Дерк и Том Сауэры — о том, как все изменилось с 90-х

Дерк Сауэр: Я приехал в Москву в 1989 году, делать здесь первый глянцевый журнал, Moscow Magazine. Моим первым автором был Артемий Троицкий, потом пришли какие-то люди из тусовки. Но тогда в России не было никаких рекламных денег, и через два года выпуск журнала прекратился. Мне же тут очень понравилось, и я решил остаться. В те годы сюда съезжались люди со всего мира, и так появился рынок для первой ежедневной англоязычной газеты, The Moscow Times, которую я и начал выпускать с друзьями. Реклама «эскорта», девушек, в The Moscow Times меня никогда не смущала — я же из Голландии. В 1994 году мы с женой запустили Cosmopolitan. Это была бомба, настоящий джекпот. Девушки готовы были умереть за него: им хотелось говорить о моде, своей карьере, красоте, сексуальности, ведь все эти вещи никак раньше не обсуждались. Playboy принес то же самое мужчинам. Можно честно сказать, что мы создали глянец в России. Но я никогда себя не чувствовал миссионером, который знакомит страну с западной культурой. Мне просто было интересно наблюдать за ходом истории с первых рядов, видеть, как людям интересны эти журналы. 

Том Сауэр: Я помню, как мы летели с семьей на Кипр и в аэропорту какая-то женщина из Новосибирска подбежала к маме — тогда главному редактору Cosmopolitan — и спросила, можно ли с ней сфотографироваться. Было очень круто видеть, как она благодарит маму, говорит, что следует всем ее советам.

Дерк: Для меня 90-е были полны приключений, и они затмевали все проблемы. У людей была наивная, но очень оптимистичная идея, что теперь-то все будет хорошо. Никто особенно не работал, зато все много говорили о будущем. Царила настоящая свобода слова. Сложно представить, что сегодняшняя Россия — это та же страна. Люди стали лучше жить, но они стали более циничными, сосредоточились на деньгах и перестали обращать внимание на перемены в обществе. 

Том: Я помню 90-е как радостное время, но, наверное, детство для всех такое. Родители меня привезли в Россию, когда мне было девять месяцев. Первые годы мы жили в маленькой квартире на Можайском шоссе, в доме для журналистов из социалистических республик. Я ходил в районный детский сад и хорошо помню фразу из тамошних учебников: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить». Маленьким я иногда пользовался своим особым положением иностранца: говорил, например, воспитательнице, что у нас в Голландии нет тихого часа, поэтому я спать не буду. Потом в школе мне мое происхождение тоже помогало — все учителя меня любили, постоянно отправляли на какие-то соревнования: дескать, видите, у нас даже голландцы Пушкина наизусть читают.

Через несколько лет мы переехали в Жуковку, начали снимать маленькую деревянную дачу в лесу. Тогда рядом еще не было никакой «Барвихи-виллидж» и у меня было простое дворовое детство с деревенскими ребятами: зимой хоккей, летом футбол, казаки-разбойники. И только когда я уже стал постарше, начал ездить на такси в Москву, в парк Горького, на Поклонную гору. 

Моя школа со временем стала частной. Но у нас дома были строгие пуританские порядки: если друзья дарили какие-то дорогие подарки, родители по крайней мере половину из них отдавали в детский дом, а часть младшие братья передаривали своим друзьям. В России каникулы три месяца, а в Голландии месяц, поэтому еще на месяц меня отправляли учиться в голландскую школу. 

Потом я поступил в школу в Уэльсе, а потом в университет в Шотландии. Получив диплом, вернулся в Россию — мне предложили поработать переводчиком тренера грозненского «Терека» Рууда Гуллита. В Чечню было ехать нестрашно — с исторической и политической точки зрения, наоборот, было интересно оказаться при дворе последнего настоящего диктатора в Европе. Сидишь с Кадыровым, и тут ему звонит Путин — для пацана, который только что получил диплом историка, это довольно круто. Конечно, было и много абсурда. Например, когда Кадыров вручает тебе полиэтиленовый пакет, чуть ли не из «Пятерочки», с полумиллионом евро для раздачи бонусов игрокам. 

Мне было жалко, что нас уволили — скорее всего, из-за разницы менталитетов. Например, как-то Рууд Гуллит вывез футболистов в ресторан в Пятигорске — там не было никаких страшных пьянок, но кто-то выпил пиво или два, а чеченцев это разозлило. Кроме того, для них было важно, чтобы капитан команды был тоже чеченцем. Но Гуллит все время спорил, настаивал на своем. Думаю, он понимал, что ему заплатят денег в случае увольнения, поэтому не очень его боялся.

Из Грозного я вернулся в Москву. Я хотел заниматься предпринимательством, а в Москве с этой точки зрения куда больше возможностей. Я работаю тут в компании, которую основал отец со своим партнером. Мы организуем спортивные мероприятия: «Moscow City Racing», «Nitro Circus» — мото-фристайл-шоу, «Top Gear Live», детский футбольный лагерь с тренерами «Аякса».  

Я понимаю, что никогда бы не оказался на такой работе в Европе, даже несмотря на то что я закончил один из лучших вузов в Великобритании. Все мои европейские друзья сейчас только проходят стажировки, с работой там сейчас очень сложно. В Москве можно очень многого добиться в 25–26, а в той же Англии на это потребуется на 15 лет больше. 

Дерк: Мне кажется, здесь проще заниматься бизнесом, чем в Европе. Считается, что в России ужасная бюрократия. Но в Европе все гораздо хуже. Там все помешаны на порядке. Если вы хотите сделать еще одно окно в своем доме, вам понадобится шесть месяцев только на разрешение. А здесь можно просто его прорубить. Конечно, у этого есть и негативная сторона. Дома строятся без всякой логики или разрешений, паркуются все где хотят.

Но в Европе вообще проблема с настроем, там всегда найдут миллион причин, почему что-то нельзя сделать. Люди в России более гибкие и оптимистичные. Про Сочи весь мир думал, что это будет катастрофа, но люди, которые живут тут, знали, что в конце концов все будет хорошо. Да, краска на стенах была еще мокрой, но так уж тут устроено.

Москва не европейский город, это город мира (глобальный город?), как Лондон, Нью-Йорк, Рио. Здесь куда интереснее, чем в большинстве европейских городов: они все закрытые и консервативные. Конечно, уровень жизни там не сравним с местным, там все хорошо организовано, но там очень скучно.

Том: При этом Москва очень быстро становится городом для людей: развиваются парки, появляются нормальные недорогие рестораны, разнообразная ночная жизнь. Это очень крутой город, город для всех, а не только для богатых. Здесь вообще социальные различия между людьми меньше чувствуются, и это мне очень нравится. 

Но одна из главных проблем Москвы — огромная нехватка мест для занятий спортом. 

Спортом ради отдыха, веселья. Например, здесь вообще нет обычных футбольных полей для детей. Здесь надо либо играть профессионально шесть раз в неделю, либо не играть вообще. Когда я хочу поиграть в футбол с друзьями, мне приходится платить за поле шесть тысяч рублей за час. Даже за некоторые бетонные коробки надо платить. Либо же их очень мало. С точки зрения голландцев это безумие. В Голландии в деревне на три тысячи человек будет три футбольных поля — больше чем, во всем моем районе в Москве. 

Дерк: Раньше мы много ходили на футбол. Какое-то время в российском футболе был подъем, но потом, честно говоря, все опять стало плохо. Этому есть одно очень важное объяснение: Россия не инвестирует в молодежь. Какой-нибудь олигарх владеет клубом и тратит миллионы долларов на покупку игроков из-за рубежа — приезжают же часто те футболисты, которые уже находятся на закате карьеры и хотят просто заработать денег. Клубы не занимаются воспитанием собственных молодых футболистов. 

Том: Когда мне было лет 15–16, я жил в центре и часто бегал в парке — тогда все на меня смотрели с большим удивлением. Сейчас же выйдешь в фейсбук — а там все выкладывают селфи с пробежек. Подбешивает, конечно, но это все равно хорошо. 

Зимой я играю в хоккей и в брумбол (broomball, от англ. broom — «метла». — Прим. ред.). Это экспатская игра, которую придумали в 60-х годах в московских посольствах. Это что-то типа хоккея, только без коньков, потому что многие иностранцы не умеют играть в обычный хоккей, и с вениками вместо клюшек. Мы играем в немецком посольстве на Мосфильмовской, заливаем два теннисных корта. Получается чуть медленнее, чем хоккей, и больше падений, но зато очень весело. Отец тоже играл в брумбол несколько лет.

Дерк: Я очень люблю зиму и холод — мне вообще местный климат нравится больше голландского. Зимой я много хожу на лыжах, катаюсь на коньках. Мне вообще нравится проводить время на свежем воздухе, поэтому мне было бы тяжело жить в центре города. Мы так и остались с семьей жить в Жуковке.

По каким-то местам в Москве я мало хожу. Я вегетарианец, а тут вегетарианцам нелегко. Из тех ресторанов, что есть в городе, мне больше всего нравится Fresh. Но, в принципе, здоровый образ жизни — вегетарианство, йога — становится все более популярен. Правда, вести его все еще нелегко. Особенно тяжело доставать свежие продукты. У нас вот в Голландии все свежее и органическое с ферм.

Том: Я снимаю квартиру в центре города, а тусоваться хожу в «Стрелку», «Солянку», люблю Delicatessen, Ragout. Мне кажется, с этой точки зрения Москва — идеальный город. Здесь есть все что угодно. В Амстердаме же мне после пары выходных становится скучно: там все очень предсказуемо.

Московская молодежь тоже очень разная, здесь много социальных групп: хипстеры, интеллектуалы, какая-нибудь пропутинская молодежь, скины. Но граница между ними проведена очень четко — те, кто вырос в Жуковке, общаются с людьми из Жуковки, интеллигенция с интеллигенцией и так далее. Не хватает микса, как в Европе. 

Дерк: Как мне живется в России сейчас? Конечно, бывали времена и получше. Но я хочу пояснить, что я не согласен со всем, что говорят о России на Западе. Я оказался сейчас в странном положении: в Голландии меня знают как главного защитника России, и меня там много критикуют, называют другом Путина. Здесь же все западное теперь воспринимается как антироссийское, что, конечно, чушь.

Кроме того, ситуация в российских медиа сейчас очень тяжелая. Если лет пять назад еще говорили о приватизации государственных СМИ, то теперь все наоборот. Я не знаю, куда это идет, потому что в России все очень быстро меняется. Год назад я бы не поверил, что будет так. Тем не менее я пока ни разу не задумывался о том, чтобы уехать из России. Только одно может заставить меня уехать: невозможность свободно выражать свои мысли и выполнять свою работу журналиста и издателя.  

Том: Да, антизападная пропаганда сейчас очень сильна, но я не чувствую, что это как-то сказывается на отношении людей ко мне. Но, конечно, очень важно, что я свободно говорю по-русски, хорошо знаю людей, которые живут тут, и понимаю местные порядки. Я считаю себя голландцем, но домом своим — Россию. Мне нравится здесь жить и работать, но если я пойму, что моей семье здесь тяжело оставаться, я даже не знаю, что буду делать.