«Мы гордимся нашим единством»: семья Драгунских о дружбе родственников и поколений

Трифон: Культура дружбы внутри семей очень разная. Часто взрослые относятся к детям как детям: дружбой это в полной мере не назвать. Но вместе с тем существует и другой подход — когда все дружат буквально с детства. Как у вас это происходит?

Артемий: Я могу за себя сказать. Когда я родился — а я родился в 1990 году, — времена были непростые, поэтому у нас была некая яма во взаимоотношениях семей. Мы воссоединялись постепенно и шли к тому, что есть между нами сейчас. Но я всегда существовал с ощущением того, что у нас большая семья, что нас много. В детстве я часто бывал на даче: это разделенный дом, но он весь на одном участке. Так что мы всегда были рядом, даже несмотря на то, что не сидели по утрам за одним столом. Ирина Денисовна, что скажешь?

Ирина: Я скажу, что я впервые увидела Тему, когда он лежал в кузове от коляски, который использовался как колыбелька. Молодые родители хвастались, какой красивый получился ребенок: у Темы были фирменные ресницы, длинные, как у мамы, такие же в детстве были у папы. А насчет дружбы, это странная история: мне кажется, важно, чтобы родители оставались родителями, которые уважают и любят ребенка. А друзей много, и с течением жизни они прирастают.

Артемий: Но зато вы дружили с моей мамойКсения Викторовна Драгунская, мать Артемия и сестра Дениса Викторовича, ушла из жизни 1 июля 2021 года. — до меня еще.

Ирина: Да, конечно. Я, кстати, всегда мечтала, чтобы Ксюша была моей сестрой, а не тетей — она старше всего на восемь лет, и я хотела, чтобы все думали, что это моя сестра. И мы с ней, конечно, дружили.

Артемий: Я совершенно точно могу сказать, что в моем случае этот баланс был между мной и мамой. До того как мама стала моим самым близким другом, у меня был еще один очень близкий друг — моя няня Зоя Петровна. Она была как член семьи, я всегда считал, что она моя бабушка, несмотря на наличие реальной бабушки. И я всегда осознавал ее как своего близкого друга. Потом моим главным другом стала мама: мы с ней очень много времени проводили вместе, она понимала, что мне нужно, еще до того, как я это понял. И даже если ей какие‑то вещи были неинтересны, она вовлекалась в то, что было важно для меня. Не знаю, где проходят рамки, о которых ты говоришь, но у нас с мамой, пожалуй, не было такого разделения, что вот она родитель, я ребенок: у нас всегда были партнерские отношения, которые длились до самой последней минуты. Партнерские отношения складывались даже тогда, когда я заканчивал школу или должен был поступить в институт. Мы просто договаривались: ей было нужно, чтобы я закончил школу, закончил институт, «чтобы не опозорил семью». Понятно, что это ирония, но довольно строгая.

И я очень дорожил именно нашей дружбой с мамой. Мне не страшно было бы оказаться на улице. Самое неприятное было бы потерять друга в лице мамы и огорчить ее, оказаться несоответствующим ее мнению обо мне. Я довольно рано отпочковался: в районе 14 лет я уже занимался барабанами, играл в оркестре, там появлялись какие‑то ангажементы, деньги. Я много ездил, часто жил один, и она, видя все это, начала определенным образом возвеличивать мою персону. И это было ценно. И несмотря на то, что музыка и всякие сценические игрушки меня влекли гораздо больше, чем обучение в школе или институте, я понимал, что огорчить ее нельзя, потому что этого друга потерять невозможно. Потеря этого друга лишит меня внутренней силы: ядерная реакция, которая внутри нее кипит, досталась и мне, и мне казалось, что если она перестанет существовать, то она закончится и внутри меня. И даже сейчас, существуя без мамы, я продолжаю с ней советоваться, вспоминаю все, что она хотела сделать и чего не успела, и планомерно к этому двигаюсь. Так, как если бы она сидела бы сейчас рядом со мной.

Лика: У нас дома никогда не было этих реплик типа: «Дети, выйдите из‑за стола, сейчас пойдут взрослые разговоры». Я вообще помню себя на коленях у всех друзей и гостей. Все были всегда в одной компании, и я бесконечно благодарна своим родителям за то, что они меня так вырастили, потому что я сейчас имею полное право говорить, что я тоже — как и они — дружила с разными выдающимися людьми, например, с Егором Яковлевым, с Эдиком Церковером.

Артемий: А мы с мамой ездили на гастроли — ее пьесы ставились по всей стране и за ее пределами, поэтому мы все время были то в Таллине, то в Тольятти, в Самаре, на какие‑то летние и зимние тусовки, на чтения ездил, фестивали театральные. И я со всеми находился за столом, со всеми тусил, был на ты, так же как и мама, ощущал себя таким же другом в этой компании друзей, абсолютно чувствовал себя на равных.

Трифон: А с другими старшими членами семьи вы когда подружились? Вот, например, с Денисом Викторовичем?

Артемий: С Денисом Викторовичем мы подружились уже, наверное, позже — в последние лет 10. Когда я был маленьким, я знал, что у мамы есть брат, но он всегда находился где‑то в своем мире, занимался своими делами. Мы виделись редко, но мама всегда говорила: «Я очень хочу, чтобы ты дружил с Денисом Викторовичем. Вы должны дружить, у вас много общего». К счастью, так и вышло. Во-первых, когда я получил половину прав на наследие Виктора Драгунского, мы стали больше работать вместе и решать наши правообладательские штуки. Это нас сблизило, потому что нам надо принимать какие‑то совместные решения. Но главное — то, что я стал интересоваться его творчеством. Я, как режиссер, увидел интересный материал. Его работы — это очень плодородная почва, и мы сейчас как раз думаем, как со страниц это все вытащить на экран. И это тоже определенная ступень наших взаимоотношений.

Трифон: Мы сейчас смотрели семейные альбомы, и Артемий про всех рассказывал: то есть ты знаешь этих людей, даже если их не застал. Насколько, на ваш общий взгляд — это ко всем в целом вопрос, — это знание прошлого, знание творческого наследия играет роль в этих отношениях?

Денис Викторович: Огромную. Знаете, семейная традиция — это не пустые слова. Конечно, наша семья имеет и какие‑то и мамины, и папины корни, это все очень интересно и глубоко. Но конечно, глобально все начинается с моего отца Виктора Драгунского, с Теминого и Ириного дедушки. В каком‑то смысле это его семья. Его фигура и аура — это колпак, контур, который накрывает всех. Из такой семьи нельзя выбиваться, нужно как‑то соответствовать, как Тема сказал, не позорить фамилию.

В этом смысле нас (со старшим сводным братом Леонидом и с младшей сестрой Ксенией) воспитывали очень правильно. Мы видели творческую жизнь наших родителей. Моя мама была актрисой, и отец сначала был актером — только потом он прославился как писатель. Все это была одна семья, мы все очень друг друга любили и всегда были тесно душевно связаны. У меня было много увлечений, я занимался живописью, филологией, по моей просьбе у меня было три учителя иностранных языков одновременно. Это очень было здорово, мне помогали во всем, поддерживали.

У нас очень большая разница в возрасте в семье. Леня старше меня на 13 лет. А между мной и Ксенией 15 лет разницы. Каждый из нас побыл единственным ребенком. Не было никакой ревности, конкуренции. Когда родилась Ксения, мне было 15 лет — это была такая радость, такое счастье. Я очень ее любил, занимался, возился — меня никто не заставлял. Я забирал ее из детского сада — он был на «Аэропорте», а мы жили на Каретном Ряду, я ее встречал и все боялся, что она запнется в метро…

Было полное взаимопонимание. Оно не означает вседозволенность: ведь на самом деле родительское попустительство — это равнодушие. Это значит, что на тебя, по сути, наплевать. Важно понимать ребенка, но при этом поддерживать, помогать, подпитывать энергией. Когда‑то и подправить в чем‑то.

Трифон: Кажется, что для вашей дружеской взаимосвязи путь проложил Виктор Юзефович, создав произведение, которое было промотивировано любовью к вам и при этом стало наследием. «Денискины рассказы» — это ведь еще и пример отношений между ребенком и отцом.

Артемий: Знаете, это любопытно. Я Виктора Юзефовича не застал, но с первого мгновения, когда я узнал о нем, он для меня как бы осуществился. Как будто бы я с ним был знаком. Он существовал постоянно — в виде книжек, в виде фотографий, а еще у нас было два мощных контакта. Первый случился, когда я послушал на бабушкином проигрывателе виниловую пластинку — они выходили на «Мелодии», — где «Денискины рассказы» читает автор. Я услышал его голос, его интонации. Это был первый контакт: до сих пор, когда я читаю эту книжку, я все равно читаю с его интонацией. Второй контакт уже позднее произошел. Я узнал, что Виктор Юзефович снимался в эпизодической роли в фильме Михаила Ромма «Русский вопрос». Я нашел этот фильм, скачал, посмотрел и увидел его в движении. И это было неизгладимое впечатление, потому что я увидел буквально мамину и свою мимику. Я увидел, что это ген, что это мы. Это было просто удивительно.

Трифон: Артемий, а кто тебе впервые прочитал «Денискины рассказы»?

Артемий: Я думаю, что это была бабушка. Алла Васильевна, мама Дениса Викторовича. Мы с ней тоже очень-очень дружили, особенно когда я был еще малышом. Она все время придумывала какие‑то сложные логические задачки, квесты, рисовала кроссворды. Мы с ней постоянно рубились в разные игры, и мне безумно это нравилось.

Ирина: Она в тебя вложила еще ту любовь, которую недодала мне, то чувство бабушки. Когда я была маленькой, она все еще была светской красавицей. Ходила на приемы, говорила мне, что не надо ее называть бабушкой. Она действительно выглядела прекрасно, очень молодо и не была похожа на бабушку вообще никак. Но думаю, что, когда уже родился Тема, она поняла, что вообще-то многовато упустила в те годы.

Денис Викторович: Да, действительно, она постоянно ходила на приемы. Ксения в своих книгах с печалью описывает, что мама приезжает на дачу и тут же бежит в какие‑то гости. Она там царила — все на нее смотрели, ведь она действительно была очень хороша. И только когда уже появился Тема, она поняла, что это ее шанс побыть бабушкой.

Артемий: Но это не мешало ей до последней минуты быть красавицей, носить серьги, жемчуга. Она все время говорила по телефону, звонили какие‑то мужчины, поклонники. А потом в свободное время звала меня: «Садись, сейчас будем с тобой разгадывать загадку». Так что да, была бабушка, проигрыватель был у бабушки в комнате, и, соответственно, все пошло оттуда.

Трифон: Денис Викторович сказал фразу про семейную традицию, которую важно сохранять. Может быть, у вас есть какие‑то семейные ритуалы, важные даты, когда вы собираетесь?

Артемий: Чаще всего мы собираемся в связи с днем рождения Виктора Юзефовича — в этот день, 1 декабря, мы стараемся все встречаться. Нас всегда было много. Это прямо вот основной день нашей встречи. Сейчас еще, конечно, появились и менее радостные поводы. Конечно, как ни грустно об этом говорить, но чем меньше нас становится, тем чаще мы видимся и ближе мы становимся. Моя близость к семье пришла только с возрастом, с каким‑то прояснением сознания.

Мур: Ирина, а вашему восприятию отца мешало или помогало ваше знание его детских приключений? Не воспринимали ли вы его менее серьезно?

Ирина: Ну нет, я понимала, что это не папа, а герой книжки. Вот вы задали мне этот вопрос, я впервые за 48 лет об этом задумалась и поняла, что у меня это было абсолютно разделено: папа — это папа, Дениска — это Дениска. И у нас не было дома культа «Денискиных рассказов». Я недавно обнаружила, что у нас многих изданий просто нет и никогда, может, и не было, потому что никто их не покупал специально, не ставил на полочку. Я сейчас стала на «Авито» покупать издания 60-х годов — мне и как художнику книги интересно, да и просто пускай они будут, стоят. Но дома никогда не было такого сакрализированного отношения, это было очень буднично. Если я хотела почитать, то я первую попавшуюся книгу брала и читала.

Трифон: Мама когда‑нибудь с тобой, Артемий, делилась творческими переживаниями, планами?

Артемий: Она не просто делилась. Она могла прийти и сказать: «Так, мне нужен твой совет». Например, она из меня извлекала детский сленг. Вообще, очень много детского материала она позаимствовала из моей жизни.

Трифон: Как, впрочем, и твой дед…

Денис Викторович: Именно. В «Денискиных рассказах» все сюжеты придуманные, но реальность абсолютно точная. И школа, и ребята с именами подлинными, и учительница Раиса Ивановна, и велосипед, и двор. Конечно, папа очень напитывался из наших разговоров, это тоже было залогом нашей дружбы. Когда папа писал эти рассказы, мне было 7, 8, 9, 11 лет, и он мне их все давал читать. А перед смертью — он рано умер, мне был 21 год — он успел мне рассказать о неисполнившихся творческих планах, о том, что ему хочется написать. Мне это было очень дорого, и мы даже с ним спорили о чем‑то.

Я вчера внес последние правки в верстку своей новой книги — автобиографической, она будет называться «Подлинная жизнь Дениса Кораблева», должна выйти в августе. Там прослеживается моя жизнь до смерти отца, с моего раннего детства до мая 1972 года. (Потом будет второй том, но сейчас не об этом речь). Понимаете, эти разговоры между детьми и родителями очень важны и ценны, они создают эту преемственность. Иногда мне кажется, что папины мечты — он хотел написать книжку о молодежи, не о веселых Дениске с Мишкой, а о подростках, об их трудностях, — мне кажется, что Ксения совершенно бессознательно в своих работах это воплотила. Причем он ей этого не говорил, она была совсем крохой, когда он умер. И я ей это тоже не пересказывал, но тем не менее она это все отчасти воплотила.

Кстати, когда Ксюша была еще совсем юной, в 10-м классе, она написала замечательную повесть под названием «Остров». Она мне ее дала почитать — думаю, кстати, что мы ее опубликуем все-таки.

Артемий: Да, да, она у меня есть.

Денис Викторович: Ее нужно обязательно напечатать. И это было такое доверие. Понимаете, часто бывает, что дети ревностно относятся к творчеству друг друга, стесняются, стыдятся. Мне очень было приятно, что она мне показала, я ее поддержал, потому что она очень талантливой была.

Мур: А у вас и у Ксении не было ревности к отцовскому наследию? Не было ощущения, что никогда не сможете с ним сравниться или, наоборот, попыток переиграть его в творчестве?

Денис Викторович: Я не думаю. О себе скажу: я начал писать рассказы уже в очень позднем в возрасте, в 57 лет, а папа умер, когда мне был 21 год, я еще две жизни прожил, перед тем как начать писать. А Ксения… Не думаю, хотя, конечно, для нее отец всегда был примером, да и для меня он отчасти остается какой‑то точкой отсчета. Но, может быть, это цинично, но мы с Ксюшей не жили в тени великого отца: такое может быть, когда он вот здесь, рядом, а его уже давно нет на свете. Для нас же это был человек, которого мы очень-очень благодарили: и я, и Ксюша, и моя дочь Ирина, что мы принадлежим к этому, так сказать, клану.

Ирина: Но мне кажется, что Ксения начала свою карьеру как драматург еще и для того, чтобы немножко уйти из поля сравнения. Она ушла из прозы и сделала стремительную, совершенно блестящую карьеру. Другая среда, совершенно другие люди.

Денис Викторович: Да, театр — это другое совершенно. И она в этом смысле поступила правильно. Я сейчас совершенно случайно вспомнил, что, когда поступал в институт, папа мне сказал: «Выбери специальность очень узкую, но зато в ней будь крупнейшим специалистом». Поэтому я поступал на филфак и не стал заниматься французской литературой ХХ века или русской литературой XIX века, а стал специалистом по средневековым греческим рукописям. Таких во всем мире человек 30, я сразу вошел в топ. Это папин совет — правильно выбрать. Я помню, как очень давно наша дачная подруга Вика Токарева говорила: «Не пиши прозу, что бы ты ни написал, скажут: „Хорошо, но не то, но, конечно, с такой фамилией напечатаем“». А я ей говорю: «Я всех обману, напишу такую авангардно-диссидентскую прозу, что ее не напечатают, а я буду непризнанный гений». Она говорит: «Не выйдет, скажут: „Такое говно написал, что даже фамилия не помогла“».

Ирина: Кстати, недавно Виктория Самойловна сказала, что прочитала твою последнюю книжку и ей понравилось. А это очень дорогого стоит, потому что она любит всех обругать, она человек с дурным характером, но с хорошим вкусом. Когда у тебя начали выходить книги, она говорила: «Даже не буду это читать». И вот, прошло столько лет, и она себя преодолела.

Трифон: Давайте вернемся к «Денискиным рассказам». Насколько их существование повлияло на вашу дружбу с отцом? Это важный момент?

Денис Викторович: Важный, конечно. Я в этом видел огромное доверие со стороны отца, знак любви. Некоторые люди — не вы! — на встречах задают мне вопросы, которые я иначе как идиотскими назвать не могу: «Вы не обижались на отца, что он про вас писал?» Да почему? «Ведь он какие‑то ваши секреты выдавал, у вас ведь есть личное пространство». Я говорю: «Да я был счастлив». У меня есть один приятель, бывший муж моей дачной подруги, сейчас живет в Америке, бизнесмен, миллионер. И он говорит: «Вот повезло тебе: люди, чтобы стать знаменитыми, работают всю жизнь, а ты стал знаменитым в восемь лет». Так вот, конечно, я был благодарен своему отцу, и между нами именно дружба была.

Трифон: Ваши отношения трансформировались с возрастом?

Денис Викторович: Конечно. У нас с ним были, помимо всего прочего, разговоры, такие настоящие, если можно так выразиться, интимные, мужские. Я ему рассказывал о своих переживаниях, в том числе связанных с девчонками, он мне давал советы, что‑то объяснял. Самый прекрасный совет, который он мне дал, я записал у себя в книге. Однажды Белла Ахмадулина подарила лично мне том Гумилева. Я был в полном восторге, не знал, что такие стихи бывают — мне тогда было около 17 лет. Я выучил их наизусть, и стал среди друзей поэтому очень модным. И однажды я с одной девушкой гулял, и она мне сказала, мол, если ты мне прочитаешь 10 стихов Гумилева наизусть, то пойдем ко мне, я сделаю все, что ты захочешь. И я помню, как дочитал десятое — это был «Леопард», — и она сказала: «Теперь я сделаю все, что ты захочешь, но, разумеется, в рамках наших дружеских отношений, в пределах разумного». И я, помню, папе рассказал, мол, вот такое хамство, что ты мне посоветуешь? Бросить, поссориться, отомстить ей? И папа дал такой совет: «Никогда не читай стихов на морозе».

Трифон: Про рабочие взаимосвязи расскажите поподробнее, как это в семье у вас устроено? Кажется, что вы друг другу помогаете, в том числе профессионально.

Артемий: Ха, сейчас придется коммерческие тайны раскрывать! На самом деле я никогда раньше не был правообладателем. Этим всегда занималась мама, хотя последние несколько лет она говорила: «Давай все переоформлю на тебя, я больше не могу». А я думал, ну что там мочь, ну кто‑то звонит, приходит, что‑то подписал. Я не понимал, как это устроено. Так вот, с тех пор как я стал правообладателем, я все время советуюсь с Денисом Викторовичем. Вот Денис Викторович звонит и говорит, что звонил какой‑то мужчина, он хочет что‑то там поставить, я пока не знаю, что ему ответить, и мы начинаем выяснять, какие намерения у этого мужчины, потому что если он занимается с детишками, он хочет это поставить, то бога ради, а если этот мужчина из телевизора и он хочет собирать стадионы, то это немножко другая конструкция, другой вид лицензии, поэтому нам сейчас все время приходится советоваться. И вот сейчас так же с кинематографией. Приходит студия и предлагает: «Мы сейчас все осовременим, Дениска ходит с айфоном, все такое». Я помню, что, когда этими вещами еще мама занималась, мы всегда отказывались, потому что хотелось либо сохранить эту эстетику винтажную, либо не делать вообще. Поэтому нам все время приходится принимать эти решения сообща и в этом глубоко разбираться. Я, конечно, очень претендую на лицензию хотя бы на некоторые произведения Дениса Викторовича, потому что то, что вижу там я, — это Netflix. Это стиль, который отзывается в моей душе и моем творческом восприятии, это все надо снимать, потому что это иллюстрирует жизнь в очень необычных контекстах, в разных временах, это вещи, которых я бы нигде не прочитал и не узнал иначе.

Мур: Сейчас будет идиотский вопрос к Денису Викторовичу в том стиле, о котором вы говорили: ваша сестра не ревновала, что вы стали главным, ей не хотелось, чтобы все было про нее? Чтобы это были «Ксюшины рассказы»?

Денис Викторович: Дело в том, что Ксения была — мне до сих пор сложно говорить «была» — Ксения очень умная. Она родилась в 1967 году, когда цикл «Денискиных рассказов» уже почти закончился. И конечно, если бы папа дожил… Есть же рассказ, который очень любят взрослые и дети, который называется «Сестра моя Ксения». Конечно, он бы, наверное, написал что‑то, но вот так судьба распорядилась, что этого не получилось. И поскольку Ксения была человеком очень умным — это редкий случай, когда человек художественно одаренный, такой чувствующий, но при этом с математическим складом ума — конечно, она все это понимала. Мы с ней об этом говорили. Я говорю: «Понимаешь, что в этом никто не виноват?» Она говорит: «Ну ты что, я дура, что ли?»

Артемий: Я могу точно сказать, что даже тени зависти творческой между ними не было. Денис Викторович, наоборот, был в некоторой степени эталоном, вдохновителем, и каждый раз, когда у Дениса Викторовича выходит книжка, она мне говорила: «Темыч, зацени, у него вторая книжка за год вышла, какой он плодовитый, боже мой». А потом приходила и говорила: «Смотри, у меня тоже вторая книжка вышла». И мы сидели, читали, радовались. Старший вдохновляет младших на свершения — у нас абсолютно точно так.

Денис Викторович: Я помню, как свою первую книжку «Нет такого слова» подарил Ксении. Мне было тогда уже 58 лет, а Ксюша, хоть и младше намного, была уже опытным признанным писателем, драматургом, чьи пьесы ставили по всей стране. А я имел какие‑то политологические регалии, но как писатель я был дебютант, новичок. И поэтому я с некоторым даже трепетом и опаской вручал ей книгу. Думал, может, не буду дарить, ну что за стыд, как можно? И потом она сказала: «Дениска, горжусь». Я был так рад.

Трифон: Про отсутствующих за этим столом родственников что расскажете? Ты, Артемий, нарисовал семейное древо колоссальное.

Артемий: Да, я нарисовал древо еще и по папиной линии. У меня есть, например, сводная сестра Саша от папиного первого брака, а у Саши тоже есть сводная сестра от другого брака ее мамы. И, в общем, что получается, нас довольно много, мы все от разных браков, но с самого детства все время встречаемся на праздники, ездим на дачи. «Это твой брат, это твоя сестра» — не было такого, что «это твоя сестра от другого брака», ни в коем случае. Не было такого, что семьи существуют врозь, напротив, все продолжают существовать как одна большая семья. Мы не только общаемся, но и постоянно работаем вместе — потому что мы все профессионалы. Например, недавно открылся в Академии народного хозяйства продюсерский факультет, и Лика, которая им заведует, пригласила преподавать Сашу. Мы все крутимся и культивируем мощь нашей семьи. И безумно гордимся этим единством.

Ирина: Представляю хейтерские потоки после этого материала.

Денис Викторович: Для того чтобы это хейтерство усилить, я должен сказать, что Ирина, моя дочь, оформляет все мои книжки.

Артемий: И не только твои книжки. Когда мне понадобились для моей компании эмблема и печать…

Ирина: Темыч дал самое лучшее ТЗ! Все очень понятно мне расписал, сделал несколько правок, и все отлично получилось. Я вообще-то дизайнер-график, я оформила Ксюшину книжку. Мне было очень приятно, что она мне доверила, потому что она строгим была таким человеком.

Лика: Я не могу, кстати, сказать, что мы прямо всегда каждые выходные проводили вместе на семейных обедах. Все встречались, конечно, но московская жизнь разводит людей в стороны, все в работе безостановочно. Но где‑то в подкорке, в районе макушки, всегда присутствовало ощущение, что есть люди, которым всегда можно, в любое время, позвонить. Потом случилась потеря Ксюши и Жени. Удивительно, ведь Ксюша была младшей среди детей, такой любимой, заласканной, все ее обожали. Но при этом она была матриархом в семье, она всех объединяла. У меня с ней связан образ рыжей пушистой кошки, которая всех хвостом так мягко заманивает в свое пространство… И вот когда сейчас эта жуткая история с потерей обоих Теминых родителей случилась — они просто, видимо, не могли друг без друга существовать, — когда все это случилось так резко, непредсказуемо, неожиданно и так несправедливо, просто катастрофически, возникла какая‑то дыра. Мама моя, которой в мае будет 84 года, которая, естественно, Ксюшку качала на руках, когда она родилась — Ксюша для нее была таким же ребенком, — я не помню, чтобы после смерти папы моя мама так рыдала, когда эта новость приходила. Но теперь Темыч, я смотрю, взял на себя обязанности Ксюши.

Артемий: Поскольку я жил с этим матриархом, определенная степень напряжения, натяжения паруса, унаследовалась мной, но этот штурвал в моих руках оказался совершенно внезапно. Я планировал заниматься своими штуками и совершенно не знал, что все может произойти так быстро.

Лика: У нас никогда не было разделения на взрослых и детей, все были вместе и все друг друга знали. Из моих детских воспоминаний самое яркое — удивление, что люди никак не могли понять, почему это возможно. Вот, например, я рассказываю, что еду к Ксюше. Спрашивают: «Кто такая Ксюша?» Я говорю, что тетка моя, сестра отца от второго брака деда. Я объясняла, а мне никто не мог поверить. «У вас такие сложные взаимоотношения в семье». Чего тут такого сложного? «У ваших родителей же разные мамы, а как получилось, что вы дружите?» «Как же так, и что, бабушка твоя Елена Петровна, первая жена Драгунского, и с Аллой Васильевной общалась?»

Денис Викторович: Елена Петровна к нам приходила в гости со своим вторым мужем. Кстати, пока я не родился, мои родители брали Ликиного папу, Леню, в путешествия.

Лика: А когда Денис рос, Алла Васильевна часто советовалась с моим папой по поводу его подростковых проблем. Она его обожала.

Денис Викторович: Да, она Леню очень любила. Это была такая дружба настоящая. Мы еще и жили близко — они на Селезневке, мы на Каретном Ряду, все время в гости друг к другу ходили. Леня, кстати, в газете «Неделя», где тогда работал, напечатал мою первую вещь — перевод интервью Соммерсета Моэма.

Лика: Моя бабушка тоже была актрисой, как и Алла Васильевна, и тоже невероятно красивая, хотя совершенно иная: Алла Васильевна — русская красавица, блондинка, с немного даже скандинавскими чертами, а Елена Петровна — жгучая брюнетка. Моей маме бабушка как‑то сказала: «Наташ, ты же понимаешь, Витя всегда любил хорошеньких». Обе были очень драматичные личности.

Денис Викторович: Мама моего отца, бабушка моя Рита Львовна, тоже была исключительной красоты и настоящая роковая женщина. Из‑за нее стрелялись, в нее стреляли… Ее ухажер, начальник полиции Гомеля, расстрелял ее мужа и на ней женился. Отец мой родился в Америке в 1913 году, а вернулись в Россию они незадолго до войны. И я все думаю, что было бы, если бы они там задержались.

Мур: И не было бы такой книжки прекрасной?

Денис Викторович: Книжки, может быть, и не было бы, а я был бы точно. Смотрите: они познакомились в 1944 году, мама училась во ВГИКе. Даже если папа бы остался в Америке, он прилетел бы, и они бы познакомились — мы же тогда дружили с американцами. Как вариант, мама, уже работая в ансамбле «Березка», приехала бы на гастроли куда‑нибудь в Лондон. В общем, я уверен, что я бы у этих родителей все равно появился. И вся наша семья тоже.

Редакция благодарит ресторан «Дом культур» за помощь в подготовке материала и проведении съемки.