московской области! Так что государство на рынках цены не контролирует, а в торговых центрах все хотя бы немного более честно. На рынках обманывают, но я уже их секреты знаю, научился с ними играть. Больше всего мне нравится рынок на «Киевской»: там всегда свежий товар, и в наше заведение продукты мы покупаем именно там. По своим делам я хожу на рынок на проспекте Вернадского — там цена пониже, в том районе я живу и поэтому хожу туда.

Первое время в Москве удивляло слово «хорошо». Вы меня извините, но по-ливански, если мы его разделим, то получится «харо», что с арабского переводится как «говно», и «шо», которое переводится как «что». И это было одним из первых слов, которые я учил! Когда я уже привык говорить по-русски, однажды случайно сказал папе «хорошо», а он начал ругаться — а я ему: «Пап, извини, по-русски это значит совсем другое».

В Москве я не терялся — ездил только с работы в общежитие и обратно. А в выходные дни у меня была как бы экскурсия в метро. Я катался по разным веткам и выходил на каждой станции, старался их запомнить. Один раз сходил с шеф-поваром в парк Победы, на Красную площадь, в Зоопарке уже был раз пять. Там я чувствую себя спокойно, как будто бы на природе — много приятных людей, детей. Природы в Москве очень не хватает, и в свободное время я гуляю с женой неподалеку от дома, где есть озеро. У нас дома все иначе, немного проще, а в Москве, например, нельзя сделать шашлык на мангале на балконе. Один раз я хотел его сделать, но друзья остановили — сказали, здесь нельзя, соседи увидят и позвонят пожарным.

С соседями по дому я не дружу: приезжаю поздно ночью, отдыхаю, успеваю только поздороваться с соседями, если встречаю их в лифте или подъезде. Чтобы я ходил в гости к ним, а они ко мне — таких отношений нет. В Ливане все по-другому: как только я переезжаю в новое здание, все приходят со мной знакомиться, я готовлю блюдо — беру тарелку для соседа, и он поступает точно так же. Если слышу у соседа шум, иду к нему проверить, все ли в порядке, утром у нас женщины на соседних балконах пьют вместе кофе, а здесь такого нет: русские более закрыты.

Один раз со мной случилась неприятная история, которой я мог бы избежать заранее, но об этом не знал. В начале августа у скинхедов какой-то праздник, и я встретил их в метро на станции «Библиотека имени Ленина», но успел убежать. Больше такого не повторялось: в этом году второго августа я целый день ездил на метро, но все прошло спокойно. Так что ничего серьезного, в Москве сейчас безопаснее, чем в Ливане: у нас уже столько времени нет президента, с одной стороны Израиль, с другой — Сирия, это тоже не способствует безопасности. И город очень грязный, просто столица мусора.

Моя жена русская, она работала в «Синдбаде» официанткой, мы познакомились в этом месте, здесь были и свидания. В феврале мы поженились — справили свадьбу в Ливане, потом еще одну здесь с друзьями, потом третью у ее родителей. Когда надо было делать предложение, я спросил ее, как это принято делать здесь, а она сказала: «Почитай в интернете». Там написано, что надо вставать на колени, а я отшутился: если сразу же вставать на колени, то что будет потом? Я украсил комнату цветами и воздушными шарами, привел ее, закрыл ей глаза, а в комнате было кольцо. Она согласилась.

Однажды я был на русской свадьбе — замуж выходила подруга моей невесты. Пока я сидел на кухне, они готовились к свадьбе, а потом вдруг пришли, надели на меня ленту и сказали, что я буду свидетель. А я никогда даже в интернете не видел русской свадьбы, что было делать, что надо было говорить — непонятно. Мы пришли в загс, и все ко мне обращались: свидетель то, свидетель это. Потом мы отмечали уже в кафе, и снова что-то нужно было делать, так что я даже снял свою ленту и сказал, что все, свидетеля больше нет.

Моя жена — русская, а я верующий мусульманин. Но я об этой ситуации не думаю, все люди одинаковы — что евреи, что мусульмане, что христиане. Я не могу никого изменить, и никто не может меня изменить. Хотя есть мусульмане, которые относятся к этому иначе.

В Ливане к животным относятся иначе, около каждого дома — бездомные коты, которые боятся человека. Здесь животные живут получше, и это тоже показатель качества жизни. С другой стороны, мне грустно, когда я вижу, что рядом сидят два бомжа и люди помогают тому из них, который с собакой. Но уже и не понятно, кому помогать. Со мной как-то был вот такой случай: я шел домой, сделал бутерброд с собой, а бедный попросил у меня копейку. Копейки не было, я предложил ему свой сэндвич, сказал — кушайте. Он сказал, что не хочет еду, хочет пива купить. Вот таким не надо помогать. Или в метро я часто видел человека, который каждый день рассказывал, что у него только что в магазине украли кошелек. Тогда ему кто-то сказал — видимо, тот, кто видел его столько же раз, сколько и я: «Ну хватит уже ходить в этот магазин, сходи в другой».

В Москве пьют намного больше, чем в Ливане, хотя у нас, конечно, есть места, где могут пить даже мусульмане. Но все равно в Ливане пьют только по праздникам. В Москве пиво в магазине дешевле, чем минеральная вода, — я не сужу, но мне обидно. Возможно, должен быть закон, по которому пиво бы стоило дороже, чем сникерс. Или вот еще закон о курении в помещениях: с одной стороны, это правильно, но с другой — нет. На двери я мог бы написать, что это курящее заведение, нравится — заходите, не нравится — не заходите. Я не буду стоять у двери с пистолетом и заставлять всех заходить. У нас в меню есть кофе по-арабски с кардамоном. Посетители приходят ко мне и говорят, что кофе вкусный, но без сигарет не то. Они садятся около двери — и то пьют кофе, то выходят покурить.

Недавно рядом с нами был конфликт. Хозяин соседнего заведения хотел сделать на общей площадке, которую летом использует театр, свое кафе — и просто взял и поставил столы, когда театр был на каникулах. А театр уже тридцать лет в летнее время играет там спектакли. Жители были недовольны, руководитель театра тоже — и возникла сложная ситуация. К тому же у здания, которое мы арендуем, поменялись владельцы, кто-то на кого-то подал в суд, и пока принималось судебное решение, десять дней нельзя было входить в это помещение. Потом все договорились между собой, но наши потери нам, конечно, никто не оплатил.  

Или вот парковка у наших дверей. Почему машины у моих дверей должны платить сто рублей за парковку в час? Они могли бы дать эти деньги мне на чай. Да и мест рядом с нами никогда нет. Чтобы доехать до нас со стороны Тверской, нужно сначала добраться до «Кропоткинской», а потом сюда вернуться — и все по пробкам. В семь часов движение останавливается, а дальше может быть хуже: проезжая часть стала еще меньше. Многие наши посетители оставляют машину на Садовом кольце и приходят сюда. Смешно, но это правильно: там дешевле парковка — и если можно платить 50 рублей, зачем платить 100?

Из глупостей: как только машину заденут на дороге, все движение останавливается. Все ждут гаишника. Разберитесь между собой, зачем все это? У нас в Ливане половину машины разбивают в мусор и едут дальше, даже не звонят полиции. Или звонят, когда убрали машину с проезжей части, чтобы не было пробки. Вот недавно рядом с нами был ремонт дороги, работала только одна полоса. Случилась авария, и все движение встало. Я даже подождал, чтобы посмотреть, что же там такого случилось, ради чего стоило все это затевать — а ничего особенного. Я механик, и мне все понятно: когда машины разъехались, водитель стер грязь с мнимой царапины, и ничего не было видно.

Самое замечательное в Москве — это свобода. Я могу курить на улице, могу присесть в кафе и выпить, и никто мне ничего не скажет, это никого не касается. Я делаю все, что хочу, пока это никому не мешает. У нас если что-то кому-то не нравится, все сразу начинают об этом говорить. И город действительно чистый: дворники делают свою работу, а у нас все делают вид, что их это не касается. И снег, я очень люблю снег. Фотографирую сестре и отправляю. А зимой почти не мерзну — из дома до автобуса, из автобуса до метро и на работу.

Я столько времени здесь, и все мне говорят, что дальше будет хорошо. Но я не вижу, что дальше будет только хорошее: когда я приехал, доллар стоил 27, а сейчас уже 70 с чем? Что будет хорошего? Когда мы с женой были несколько лет назад в Ливане, мы зашли в ресторан и заплатили всего 700 рублей на наши деньги — а в Москве на такую сумму мы тогда не смогли бы заказать и одно блюдо. В последний раз в Ливане вышло примерно 1200–1300 рублей, так что в Москве теперь дешевле, чем в Ливане. И все равно я счастлив здесь. Нужно принимать Москву, и я ее принимаю: по всему миру есть плюсы — и минусы, а здесь их нет. Только, пожалуй, кризис.