Москва глазами иностранцев
Индийский учитель танцев о покупке одеяла и детях-христианах
Раз в две недели «Город» разговаривает с московскими экспатами, которые по-своему смотрят на достоинства и проблемы города.
Ашвани Нигам
Откуда приехал: Дели
Кем работает: учитель танцев
«Я приехал из Дели — наша семья раньше там владела целым домом. С детства учился классическим индийским танцам, стилю катхак. Когда я приехал в Москву, мне уже было тридцать. Вышло это так. Я пришел в Индийский совет по культурным связям (они тогда посылали учителей в разные страны), прошел интервью, и меня взяли. Сказали, что есть две свободные вакансии — в Джакарте и в Москве. Тогда в Индонезии шла гражданская война: я же не с ума сошел, чтобы туда ехать. К тому же Индонезия — мусульманская страна, меня как индуса там первым делом и прирезали бы.
Про Россию, куда я приехал в 1996 году, я тоже ничего особо хорошего не слышал — только то, что здесь одна сплошная мафия и прочее. Все мои родственники говорили, что тут жутко холодно и везде людей стреляют. Сейчас в основном все это происходит из-за политики, а тогда убивали обычных людей, просто выходящих из машины или идущих по улице.
Когда я впервые приехал в свою московскую квартиру, то выпил воды из-под крана: думал все-таки, что приехал в очень развитую страну. Чай заварил горячей водой оттуда же, к тому же плита еще плохо работала. В то время я еще не умел пользоваться электрической плитой: в Индии дома была газовая. Дальше я проголодался. Надо было идти куда-то в магазин, но я боялся — там же везде мафия.
Вообще, были ужасные проблемы с едой. Здесь хлеб совершенно другой. Я сначала попробовал серый хлеб, который кто-то принес, — как же было невкусно! Еще он весь продавался батонами, а у меня и ножа-то не было, чтобы его резать. К тому же я брахман и соблюдаю законы пищевой чистоты. Когда я приехал, очень строго всему следовал: из одного стакана ни с кем не пил, еду тоже ни с кем не делил. Но постепенно начал менять свои привычки. Сейчас вот могу и говядины съесть иногда. Тут же в ресторанах как: ешь мясо, а что это за мясо положили, непонятно.
Со мной вначале был еще учитель хинди и преподаватель йоги, который приехал за четыре месяца до меня. По-русски они тоже соображали плохо, покупали что попало. Я сам в магазин сначала даже не ходил, два месяца учил, как будет то или это. Сделал себе домашний словарь, где все записал на хинди: как произносить «мыло», «овощи», «хлеб», «десять», «сто», «тысяча» и так далее. Первые пять лет не было необходимости учить русский: на уроки в Культурный центр всегда приходил переводчик с хинди.
Наша квартира тогда была на ВДНХ, на улице Академика Королева, прямо рядом с телецентром. Мне очень нравилось там гулять. Но в самой квартире все было не слава богу: кровати грязные, шкаф сломан, лампочки выбиты, техники никакой. Я своему соседу, тому, что йогу преподавал, говорю: «Давай телевизор купим, хоть программы будем какие-нибудь смотреть». Мы и купили — думали, что найдем каналы на английском. Мы же все-таки приехали в развитую страну, где техника лучше, информации разной больше, чем в Индии. Щелкаем кнопки — все по-русски. Даже английские каналы – по-русски, «Би-би-си» — и то по-русски!
В октябре начало холодать. Надо было покупать одеяло — до сих пор забываю, как оно по-русски называется. А тогда я вообще такой вещи не знал, и друзья мои не знали. Знали только: то, на чем лежишь, называется постелью. Мы пришли с йога-гуру в магазин, говорим: «Пожалуйста, нам нужна постель. Верхняя постель». Не понимают. Показали нам подушки, наволочки. «Постель, — говорим, — постель!» Короче, мы подумали, что одеяло нас делает горячими, значит, оно — «горячая постель». Пришли в другой магазин, там молодая девушка, говорим ей: «Девушка, можно нам горячую постель?» — «Я сейчас тебе дам горячую постель! Я шлюха, что ли?!» Так нас и гоняли везде.
Мы тогда выступали на разных мероприятиях от Культурного центра. Один раз нас привели в какой-то клуб, оказалось, что для геев. Там был я с классическими танцами, а потом, какая-то группа показывала позы из «Камасутры». Встают на сцене в какую-то позу — и люди им хлопают. В России «Камасутру» воспринимают довольно поверхностно. Вообще-то, это философский трактат, а эротика там — только одна из частей, но здесь концентрируются только на ней. Еще между номерами в гримерке ко мне подошла стриптизерша, полностью голая, показывает две пары каких-то полосок — желтые и красные — и спрашивает: «Какие мне на следующий номер надеть?» Я был в шоке. Посоветовал красные.
В 1999-м я оставил преподавательскую работу в Культурном центре Индии и открыл с одним своим русским учеником частный центр. Он был на «Текстильщиках». Мы сняли подвал в Доме культуры завода «Москвич» — я туда вложил все свои деньги. Мы жили в квартире, которую он снимал в Печатниках — район, конечно, был так себе. Но как только началась прибыль, году в 2003-м, он просто послал меня. А весь бизнес был оформлен на него.
В это время мне очень помогла Света, моя будущая жена. Она тоже была моей ученицей. Вообще, когда я приехал, мне было 30, я думал, что никогда не женюсь, так как был неприятный опыт отношений в Индии. Мои родители больше всего боялись, что я гей. Мы со Светой были знакомы несколько лет, дружили, она меня на 12 лет младше, а потом так получилось, что мы с ней однажды разговаривали, и я ей говорю: «Почему ты такая красивая, а до сих пор не замужем?» А она мне отвечает: «Ну тогда женись на мне!» Я просто не верил, что она будет моей женой. Мне до этого семь русских женщин предлагали жениться, но я отказывался. Я тогда не был таким толстым, как сейчас, — был красивый, статный танцор.
Светины родители меня до сих пор не принимают. Прежде всего потому, что я черный, у меня другая культура. Светин отец — полковник, он не расист, но националист. Так что нам приходится друг друга терпеть. Ее мама умерла, а мачеха работала секретарем в Министерстве обороны. Когда Света ей показала некоторые мои фотографии с танцев, она сказала, что ей не нравятся мои грязные ноги. В России я до сих пор чувствую себя чужим. С каким бы русским я ни говорил, я для него не буду своим — во всем, что касается привычек, еды, всего остального.
Я сам индус, но все мои трое детей — Ишика, Нил и Никетан — крещеные, они христиане, Света водит их в церковь. Родители в Индии, конечно, недовольны, думают, что я такой подкаблучник. Дети, правда, на хинди почти не понимают, я их на хинди только ругаю. Старшая дочка, ей девять, в школу не ходит — на домашнем обучении, а младшим — два и пять, они пока тоже дома.
Одно время мы жили у Светиной сестры и ее мужа. Из всех мест, где я жил, район Царицыно был самым ужасным. Далеко от метро, грязно, транспорт ходит очень плохо. Я не очень сошелся с мужем сестры моей жены, он как-то назвал меня «черножопым». Сейчас мы живем в своей квартире недалеко от метро «Бульвар Дмитрия Донского». С точки зрения инфраструктуры это самое хорошее место.
Обычно дома мы готовим индийскую и русскую еду. Сегодня, например, на завтрак были паратхи, а на обед — борщ. Я привожу все из Индии или хожу в индийский магазин на «Сухаревской». Они недавно открыли филиал здесь недалеко, в Бутово, я заглядываю к ним довольно часто. А так, ходим в те места, которые любят дети, — в торговые центры, такие, как «Мега». Еще рядом с домом открыли спортзал «Фитнес-холл» — я записался туда позавчера.
Интерес к классическому танцу в Москве сильно упал. Раньше, когда я преподавал в Культурном центре, приходило много людей просто из-за любви к Индии, потому что им было интересно. Сейчас я преподаю в двух центрах — но там люди более прагматичные. В основном приходят девушки на занятия по болливудским танцам, потом хотят танцевать в клубах, зарабатывать на этом».